Окоченевшее сердце

#AU #L #R

— Жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей — уродами, или казалось, что они стоят кверху ногами, а животов у них вовсе нет! Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их; случись же у кого на лице веснушка или родинка, она расплывалась во все лицо. Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля — у него была своя школа — рассказывали о зеркале, как о каком-то чуде.— Теперь только, — говорили они, — можно увидеть весь мир и людей в их настоящем свете!
И вот они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде. Напоследок захотелось им добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелами и самим творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем самое зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны, — ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее! А злой тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки. Но по свету летало еще много осколков зеркала. Послушаем же про них.

***

Бабушка закрыла старую потрепанную книжку и улыбнулась.
— Милая, милая Айси. Я все еще забываю, какой взрослой и ответственной ты стала. Я горжусь тобой.
Она нежно коснулась моей щеки, и я ей улыбнулась.
Она прочитывала мне эту сказку тысячи раз, начиная с колыбели. Лед и Розы. Солнце, закованное в вечную мерзлоту. Снежная королева и маленький десятилетний мальчик по имени Кай.
Во всей этой истории есть один нюанс. С момента, когда Кай сел в сани к Снежной Королеве минуло сорок три года. И моя бабушка и есть та самая Снежная Королева. Вырвавшись из ее плена и повзрослев, Кай женился на своей безвкусной Герде, они произвели на свет пару детишек. Он с головой ушел в кинематограф, дабы почувствовать себя живым, а свое сердце избавившимся от осколка искаженного зеркала, а она выпустила книгу и несколько программ о своих кулинарных изысках, а позже сделала себе омбре.
Я пыталась увидеть в этом мужчине на экране мальчика, который строил ледяные замки на полу дворца бабушки, и не была уверена в том, говорила ли она правду или приукрашивала историю.
Его пронзительные голубые глаза. Несомненно, в этом что-то было. Осколок замороженного зеркала Дьявола не покинул его сердце полностью. В этом яростном голубом отражались холодные и безжизненные пустынные льды, правильные фигуры, снежинки и холод, от которого индевела душа. Он был особенным. Я всю жизнь, с самой юности за ним наблюдала, а до этого слушала сказку о его детстве. Совсем не удивительно, что к периоду моего созревания в моем сердце не осталось места для любого мужчины, который мог бы стать номером два.
Номер два не обладал такими глубокими, как воды Арктики, глазами.
Номер два не умел так улыбаться, чтобы освещать всю Вселенную своей улыбкой.
Номер два не имел столько света в энергетике, который был бы в состоянии обогреть мое полубольное сердце.
У номера два не было таких чувственных и красивых губ.
Номер два не обладал таким прекрасным телосложением.
Номера два не существовало в природе вообще.
Я наказывала себя каждым взглядом на номер один.
А он не переставал радовать своими лентами, сниматься в постельных сценах... А я с ним, как с писаной торбой и фарфоровой статуэткой. Сволочь!
Не могу на него злиться. Все осточертело.
Я устало посмотрела на флакончик с таблетками на столе. Меня уже и от них тошнило. Работа. Даже она меня достала. Меня ничего в жизни не устраивало. Мне был нужен Кай. Этот чертов сукин сын. Я положила таблетку под язык и улыбнулась, вспомнив исконно русскую песню о несчастной Рябинке, которую мне напевала бабушка с детства. И завела шарманку.

— Как бы мне Рябине
К Дубу перебраться,
Я тогда б не стала
Транками ширяться.

Я покачала головой. Кай и Герда сбежали от бабушки. Но они вернутся. Скоро. Я знаю это, потому что моя бабушка больна. И ее недуг стремительно развивается и пожирает ее старое сердце. А Кай и Герда не из тех людей, кто не явится порадоваться чужим печалям.
И когда они приедут из-за рубежа, я буду готова. Мышеловка захлопнется. Я смела стакан с водой со стола, и, ударившись об пол, он разбился. Я все больше теряла контроль, и мне было плевать на это. Кроме Кая в жизни Айси Фрост ничего не было. И уже не будет.

***

— Господи. Боже мой. Кто выпилил эти руки и привертел их вам? — Я вошла в лабиринт ледяного городка и замерла от ужаса. Рабочие со специальными точилами для льда замерли в еще большем ужасе. Когда шеф начинает пилить - добра не жди. — Мы не просто создатели лабиринта по сказкам Пушкина в одной из тридцати шести площадок Москвы на улице Тверской. Мы - ЛУЧШИЕ, черт возьми. Фросты третье поколение занимаются этой работой. Фигуры должны совершенствоваться, становиться более филигранными. За что я вам плачу зарплату?.. Если к середине дня Белка, что песенку поет и орешки с золотыми ядрами грызет, не перестанет выглядеть, как побитая дворовая шавка, я вас всех уволю к чертовой матери...
Я так нуждалась в опытных руках. Единственные руки могли навести здесь порядок. Мальчика, который строил идеальные фигуры из льда во дворце моей бабушки. Мужчины, которым я была одержима. И хотя это были для меня два разных лица, сегодня я поняла кое-что еще. Кай нужен здесь во всех смыслах.

***

И он не заставил себя долго ждать. Последние две недели бабушка лежала в больнице под капельницей, а стервятники семейства Каегердовых уже слетелись, чувствуя гниющую плоть. Не знаю точно, где и как они добыли информацию о том, где обосновалась семья Снежной Королевы, покинув Царство Вечной Мерзлоты, но когда я стояла у прилавка в январе в минус тридцать, распродавая прохладительную Колу случайным прохожим Тверской, чтобы одним глазом наблюдать за работой моих недоучек-мастеров, а вторым провожать недоношенных будущих жертв Ларингита и Ангины, ко мне подошел высокий светловолосый мужчина с пронзительными голубыми глазами и попросил одну Колу Лайт без сахара. Я обомлела и не добавила ингредиента, помогающего всем покупателям слечь с температурой. Да и вообще, по-хорошему говоря, я уронила бутылку дважды, даже не стараясь скрыть того, что смотрю на его губы и не могу отвести взгляд. Тогда он лучезарно улыбнулся, скользнул по моей теплой руке своими ледяными пальцами, забирая бутылку с Колой и ушел, еще долго сверкая перед моим взглядом гордой спиной в куртке с капюшоном и светлой головой в снежинках. Я удержала себя от навязчивого желания ринуться следом и прикрикнула на работников, чтобы шевелились побыстрее. Они меня ненавидели. Это факт. Тяжелые стоны, слетевшие с их губ, убеждали меня в этом. А мой греческий Бог Солнца просто взял Колу и ушел. Только пять минут спустя я поняла, что он не передал мне деньги. Не передал ничего кроме своей блядской улыбки. Я вскипела на саму себя от злости и расстегнула верхнюю пуговицу белой блузки. Томление, томление. На улице минус тридцать два. Никто не знал, что я - волшебница, внучка Снежной Королевы. Никто не задавал вопросов, почему я в одной прозрачной блузке в такую погоду, кутаясь в своих полушубках. Но мне и в ней было слишком жарко. Кай. О, Кай. Что ты наделал... Где мои бабки за Колу...
Через пару дней, как по моему собственному плану из грез, в мой офис заявился Кай, пожелав работать на компанию "Фрост & Co". Строгий костюм, белая рубашка. Идеальный вкус. Я склонилась над бумагами, задавая стандартные вопросы, из последних сил скрывая все, что творится в душе.
— Опыт работы в подобных предприятиях?
— Я всегда любил строить из льда. Вы знаете... Это так. Успокаивает все чувства и эмоции, когда все вокруг кажется безобразным.
Я осмелилась поднять взгляд. Зря. У меня закружилась голова от лицезрения его глаз. Я подалась вперед, изнывая от накатившего на меня состояния, и задала последний вопрос.
— Умеете придавать фигурам животных естественный вид? Вкладываете душу в работу?
Он наклонился ко мне вплотную, бесцеремонно убрал прядь волос с моей щеки и провел тыльной стороной ладони по моей щеке. Снежная принцесса. Мое лицо заливала краска отнюдь не снежных тонов. Стало трудно дышать. Появилось нестерпимое желание вырваться из оков блузки.
— О, детка. Я еще не то могу сделать с Вашими фигурами. — Выдохнул он мне в шею.
Я едва не лишилась сознания...

***

Теперь работа шла споро. Рядом с тридцатью тремя богатырями вставали цари Гвидоны и царевны Лебедь. Белки вцеплялись в свои золотоядерные орешки, недоверчиво косясь на золотых петушков. Ученый кот все ходил и ходил по цепи кругом, втолковывая смысл бытия старому попу и его работнику Балде. Кай не знал устали. Он руководил всеми процессами нашего мероприятия, а когда работники вымотанно отвечали, что больше не в силах, и уходили на ночь спать, он подолгу оставался мастерить на ночь, иногда даже засыпая в Ледяном Лабиринте. В одну из таких ночей шел снег. Темное небо было усыпано серебряными звездами. Ярче всего выделялся пояс Ориона. Я слышала работу напильника по льду из офиса. Я больше не могла здесь сидеть. Четыре стены душного помещения на меня давили. Сбежав по лестнице, я вышла на улицу. Мороз ударил мне в голову и я заскользила по льду на тонких шпильках в открытых туфлях в Лабиринт. Ночь. Ноль часов. Там никого кроме Кая. Никто не узнает, что я лишь захотела посмотреть. Одним глазом на работу творца. Я всегда была влюблена во все, что он делает.
Я стояла в темном углу Лабиринта. Приемник негромко напевал: "В этой зеркальной заводи нам хорошо вдвоем..."
Я видела лишь неразгибающуюся спину, и руки сводила судорога. Прикоснуться к этой спине. Один раз. Почувствовать под пальцами его выпирающие ключицы, лопатки, подгрудные ребра. Холодок замерзшей кожи, который проникнет в сердце. Рисовать ледяные анестезирующие узоры на его груди. Уснуть, умереть от холода в этом Лабиринте, став теплокровной. Здесь. С ним. Сейчас.
Он слышал меня. Но только повернулся и поглядел мне в глаза, потом опять принялся за работу.
Я подошла к нему. Стащила куртку, оставив его в полурасстегнутой рубашке, и отшвырнула ее на ледяной пол. Затем обняла со спины, намертво вцепившись. Он положил руки на мои.
— Вы не мерзнете, Мисс Фрост. А я без куртки рискую получить воспаление легких.
— Ничего не будет. Я рядом. Кай... Кай... — Я коснулась губами его шеи. В моей груди просто не оставалось места. Я так была исполнена любовью, что ничему другому ворваться туда было не суждено. Слезы катились сами собой, не замерзая на моих щеках, даже в такой лютый минус. Снежный вальс лился из радиоприемника. Дыра в груди, пустота, злоба на то, что его не было рядом все это время, - все уходило.
Он опустил меня на ледяной пол, целуя мою шею. Моя бледная кожа покрывалась инеем и испариной одновременно. Терморегуляция надломилась. Я обняла его ногами за талию, шепча его имя.
— Я люблю тебя. Всегда любила. Будь со мной, умоляю. У меня ни капли самоуважения. Я прошу об этом вслух. А ведь я же каменная, ледяная. Никто не знает настоящей меня. Меня все ненавидят, принимая за кого-то другого...
И он любил меня. Его сильное тело белело, покрываясь инеем и снежинками. А статуи в лабиринте смотрели, смотрели и смотрели. Уже тогда надсмехаясь, а я ведь не знала, не догадывалась...
Утро началось с щелчка над ухом, а когда я очнулась, толпа работников с камерами и фотоаппаратами уже снимала. В центре стоял Кай, улыбаясь все так же как и обычно.
— Что здесь происходит, Кай, в чем дело?
Я не пыталась прикрыться. Это бесполезно. Неизвестно, сколько времени до моего пробуждения меня снимали.
— Маленькая и нежная Айси. Бедняжка. Я с самого начала знал, чья ты внучка. — Он обреченно покачал головой. — Ты и правда думала, что я полюблю тебя? Я - звезда. А ты просто неиспорченная девочка. — Усмешка исказила каждую черту его лица. — Была неиспорченной. До сегодняшней ночи. Видишь ли, твоя бабка сломала мне всю жизнь, чуть не убила мою жену. У нее слабенькое сердечко, так я и думал, чем же ее довести? Что может быть хуже, чем обесчестить свет ее, внученьку ее. Кому ты после этого видео в эфире нужна будешь? О замужестве можно теперь и забыть. Ты просто маленькая подстилка звезды. Ты только о любви и думала, пока я твой цветок срывал. Бедная, маленькая снежинка. Надеялась, что мы наплодим других снежинок да снеговичков вместе? Ты сгубленная. Как использованная вещица. Хоть у тебя и нежные руки, как у ребенка. Подумать только. Держала меня в объятиях, как дорогую вазу, пока я сдерживал смех, чтобы ты дала мне войти в свои резные ворота. Надеюсь, что теперь твоя бабка сдохнет в муках, чего ей и желаю без сожаления.
Под улюлюканье работников, опозоренная единственным мужчиной, которого любила, я шла домой, давясь слезами. Которые теперь превращались в лед. Все было не так. Кай еще больший моральный урод, нежели я ожидала. Но это поправимо. Я поставлю его на колени, заставлю извиниться, а потом как трофей, заберу себе. Как я и говорила: у меня нет самоуважения. Видео ровным счетом ничего не значит. Мне не нужен другой мужик, муж, кто бы там ни был. Это номер два. Мне нужен номер один, та самая скотина, которая лишила меня девственности. И я заберу его. Его сердце, его душу... И его Герду. Я просто убью ее. За эту видеосъемку.

***

Земля стонала под моими ногами. Облаченная в белое платье из тонкой паутины снежинок в пол, с забранными волосами, уложенными в корону, я шла в Лабиринт, где Кай дорабатывал последние сутки допоздна. Я вывернула запястье, и асфальт треснул. Клочья бурана летали в воздухе, а лед покрывал коркой земную поверхность. За мной оставался шлейф из белой полосы.
— Каааай! — Мой крик взрезал высоты. Заткнулись все птицы. В воздухе висело минимум минус пятьдесят.
Он сидел внутри и дрожал. Его зубы клацали от холода, а кожа лица и рук покраснела. Ледяные ожоги. Так ему и надо. Я схватила его подбородок ладонью, и как он ни извивался, я держала его голову крепко.
С моей щеки стекла слеза, и, попав ему в глаз, кристаллизовалась, превратившись в осколок троллевого зеркала.
— Я любила тебя. Хотела, чтобы мы были на равных. Хотела дать тебе шанс любить меня, как человеку. Не как рабу. Но теперь жди. Второй осколок дойдет до сердца и выжжет все чувства льдом. И то, что не вышло у моей бабушки, с лихвой окупится у меня. Ты станешь моим подчиненным вовеки веков. Пять минут. И прежнего Кая не будет. К черту этого ублюдка. Через пять минут ты станешь послушным маленьким мальчиком. Моим мальчиком.
Я отшвырнула его к стене. За моей спиной послышались шаги.
— Оо, здравствуй, милая Герда. Ты выбрала идеальное время, чтобы умереть.
Щелчок пальцами, и зашатавшиеся ледяные скульптуры людей и животных выкрутили ей руки, взяв в обхват за талию.
Я подошла вплотную и наклонилась к ней, прошипев на ухо.
— Ты такая счастливая не потому что заслужила это, а потому что взяла мое. Моя бабка держала его в своем дворце ДЛЯ МЕНЯ! И вырастила бы для меня. Если бы не ты. — Пощечина оставила на ее щеке кровавую полосу от моего ледяного перстня в форме розы. — Здесь бы сдохли все твои цветы.
— Что ты с ним сделала? Он умирает? — Она с ужасом глядела на съежившуюся в углу фигуру.
— Усовершенствовала. — Я злобно рассмеялась, не прекращая отбивать ей чечетку по морде ладонью. Острые ледяные когти скульптур входили ей под кожу и терзали ее до крови и мяса.
— Его бы сейчас спасло только твое прикосновение. Но. Увы. Ты слишком слаба и никчемна. Три...
Я отсчитывала громогласными вскриками.
— Два...
Мой голос заставлял дрожать все ожившие фигуры вокруг.
— Один...
Он восстал. Только это не был уже предыдущий Кай. Его побрал Холод и Лед. И осколок дьявольского зеркала.
Он униженно подполз ко мне на коленях, целуя мою руку в перстнях.
— Встань. — Я поморщилась. — Я могу злиться сколько угодно, но не позволю даже себе поставить любовь мою на колени.
— Что мне сделать, чтобы ты простила меня... Айси...
— Убей эту мразь. Разорви ей грудь и отдай мне ее сердце. Я хочу его раздавить. Ко всем чертям...
— Пожалуйста. Милый. Это не ты. Это ее магия. Ну же. Ты сильнее. Ты можешь сопротивляться.
Это были ее последние слова. Впоследствии она стала одной из заледеневших статуй Лабиринта, с искусно вскрытой грудью. Без сердца.
Ну а мы с Каем что? Живем до сих пор. Осколок зеркала или же моей слезы по нему сработал на все сто. И работает по сей день. Так что назвать Тролля злом не могу абсолютно. Безобразное стало прекрасным. Все вышло наоборот. Мы больше не покидаем стен Лабиринта. Мы вместе его построили. И теперь сами выбираем: любовь или страсть. Нежность или вожделение.
К сожалению, во всем этом есть один омрачающий минус. Кай больше не теплый. И сердце его не бьется. Но оказывается и без этого можно любить подобно одержимому больному. Теперь все будет хорошо. Я - внучка Снежной Королевы, это то, во что я верю. И это моя история... Хотите другую?..
— Жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол...

21.01.2015

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

В мире прямых зеркал

#AU #L #R

"Завешивай все зеркала в доме, когда умирает кто-то из семьи. Ибо все, кто отражались в них, продолжают там жить. Душа умершего может заблудиться в зеркальном лабиринте и навсегда остаться в нем, не найдя верного пути в потусторонний мир. Ведь незавешенные зеркала открывают ей сразу много дорог в этот мир."

"Доппельга́нгер (правильнее: Доппельге́нгер;:нем. Doppelgänger — «двойник») — в литературе эпохи романтизма двойник человека, появляющийся как тёмная сторона личности или антитеза ангелу-хранителю. В произведениях некоторых авторов персонаж не отбрасывает тени и не отражается в зеркале. Его появление зачастую предвещает смерть героя."

"Ибо тень твоя пришла расправиться с тобой, пройдя сквозь зеркало".

Я с детства не любила зеркала.
— Обычное стекло, в котором ты видишь себя, — Так всегда говорила мама. Но я с детства была не как все и видела больше, за что меня презирали, ненавидели, били, сторонились и, порой, побаивались. Такой блажью меня не обманешь. Ты никогда не видишь в зеркале себя. Эта ужасающая копия, доппельгангер, двойник, тень, как угодно — есть кто угодно, но точно не я. У меня имелся врожденный небольшой дефект - правый глаз чуть больше левого. Если в зеркале я, как меня все уверяли, тогда почему у Нее чуточку больше глаз левый? Даже комната ее - уродливое искажение моей. У меня письменный стол и кровать стоят справа, у Нее - слева. А на левом плече, как известно, всегда сидят бесы - нечистая сила. Значит и Она порочная и злобная. Я верила, что Она станет моей погибелью. Целью любого доппельгангера, смыслом его пребывания на земле есмь уничтожение жизни оригинала, вплоть до летального исхода. Так что меня кормили ложью с детства. А я в отместку отворачивала зеркала от себя или била их в осколки всем, что попадется под руку.
Вскоре, впрочем, я вышла из детского возраста, и, постепенно, страх перед зеркалами сменился вязкой апатией. И не только к зеркалам, а и к жизни вообще. А всему виной мое тотальное невезение. В юности влюбилась в актера родом из Аделаиды, по имени Ренли Ред, и окончательно замкнулась в своем тесном мире, сфокусировавшись на его лице, его глазах, его работах, не желая видеть больше никого и ничего, порою, доходя до истерик, чем доводила своих родственников до ручки.
— Ты же Лия Ворнер. Сильная девушка. Преодолей себя. — Увещевала меня мать каждый вечер наших с ней разговоров. Как будто фамилия Ворнер, человека, который только и ограничился тем, что дал ее мне, оставив меня еще младенцем, давала мне хоть что-нибудь. Училась я хорошо, хотя ни в чем и не видела смысла. Жизнь по инерции иногда утешает. В светлые периоды, пока Черная Меланхолия милостиво и из жалости отпускает тебя погулять. На время. Пока сама спит, свернувшись клубочком у ножки твоей кровати. Миленький малюсенький черный волчонок. Который, проснувшись, начинает жрать тебя поедом, вырывая куски мяса из твоей измученной плоти. Так жизнь и текла. Равномерно. Больно. Неприятно. В полудраной нищете и невозможности смотаться в Аделаиду хотя бы на пару дней, чтобы посмотреть в эти бесстыжие глаза хотя бы пару секунд, прежде чем получишь от ворот поворот, возмущенные восклицания: "Я же женат, побойтесь Бога!", "У меня дети". Как будто я сама об этом не знаю, перечитав столько статей, сколько обычным фанаткам и не снилось.
— Как. Я. Тебя. Ненавижу. И морду. Твою. Наглую. Ухмыляющуюся. — Снова фотография в рамке в порыве ярости полетела на пол. Стекло едва не треснуло.
Секунд тридцать спустя она снова водрузилась на прикроватную тумбочку с мольбой простить меня за наглость и вульгарное поведение.
И как эта двойственность вообще во мне уживалась?..
В общем, порочный круг не желал размыкаться, я продиралась, сдирая кожу, сквозь чащобы его фильмографии, статей, пока в один прекрасный день одна встреча не изменила весь дальнейший ход событий.
Моя тень вышла из зеркала, чтобы встретиться со мной и дать мне шанс на нормальное будущее, столкнувшись со мной нежданно-негаданно в парке по пути в магазин. Я обомлела. Мы стояли друг против друга и не могли поверить своим глазам, коснувшись лиц друг друга ладонями. Родинки на руках, маленькие морщинки, седой волос в общей массе каштановых. Все совпадало. И даже глазная ассиметрия. С одной лишь разницей. Ее меньшим по размеру глазом был правый.
— Ты. Ты... Как тебя зовут? — Я первой нашлась что сказать.
— Малена. Малена Доусон. А тебя?
— Лия Ворнер.
С этого дня каждая из нас, прежде чувствовавшая себя одинокой, наконец, обрела свою завершенность в своей сестре. Я напрочь забыла о своей ненависти к зеркалам и доппельгангерам. Малена была моим продолжением, а я - ее. Наши интересы полностью совпадали. С одной лишь разницей, - она возлюбленного уже обрела и через месяц выходила замуж. Его звали Джозеф Форбс, и он был одним из крупнейших миллиардеров во всех Соединенных Штатах. Высокий кареглазый, коротко стриженный брюнет, в костюме, при галстуке, тридцати пяти лет. Нам же обеим едва исполнилось двадцать шесть.
При всем этом Ренли перевалило за пятьдесят, и он был голубоглазым блондином, ничем не напоминающим Джозефа. Я даже злилась на эту генетическую природную осечку: как мое отражение смогло полюбить кого-то даже отдаленно не похожего на Ренли. Но эта злость пропадала, когда мы, закупившись поп-корном, шли в кино на очередную новинку или гулять до утра в парк аттракционов. Как бы это нарциссично ни прозвучало, Малена стала и моей первой любовницей. Я никогда не рассчитывала, что допущу к себе кого-то кроме Ренли, но позволить ей прикасаться к себе - все равно, что позволить самой себе. Нас обеих возбуждали наши поцелуи, ночные прогулки под дождем и беспричинный многочасовой смех. Весь мир был у наших ног, ведь мы были единым целым, и, даже воссоединяясь в интимном смысле, это не было соединением чьих-то совершенно разных душ, или же сексом для удовольствия. Нет. Это сродни ощущению снова оказаться в утробе матери, связанной с ней и со своим давно утерянным близнецом, своей половинкой, от которой оторвала жизнь. А потом мы до утра лежали, глядя в окно на Луну и звезды и мечтая о дальнейшей жизни, она с Джозефом, я с Ренли (хотя в моем случае это действительно были лишь мечты).
— Это несправедливо. — Однажды сказала Малена, гладя меня по шее и заглядывая в глаза. — Ты заслуживаешь право на счастье. Почему Ренли? В мире много других доступных мужчин.
Я сбросила с себя ее руку, злобно покосившись. — Я же не спрашиваю, почему миллиардер Джо. Почему ты не прекратишь этого делать. Потому что Ренли. Потому что он чертов талант и восхитительный во всех отношениях ублюдок. Потому что у меня крышу начисто срывает, когда я вижу его. Потому что мир, как чертов ад, плавится и уползает из-под ног, когда я вижу его улыбку.
— Моей любви тебе недостаточно. — Тяжело вздохнула Малена. — Я же приняла тебя как свою. Сделала частью себя и своего мира, а тебя все равно тянет в Аделаиду. Сестра, любимая, зачем ты себя убиваешь? Если бы Джозеф выдвинул мне ультиматум: либо я бросаю тебя, либо он меня, я бы послала его ко всем чертям.
— Если бы ради Ренли мне пришлось пройтись по тебе и твоим интересам, я б прошлась. Я честна с тобой и хочу, чтобы ты знала правду. Я люблю тебя, как подругу, как сестру, как любовницу, как мою ампутированную часть души, но в нем жизнь моя. Пойми, прими это и прекрати задавать подобные вопросы. Я не хочу ссориться с единственным человеком, который меня понимает.
— Если бы я застала тебя в постели с Джозефом, я бы ушла и дала вам шанс на счастье.
— Если бы я застала тебя в постели с Ренли, я бы пробила тебе череп. Малена, просто заткнись. Неужели так сложно не срывать язвы с и без того гноящихся нарывов. Прекрати, сестра, иначе я лишу тебя наших встреч.
— Прости. Я не в духе. Скоро свадьба, а я уже боюсь, что мои чувства к тебе или, о ужас, к самой себе, намного сильнее чувств к Джозефу... — Она положила голову на мою обнаженную грудь. — Я могу попробовать посодействовать тебе с Ренли. Мы можем поменяться местами. Никто не заметит подмены. Ты отлично знаешь меня, я отлично знаю тебя. Он выпишет мне чек на большую сумму. Ты сможешь не только долететь до Аделаиды, но и сменить весь гардероб. Ты чудесная, Лия. Если он не посмотрит на тебя, будь у него хоть три семьи, то я ничего не понимаю в мужчинах...

***

Вскоре Малена и Джозеф поженились. В лучших традициях миллиардеров. Немного погодя я заселилась в их огромный особняк вместо нее. Джозеф сорил деньгами направо и налево. Пребывание в его обществе провоцировало меня на неконтролируемые вспышки ярости. Моя семья весь период существования нищенствовала. А здесь вращались такие средства, которые могли сделать сытыми и обогатить на десятки лет вперед людей целого острова. Да что там острова, - пяти островов. Находиться в обществе этого субъекта я могла лишь пока он выписывал на мое имя банковские чеки, а в одну с ним постель уже шла Малена. Если бы этот тип прикоснулся ко мне хоть раз, спорю, я изошла бы от рвоты. А рассудок мой все еще бился в жаре томления по Ренли. У меня были средства на поездку до Аделаиды и обратно. Были средства, обновить себе гардероб, прикупив платья от самых известных модельеров. Были средства купить Ламборджини для Ренли в подарок. Но для меня этого было недостаточно. Мне нужны были все деньги Джо. И в скором времени. А между тем Малена становилась все более тупой, подчиняющейся воле мужа, бесполой и раздражавшей меня тряпкой. Ей было мало общения с ним, мало его любви. Сначала она начала злиться на меня за то, что забираю у нее абсолютно никчемного муженька, так, что напрочь забыла о том, как ко мне прикасаться, потом начала предъявлять свои права на ВСЕ время пребывания с Джозефом. Как Вы понимаете, я не могла ей этого позволить. На кону стояла моя возможность дальнейшей жизни с Ренли, а значит наступил решающий момент, в который мне придется пройтись по ставшей бесполезной сестре, спихнув ее с пьедестала дорогих мне людей.
Я об этом ни капли не жалела. Ведь она меня свергнула с этого пьедестала чуть раньше, объявив о том, что ее милый Джо ей дороже и ближе, выкинув меня и из постели, и из мыслей. Грязная сучка. Не смотря на всю мою любовь к Ренли, длившуюся на десяток лет дольше ее соплей по миллиардерчику Джо, я ее никогда не бросала и не отвергала. А теперь деньги в шаговой доступности, и мой истеричный двойничок не получит их ни за что.
В последний раз я прошлась ладонью по мягким и непослушным каштановым кудрям Малены. Так мы различали друг друга. У меня всегда были прямые волосы; у нее - кудри.
— Ты знаешь. А я ведь и правда тебя любила. Как сестру, как близкую, как родственную душу. И кому ты дала испоганить и порушить нашу сестринскую связь? Ублюдку и транжиру Джо?
— Но ты же тоже любишь Ренли сильнее меня. — Она взвизгнула и перешла на фальцет.
— А ты успокойся. — Я коснулась ее губ указательным пальцем. — И не смей свою пропахшую нафталином и дешевизной недолюбовь ставить на один уровень с моими мучениями, длящимися уже больше десятка лет. Я всегда считала тебя особенной. Любимой. Частью меня. Способной на высокие и глубокие чувства. А ты. Оцивилилась, как дрянь. Еще и меня отвергла после этого. Повернись спиной.
Она безропотно слушалась, пока я надевала на нее свой посеребреный кулон на черной ленточке. Яркий признак того, что это я. И никто больше. Я провела рукой по ее белой шее. Она закрыла глаза. Что ж. Томление ей еще не чуждо. Это последнее ощущение перед мраком ночи и небытия. Я извлекла из-под кровати свой витиеватый черный нож и перерезала ей глотку. Тонко, быстро и без колебаний. Этим вечером Лия Ворнер умерла, павши жертвой маньяка.
Я без особого удовлетворения повертелась перед зеркалом и сказала своему поблекшему двойнику.
— Я - Малена Форбс. И я на пути к Ренли Реду. Я всегда тебя боялась, но что ты мне сделаешь теперь, неудачница? — Я побренчала костяшками пальцев по стеклу перед выходом. — Стекляшка. Ты не властна над моей жизнью. Я делаю то, что считаю нужным. И живу как хочу.
Я вышла из комнаты. Ничто не укажет на меня. Даже отпечатки пальцев у нас с Маленой были идентичны... Никто к ней не прикасался кроме одной ее.

***

Джозеф Форбс очень любил свою жену. Ту жену, что приходила по ночам и занималась с ним любовью. А не ту, что днем смотрела на него как голодный волк на добычу. Я старалась быть женой ночи, а не женой дня. Его психическое состояние, как и у любого миллиардера, паранойяльного, гонимого страхом за свою жизнь и свое богатство, ухудшалось с каждым месяцем. Иногда он собирал вещи и кричал осипшим и нездоровым голосом.
— Малена. О, Малена. Мы должны срочно уезжать. Они найдут нас и убьют.
Я успокаивала его очередной дозой психотропных наркотиков, прописанных ему его психиатром. Склоняясь на ухо, я шептала ему, что все хорошо, никуда бежать не надо, мы в порядке.
И мне удавалось легко внушить ему все, что я желала. Потому что наркотик в огромной красной капсуле обладал способностью подавлять силу воли субъекта и усилять его внушаемость.
В один из самых черных периодов его жизни, когда он был под воздействием, я нашептала ему переписать на мое имя все свое имущество: особняки, машины, виллы и наследство; на случай его непредвиденной смерти. Нотариус заверил завещание только в моем присутствии в виду того, что Джо был чрезвычайно болен, а его бедняжка Малена, так переживала за его жизнь и последнюю волю. Забавно. Почему никто не отличал меня от нее. У нас даже ассиметрия глаз была зеркальная. Жизнь явно играла и хотела играть мне на руку. Я продам все имущество Джозефа после его безвременной кончины и превращу жизнь Ренли в ад. Лишу его работы, дома, средств к жизни, и тогда он приползет ко мне на коленях и будет умолять прекратить издевательство. А когда он взойдет ко мне на ложе, своими средствами я возведу его на Олимп. Я сделаю его Богом. Он получит роли, о которых не смел и мечтать. Он станет миллионером Аделаиды. Весь мир сойдет с ума от синевы его глаз. В оправе моих карих. Без этой оправы он будет мыкаться. Он будет никем.
К вечеру Джозефу стало хуже, и я насильно заставила его принять лекарство снова.
— Милый Джо. — Я гладила его по лбу, стирая пот, склонившись вплотную к его лицу. — В этом мире столько боли. А ты. Ты так одинок и никому не нужен. Все твои родители в загробном мире. Друзей у тебя нет. Они есть только у твоих денег, за которые они тебе глотку перегрызли бы. Зачем бороться? Зачем выживать снова и снова? Малена, единственная тебя любившая душа, мертва. Я ее убила.
— Малена? — Он приподнялся на локте и тут же упал, бешено вращая зрачками и как мантру повторяя одни и те же слова. — Малена мертва. Малена мертва. Малена мертва...
— Накинь на шею ожерелье из пеньки. Тебя никто не любит. Ты никому здесь не нужен. Только боли. И смерти. Иди к ним. Иди в их объятия. Иди, любимый Джо. Спасибо за деньги...
На балконе была перекинута через балку тугая веревка. Ноги молодого человека еще дергались несколько минут. Потом перестали.

***

Журналисты. Похороны. Вступление в наследство. Не могу даже на минуту вообразить, как все это пережила, накинув маску фальши и не имеющих значения слез.
Перелет в Аделаиду занял несколько часов. Я поселилась в пятизвездочном люксе лучшей гостиницы.

Пять месяцев спустя.

Знаете. А я - кукловод. Почти полгода я режу ниточки. Режиссеры от меня без ума. Флиртуют, заваливают букетами, хотят провести ночь. Со мной или с моими деньгами, не важно. Я лишь жеманно улыбаюсь. Мое сердце занято, и даже смерти этого не изменить. Результат очень и очень хорош. Ренли отказано в работе. Ни один режиссер не посылает предложений. О прекрасном блондине забыли все. Все кроме меня. Я скупаю фирмы, фабрики и заводы. Ни он, ни его жена не имеют шанса получить деньги в купленном мной мире. Они голодают. Живут жалко и убого. Страдают их дети. Моя семья тоже голодала. А если бы я собрала все слезы и всю боль, через которую его лицо меня провело, я бы затопила ими города.
И вот в один прекрасный день, гарсон, работающий у меня мальчиком на побегушках, возникает у меня на пороге, со словами.
— Госпожа Форбс, к Вам мистер Ред.
Сердце пропускает стук. Он здесь. Пришел унижаться.
— Пустите его, Фил. — Жеманно отвечаю я.
Пусти мою любовь в мое изгрызанное сердце. За него я жила и умирала. Ради него я убивала и убивалась. Пусти его в мою жизнь и на мое ложе. Моего единственного.
Я сдавливаю шею в руке. Огонь полощет меня изнутри. Я слышу звук его шагов, все приближающихся. Дрожь проходит пунктиром по каждому нерву моего тела. Он входит и закрывает за собой дверь. Я оборачиваюсь очень медленно.
Синие глаза сияют непобежденным огнем. Зато кожаная черная куртка повидала виды, джинсы рваные и кроссовки не лучше. Вид, не достойный фаворита миллиардерши. Ничего, мы это исправим.
Я склоняю голову набок, мысленно переодевая его в дорогие рубашки, не забывая при этом исследовать его тело руками. Моя куколка. В игры на переодевание кукол играют в детстве, а я, кажется, так из него и не вышла. Инфанта. Повзрослела только моя испорченность, но не я сама. Вечное дитя. Жестокое дитя. Порочное дитя. У которого есть свои опасные игрушки.
— Я не знаю, что Вы задумали, миссис Форбс, но догадываюсь, что это Ваших рук дело. Все режиссеры в восторге от не так давно появившейся богатой девушки Малены Форбс и превозносят ее до небес. Мне же отказывают в любой работе. Я не знаю, в чем я виноват перед Вами...
— Мисс Форбс. — Поправила я, подойдя вплотную и выгнув поясницу так, чтобы оказаться в паре сантиметров от его губ. Я теплым ветерком выдыхала слова ему в шею. — Милый. Милый. Милый Ренли. Вы ни в чем не виноваты. Я люблю Вас, как только может женщина любить мужчину. Милый. Милый.
Неосознанно мои руки уже расстегивали кожаную куртку, когда он отшвырнул меня, и лицо его исказилось.
— Господи, Малена, Вы - как маленькое и испорченное дитя, - захотели то, что Вам не принадлежит. И из-за этого два маленьких мальчика страдают от голода и ни в чем не повинная девушка. И объект Вашего безумия тоже. Что я для Вас? Трофей? Человек? Или игрушка?..
Я смотрела на него, искренне и чисто улыбаясь. — Вы - вся Вселенная, милый. Скажите "да", и Ваша семья не будет ни в чем нуждаться. Я куплю им дом, и они забудут, что такое голод. Только им придется уехать. Далеко отсюда. А мы. Мы заставим Вселенную вращаться вокруг себя. Какие роли Вы хотите играть? Высшего Вселенского Разума? Магов? Королей? Богов? Тысячи тысяч фанатов падут жертвами голубых глаз миллионера. Обложки Форбс, да что угодно. Оскары, другие награды. Будь у меня весь мир в руках, я швырнула бы его к Вашим ногам. Все, чего никогда не было, а должно было быть, будет. Только скажи "да", скажи "да", скажи "да", скажи "да". Я все устрою. В лучшем виде.
Я раболепно опустилась на колени, но он мне не позволил поиграть с пряжкой пояса и ремнем, схватив меня за волосы и отшвырнув на диван.
— Или мы сделаем проще, мелкая и порочная дрянь. Я просто придушу тебя к чертовой матери. И все мы станем свободны.
Он навалился на меня всем телом, руками сдавливая мое горло. Вот он. Последний момент. Возможно, сейчас я умру. Дыхание прерывалось, перед глазами проплывали полосы тумана. Но это было такое оргазменное единение, которое я чувствовала всем телом, которое бы никогда не смогла дать мне Малена, ни единой ночью любви. Никакой интимной связи, он просто удавливал меня, а я воспаряла на крыльях любви и безумия. Я обхватила и стиснула его бедра ногами, заставляя его всем корпусом податься вперед. Я чувствовала его член сквозь его джинсы и мои колготки. В глубине души он так боялся признаться себе, что мы идеальная пара. Испорченные, одинокие и непонятые.
С минуту еще он душил меня, а потом отпустил, прохрипев. — Я не убийца. Я действительно не могу понять. Что, черт возьми, такое творится с тобой, Малена? Мы разговариваем всего пятнадцать минут, а я уже чуть не стал тем, кого презираю.
— Стань тем, кого я люблю. Прошу тебя. Умоляю. У меня больше нет сил. Ты не представляешь какое это проклятие - любить тебя. Пожалуйста, милый.
— Я взяла его лицо в свои руки. — Скажи "да"...
И он сказал. Может быть, желая спасти свою семью и посчитав этот вариант единственным возможным в данной безвыходной ситуации, может быть, сам обратив на меня внимание, может, тому виной была моя красота, а может деньги и обещание известности, славы и процветания. Для меня все это уже не имело значения. Я тихо и осторожно стащила с него куртку и футболку, мягко ладонями опуская его на постель и покрывая поцелуями все его тело от лба до кончиков пальцев на ногах. Ничего больше не имело значения в этом мире. Я получила то, что желала.

***

Я проснулась очень рано. Еще лучи солнца не озарили блеклую спальню номера. Я смотрела в отражение зеркала напротив кровати и видела, что Ренли еще спит за моей спиной. Тогда я встала, потянулась и сделала в воздухе сальто, игнорируя сильную боль шеи и горла. Ренли чуть не удушил меня вчера - что удивительного в том, что я ощущаю боль? Боковым зрением во время пируэта я заметила серую пустовавшую и заправленную постель за моей спиной. Сдерживая приступ подступающей паники, я обернулась к кровати. Она действительно была заправлена, и на ней никого не было. Я подбежала к зеркалу. Совершенно точно, Ренли лежал за моей спиной. В ОТРАЖЕНИИ. До меня постепенно начал доходить смысл происходящего, покуда мурашки обручем сдавливали мне голову, а мороз ползал по коже. Я подняла голову и увидела календарь на стене. rebmeceD fo 13. Канун Нового Года. Это должно было быть 31 декабря!
Пока я переваривала увиденное, доппельгангер из зеркала подбежала к кровати и начала будить Ренли. Я тем временем не двинулась с места. Она схватила его за руку и подтащила к зеркалу. Быстрым движением стянула с него футболку, и, швырнув ее на пол, проведя дорожку из поцелуев по его груди, встала, прислонившись к нему обнаженной спиной и триумфально улыбаясь мне. Я увидела на ее шее свой посеребреный медальон на черной ленточке. Малена! Эта тварь не умерла, она поселилась в зеркале и сидела, выжидая, пока я получу то, что желаю, попробую на вкус, чтобы потом отнять у меня все. Я прожигала ее волнами ярости, а руки мои тем временем нащупали на шее огромный порез. Теперь она - Лия Ворнер, а я - Малена.
Он не заметил глазной ассиметрии, как и все остальные. Она целовала его и улыбалась мне, льнула всем телом и снова улыбалась. Тварь, тварь, тварь.
— Мы так здорово вместе смотримся. Малена и Ренли на веки веков.
Она наклонилась и, подмигнув мне, подула на стекло, выводя пальцем буквы, которые моя искаженная зазеркальная реальность выписывала задом наперед - yelneR + anelaM. Тварь. Ей было мало того, что я ее убила. Она не пожелала умирать. Теперь я найду ее и отправлю в ад. Или назад, в Зазеркалье. Она не останется там жить моей жизнью, за которую я заплатила всем, чем только смогла. Сука. Тварь. Тварь. Тварь. Тварь. В приступе ярости я смела все, что лежало на столе, на пол, и зашвырнула подсвечник, попавшийся под руку, в зеркало, где улыбалась новоявленная пара. Стекло зазвенело, разделилось на осколки, и, в конце концов, осыпалось, последний раз явив миру издевательскую улыбку Малены и счастливую сладкую парочку.
Надо было срочно составлять план действий и выбираться отсюда. Либо я отправлю ее в могилу повторно, запру на этой стороне зеркала, либо она низвергнет меня в ад, или что хуже - в жизнь, в которой не будет Ренли. Я вернусь, и эта тварь пожалеет, что не захотела оставаться мертвой. Я уничтожу все, что ей дорого, затяну петлей ее тощую шею, как до этого поступила с ее милым мальчиком Джо. Она не будет владеть моим мужчиной. Мертвой или нет, я доставлю ей такие мучения, что она пожалеет, что встала на моем пути. Потому что в одном я была точно уверена. Двоим нам нет места в моем мире - мире ПРЯМЫХ зеркал. А значит мне пора возвращаться домой. Ждите меня. Я уже в пути.
Постскриптум: яиЛ ашаВ...

6.01.2015

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

Из Трансильвании с приветом

#L #V

Я опоздала. Потерпела фиаско по дороге к мысли, что мой муж Джордж не настолько романтичен, чтобы выкладывать дорожку из лепестков роз в скрытую сумраком спальню. Да и откуда ему их взять? Бедный крестьянин, еще беднее, чем я, отказавшаяся от трона из-за мужа, ублюдка, поимевшего мою дочь. Свою дочь!!! Поэтому когда я вошла, было уже поздно. Кто-то напал на меня, и, схватив за косу, приложил виском о стену. Я только вздохнула, чувствуя тоненько стекающую кровь. Я узнала бы его из миллиарда двойников. Его запах снова выдал его. Только он маскирует свою вонь мертвечиной парфюмом с богатым запахом сандала.
— Владислав. Тварь. — Я тонко взвизгнула, когда он повернул меня лицом к себе, и, вжимая в стену, начал исследовать мои живые и теплые губы своими мертвецкими ледяными, вместе с таким же неживым языком. И снова я потерпела фиаско, пытаясь ногой лягнуть его в пах. Промахнулась.
— Заткнись. — Обжигающий холодом мертвый голос заставил меня вздрогнуть, пока он сканировал мою полость рта своей.
— Омерзительно. Дай мне пакетик для блевоты. — Ненадолго освободившись, я изобразила рвотный позыв.
— Раньше не жаловалась.
— Раньше я жила, не подозревая, что мой супруг способен трахать свою дочь.
Медленными отточенными движениями он расплел мою косу.
— Так лучше. Крестьяночка. Казалось бы, воздух и работа в поле должны были благотворно сказаться на внешности. Почему же такая бледненькая? Почему кровь застыла? — Он издевательски надсмехался мне на ухо. — Мы сейчас заставим ее бежать сильнее.
Я брыкалась как ненормальная, которую вяжут смирительной рубашкой, но его холодные пальцы в перстнях все равно проникли под платье и вглубь меня, предварительно пройдясь по груди и разорвав на ней платье из дешевой дерюжной ткани.
— Я убью тебя, чертов инцестник. — Я избивала кулаками в грудь морального урода, а глаза мои смотрели в его черные глаза, вспоминали точеный и грубый остроносый профиль, за который я уже несколько раз отдала жизнь. Спадающие цвета воронова крыла на лицо волосы. Открытая шея, когда его голова запрокидывалась на подушку. Очерченный край подбородка. Серьга. Скулы. Тонкие губы, искаженные в грубой усмешке. Прикоснуться бы к ним. Всего на миг. Я хочу не так много. Один. Раз. Пройтись. Языком. Нет. На него нельзя смотреть. Я теряю контроль.
— Ты убьешь сейчас мои пальцы сокращениями стенок вагины. Что, маленькая? Красота моего лица сильнее твоей ненависти? Еще немного ненависти. Ты сейчас кончишь, сучка.
— Получайте, граф В. высшую степень моего восхищения Вами. — Я плюнула ему в морду, от бессилия, ибо мои руки были сцеплены в замок его свободной.
— Ах ты, тварь. Ты мне костюм испортишь. — Он сдавил мне горло так, что я забыла, как прекрасно иметь возможность дышать. Внутри меня все пульсировало и взрывалось. Чем меньше воздуха, тем чаще судороги внизу живота скручивали мое тело. Потом он отпустил мое горло, и я судорожно задышала, кашляя и отплевываясь.
— Какие бледные щечки. Джордж тебя точно не кормит, бедняжку. Даже не знаю, как вернуть им естественный румянец. Может, так?
Резкий удар выбил меня из колеи. Я взвыла от боли, пытаясь схватиться за ужаленную ударом щеку. Но тщетно. Руки мои все еще были скрещены над моей головой. На сей раз не его бьющей ладонью, а, вероятно, магией. При этом он не забывал пытать меня, погружая почти полностью свою руку все глубже в меня. Удары потеряли счет. Им не было конца. Мои щеки подверглись практически инквизиторским пыткам. На них оставались длинные красные полосы, глядя на которые он усмехался еще сильнее.
— Как же ты любишь боль, которую я счастлив тебе причинить. Я отвел душу настолько, что забыл как скучал все эти месяцы, пока ты решила выйти за другого. — Еще с десяток ударов. Я изнемогала от похоти. Внутри меня его рука гарантировала рай и ад одновременно, а каждый удар горящих и без того щек подводил меня все ближе к высвобождению энергии. Пламенное сердце билось внутри меня. И излилось жидким огнем от очередного удара по лицу.
— А теперь самый важный фрагмент. Без него мой поход сюда вообще бессмысленен.
Влажной рукой, накрутив на нее мои волосы, он резко толкнул мой корпус вниз. Затем потянул за пряди, и я встала на колени, намертво вжимаясь лбом в пряжку ремня его брюк с изображением символа Ордена Драконов.
— Какого черта, Владислав?..
Я в ужасе оцепенела.
— Прекрати. Играть в куклы вроде давно закончили. Отпусти мои грехи, святая мать. Через рот.
Как у него хватает наглости. Как. Он насиловал шесть лет мою родную дочь. Ублюдок. Садист. Урод. Моральный урод. Неужели он сейчас надеется на минет? Чтобы я так пала, не знаю, что должно случиться. Пытал мою подругу, трахал мою дочь. Трахал мою дочь. Да я сейчас превращу его из урода морального в урода физического. Пользуясь свободой доступа к его главному по жизни органу. Не бывать тебе больше отцом, бывший мой возлюбленный. Больше всего он кичится своим лицом, телом и детородным органом. Как он почувствует себя, если я сделаю его недееспособным? Я мрачно улыбнулась.
Наивненький, как лох. Надо же так доверять женщине, сердце которой вырвал и вышвырнул на помойку, поиграл над чувствами. Идиот. Я сделала вид, что повинуюсь, и пальцы мои легли на пряжку. Ни одну бабу больше не удовлетворишь. Ни с одной шлюхой не изменишь. Прощай, могущество великого графа Владислава Дракулы, колосажателя. Резким рывком я рванула замок молнии. Оттянула резинку шелкового черного белья. Сладостный запах разложения, мертвечины и востока вполз мне в грудь и сдавил дыхание на миг. Ощущение этой сладости подкосило мою уверенность. Перед глазами замелькали картины. Стянутые в тугой конский хвост черные волосы, золотая серьга, острый нос, ледяные и тонкие губы, черные, как ночь глаза, маленький шрам над губой, изящная шея, сильная грудь и плечи, любимые руки. Руки единственного мужчины на земле, дарившего мне то тепло, о котором я всегда мечтала. Руки, ввергшие меня в вечный ад похоти. Руки единственного, кого я всегда любила. Я уже не смогу себя обманывать. Он - скотина. Убийца и растлитель. Тварь. Ненормальная. Ненасытная. Оборзевшая. Не знающая границ. Без тормозов. Чокнутая на всю голову. И. Господи. Как я хочу эту тварь...
Закрыв глаза, я коснулась губами его естества и провела языком снизу вверх. Подняла голову, пытаясь увидеть отражение в его глазах. Чего-либо. Подернутый поволокой взгляд. Он подпал под состояние кайфующего восторга. И сейчас, намереваясь, как и всегда превратить его бытие в ад, я собиралась упасть и поваляться в грязи, чтобы открыть перед ним двери рая. Рая, о котором он никогда не забудет. Как мне его не хватало. Все эти месяцы. Соленый вкус на губах. Вкус его спермы. Я так отвыкла. Боже, соедини мой рот с его членом и никогда не разлучай. Похоть свивала меня в кольца. Я выгибалась и едва слышно стонала, как шлюха, целуя его живот, продвигаясь к заветной цели. Я готова, любовь моя. Мои руки вцепились в его бедра намертво. Я уже открыла рот, когда шорох за спиной и вскрик заставил меня содрогнуться. Джордж вернулся, мать вашу. Все еще прижимаясь лбом к пряжке ремня, я скосила голову набок. Тварь. Гореть тебе в огне преисподней. Почему ты не мог еще поработать. Я ведь почти добралась до цели. У меня не было единения с мужем несколько месяцев. С этим моральным уродом, восхитительно сочетающим в себе все пороки человечества.
Я слабо и вяло подала голос, выдав дежурную фразу, напомнив себе сделать пометку в мозгу, никогда впредь не возводить мужчину с его членом в культ божества, чтобы не попадать в такие тупые ситуации.
— Джордж, это не то, чем кажется...
И чуть не прыснула от смеха. Бывшая королева и король. О любви которых легенды слагали. О ненормальной тяге их друг к другу знали все газеты нашего мира, добавляя в статьи гаденьких подробностей. Мои волосы лежат на полуголых плечах. Щеки горят алым пламенем от ударов. Открытая шея в следах от удушья. Обнаженная грудь тяжело вздымается и проглядывает сквозь разорванное платье. Крупные, как вишни, соски затвердели. Голова вжата в ремень короля. Рот полуоткрыт в вожделении в паре сантиметров от королевского достоинства. Конечно, это не то, чем кажется. Сука до смерти захотела своего извечного кобеля и позволила ему поставить себя на колени.
И эта картина, черт возьми, прекрасней любого шедевра эпохи Ренессанса. Сейчас я была готова драться до крови, если Джордж хоть как-то прокомментирует, не смотря на свою полную и безоговорочную вину.
— Совсем не то. — Владислав улыбнулся и жестом пригласил Джорджа войти. — Погляди на свою прекрасную женушку, Ласлоу. Любовь делает из бабы шлюху. Вряд ли она хоть раз тебе далась. А ты до сих пор мечтаешь коснуться ее губ лепестками роз. А эта девка. — Он рывком дернул меня за волосы, заставив запрокинуть голову назад, чтобы я смотрела ему в глаза. — Она просто хочет сосать этим ртом у меня. Плевать ей на твою романтику. Не представляешь, что она выделывала в моей спальне своими губами еще несколько месяцев назад. У меня до сих пор голова кружится, как вспомню. Она - профессионал. Горячая стерва.
— Я убью тебя, сын Дьявола. — Прошептал Ласлоу. Его голос срывался на фальцет. — Ублюдок. Шлюхин выродок. Что бы ты ни сделал с моей женой, как бы ни очаровал ее, это не она. Она бы так не поступила. Готовься к смерти, адский граф.
— Что? — Я изогнула бровь и взглянула на крестьянина. — Че ты там вякнул, а паскуды кусок?
Я встала на ноги, взмахнула рукой и через минуту мое платье снова приобрело обычный непорванный вид. Одной рукой я сдавила горло Джорджа. — Повтори еще раз. Где там не я? Что ты сделать собрался? — Он хрипел и молил пощады, пока я не отшвырнула его в угол. — Ничтожество. Открывай рот, только когда есть что сказать.
Через плечо я подмигнула экс-супругу, и хоть мне и хотелось сейчас же влезть на него с ногами, момент уже был упущен. Он наскоро застегнулся и быстрой походкой покинул пределы комнаты...

3.01.2015

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

Гори, гори ясно

#AU #L

Предупреждение: сцены жестокости, садизма и издевательства над пятнадцатью девочками, описанные в данном рассказе, не имеют отношения к реальным людям, происходящее не основано на реальных событиях и происходит невсерьез, поэтому, собственно, Вам париться не из-за чего абсолютно.)) Мои поздравления с Наступающим Новым 2015-ым годом!!! Раз, два, три, елочка, гори!!!))) Кто не спрятался, я не виновата, я уже ищу!

Признаться честно, иметь свой, не ограниченный рамками фан-клуб, в котором ты можешь жить без правил, немного бунтовать, отвлекаться от бытовухи, ежедневных проблем и даже собственного парня, - это здорово. Ты просто живешь творчеством какого-то определенного человека, находишь друзей по интересам и раз в неделю отказываешься от походов по барам, клубам и глупых танцев на дискотеке, а собираешься со своими сестрами по разуму у кого-нибудь на чердаке, смотришь фильмы с участием своего кумира, обсуждаешь сюжет, обсуждаешь Его и то, о чем никогда не будешь говорить со своим мальчиком, потому что когда видишь Его на экране, уровень эстрогена в крови зашкаливает, и становится, знаете, очень хорошо. Но кому я это рассказываю? Нам всем об этом так или иначе известно, мы ведем свой сайт о Нем. В разделе сайта "Эротические фантазии" мы делимся своими снами, мыслями о том, как Его руки крепко сжимают нас в объятьях и все то, что может следовать за этим. И всего нас пятнадцать. Коммуна пятнадцати сестер, ведущих тайную жизнь от своих родителей, парней и вообще от всего мира. Меня зовут Маша. Мои приближенные подруги из фан-клуба - Наташа, Уля, Лена, Алена (не путать с Леной - только по имени мы их и отличаем) и Темпл, которая побывала рядом с ним и даже получила совместную фотографию. Иногда мы даже обожествляем Темпл. Она добилась того, о чем мы только мечтаем. И даже постояла рядом.
В каком-то смысле мы были закрытым сообществом, в котором каждая знала остальных участниц в лицо. Мы могли бы до конца жизни жить таким образом. Своей или его. Не важно. Если бы с ним что-то случилось, мы бы просто распустили собрание и вернулись к обыденным делам. Или придумали новую тему для фан-клуба пятнадцати.
Но приближающийся Новый Год многое изменил для нас. И началось все с того, что у нашего сайта появился новый администратор. Мы так толком и не выяснили, кто именно ее позвал, да нам и по сути было все равно. Девка немного замкнутая, может быть, даже двинутая, зато информацию ищет быстро, ладно да складно. А ее стихами только ленивый не зачитывался. Настолько сильно пишет, аж за душу щиплет, и глаза на мокром месте. Имела она к нему что-то особенное, сильное, нечеловеческое. Порой, такие безумные идеи рождала, что кто-то посмеивался и крутил пальцем у виска, кого-то даже оторопь брала. На очередное собрание мы позвали ее в свой круг.
На поверку девка оказалась интроверткой, какую только поискать. Сидела в кругу в каком-то дерьмовом платьице, радоваться не радовалась, хотя у нас гормонов радости и визгов после просмотра сиквела популярной ленты с Томом Крузом было хоть отбавляй, изредка добела стискивала костяшки пальцев. Вдыхала со свистом. Как через боль.
— Девкиии, я на седьмом небе. — Алена шлюховато улыбнулась, и, опустив голову на колени Лены, хлебнула еще один глоток пива, выгнув шею. — Женек меня достал. Почему я должна быть бабой этого дрыща из универа, не пойму. А Он. Не человек просто. Момент в темных очках был тотальной смертью... Бабыыы, я теку.
Я засмеялась первой, Уля поддержала тему. Вскоре и сама Алена начала ржать, как укуренная.
— Это всего лишь адреналин, Ален. Все равно к Женьку тебе возвращаться. Так что приходи в себя.
— Не хочу. О-ля-ля. Солнце светит ярче.
— Ты просто упоролась.
К привываниям Алены присоединилась Наташа. — Господи, бабоньки, у нас тут как публичный дом. А как он соскочил с лестницы, развязывая галстук, сучонок. Жаль, рубашоночку так и не снял. Я ведь надеялась. Ох... Так бы в штаны к нему и залезла вот этой рукой. — Для выразительности Наташа показала какой именно рукой, помахав полными бочонкообразными пальцами в воздухе.
— А я помацала. — Произнесла Темпл с ярко выраженным акцентом. — Наклонилась к уху, мол, автограф и все такое. А сама по спине и ниже, ниже. Его даже в краску вогнало.
Какое-то время все улюлюкали, пока молчание не прервала Лена.
— Да че мы бабы. Поехали. Всем скопом навалимся да изнасилуем. Че тут сидеть и течь. Действовать надо. — Молвила она, стряхнув с колен изрядно поддатую Алену.
— Умная такая. Раздействовалась тут. Объясни эти действия своему Сереже сначала.
— Как-нибудь объясню. Любовь юности и все такое. Это не важно. Главное всем скопом, бабы.
— Стойте. — Алена начала резко трезветь и уставилась на одинокую новенькую шатенку, забившуюся в угол. Ее потряхивало. Стиснутые добела маленькие кулачки дрожали, а по щекам стекали слезы, размывая косметику. — Она-то что думает? Расскажи нам, солнышко.
Алена подвинулась к замкнутой девочке, обвив ее длинный локон вокруг пальца.
— Расскажи нам свои мыслишки, молчаливая уродинка. Что ты почувствовала? Что? Говорят, у тебя у единственной из нас нет парня. Почему? Не из-за особого ли отношения к кумиру? Как ты хочешь, чтобы он имел тебя, а? Или, может, рукой потеребил под юбкой? — Алена злобно дернула новенькую за прядь, и та пустила чуть ли не вдвое больше слез.
Лицо Лены искривилось. — Отстань от нее, Ален. Ты пьяная. Видишь, ей нездоровится.
— Бесит она меня и все. Ничего не могу с собой поделать. Одно чую - погубит она всех нас и группу нашу развалит. Со своими гребаными стишками. Уродина.
Никто не воспротивился воле Алены. Все помолчали.
Наташа первая подала голос, обращаясь к новенькой. — Расскажи же нам хоть что-нибудь. Мы своих мыслей в кругу не скрываем.
Девушка перестала плакать. В ее глазах появилась отчужденность, и на миг мелькнула затаенная злоба. Потом погасла, как будто и не было. И тогда она впервые открыла рот.
— А я ведь по-настоящему его всегда любила... Я наблюдалась у психотерапевтов. Многих. Рассказала им о своих чувствах. И тогда они мне сказали, что через пару лет я оглянусь назад, в подростковый возраст, и только посмеюсь над юношескими глупыми порывами души. Я похлопала их по плечам и посмеялась вместе с ними. А потом их искали с собаками. Да не нашли...
Шатенка улыбнулась впервые за вечер, смерив оппоненток взглядом, который не предвещал ничего хорошего.
Алена громко заржала. Но через пару минут приумолкла. Не смеялся никто. Все пятнадцать сидели белее мела, мгновенно протрезвевшие и нервно вытянувшиеся в струну. И только по губам интровертки блуждала загадочная улыбка...

***

Вскоре все забыли о произошедшем инциденте. И даже когда новенькая позвала фан-клуб к себе домой, на ужин, повыспрашивать духов о возможности приближения к Нему в ближайшем будущем, девушки дружно согласились. Дом у интровертки оказался отнюдь не халупой. Особняк стиля викторианской эпохи. Хозяйка сегодня была одета нарядно. Достойное платье, красивые кудри, струящиеся до лопаток. Во всех чертах лица и фигуры ни намека на отблески горя и боли.
Каждой она подала тарелку с картофелем и только что вынутым из духовки дымящимся мясом в специях.
— Выпьем, девочки. С наступающим Новым Годом. Пусть этот год принесет нам радость. — Молвила Лена.
— И мужчину номер один в постель. — Хохотнула Наташа.
Мы все глотнули вина, немного расслабились и забыли про предыдущие обиды, принимая хозяйку дома как свою, игнорируя ее оценивающий взгляд с искоркой плохо скрываемой безуминки.
Вскоре она вынесла доску Уиджа и предложила заняться спиритизмом. Зажгла свечи и погасила свет.
Мы сели в круг, взявшись за руки, и закрыли глаза.
— Можно уже спрашивать? — Наташа приоткрыла один глаз, оглядывая окружающих.
— Ты мешаешь духам. — Шикнула на нее шатенка. — Закрой глаза и произнеси вопрос вслух.
Наташа послушно закрыла глаза и, смеясь, громко произнесла. — Изнасилует ли Клуб пятнадцати мужчину своей мечты?..
Наташа умолкла. Все тоже. С пару минут ничего не происходило. Все расслабились и опустили плечи. Тишина воцарилась над столом.
И вдруг ветер снаружи так шибанул в ставни, что сорвал их с петель. Зимний буран ворвался внутрь, обрушившись колкими льдинками на клуб юных ведьм. Огонь от свеч взмыл почти что до потолка.
Все как на подбор вскрикнули, открыли глаза, но руки не разомкнули.
Планшет ездил по доске, царапая ее со скрежетом. Одни и те же буквы. Снова и снова. Подряд. D E A T H D E A T H D E A T H D E A T H.
— К черту все. Я больше в этом не участвую. — Алена вырвала руку, круг разомкнулся. Планшет безвольно остановился, завершив очередное слово D E A T H. — Я домой. С меня хватит.
— Постой. — Шатенка грубо схватила ее за руку. — Ты еще не доела.
— Отпусти меня. — Взвилась Алена. — Сука. Какую игру ты с нами ведешь? Еда, спиритизм, что ты задумала? Я всегда знала, что ты с нами играешь, мелкая мразь, только прикидываешься бедной и забитой шмарой.
— Девочки. Доедайте. Отсюда никто не выйдет, пока еда еще на столе.
Голос шатенки звучал в тишине как скрежет металла. Даже бойкая Алена угрюмо уставилась в тарелку, чувствуя, как веки постепенно смежает сон.
— Надеюсь, Вам было вкусно. И ради Вашего любимого, которого Вы так алчете, Вы готовы на жертвы. — Ее голос баюкал, хотя было в нем что-то неправильное. Свистящее и мерзкое.
Наташа что-то сплюнула в тарелку и вскрикнула. Маленькое серебряное колечко.
— Что это за мясо, твою мать?!
— Это Ваши любимые мальчики. Аленин Женек, Ленин Сережа и тринадцать других.
Во всеобъемлющем вопле потонул голос шатенки. Свечи разом потухли. Мир погрузился во тьму.

***

Бежать, бежать, не разбирая дороги, ударяясь в темноте, пока руки и ноги немеют, и берет верх успокаивающее, которым она нас опоила. Ее голос звучит отовсюду.
— Я на него молилась. Всю душу выворачивала в творчестве. Всю душу бы отдала за возможность побыть рядом, а вы, грязные твари, вообразили себе, что можете выволакивать свои тщедушные мысленки и не огрести. Как вы посмели. Он - жизнь моя. А вы своими погаными ртами выблевывали свои низменные и увечные желания, не имея на то права. Никакого. Хотя бы перед смертью вы будете знать, что сожрали своих парней. Это греет мне душу в канун Нового Года и Рождества. Где же Вы там? Кто не спрятался, я не виновата!!!
Мы выбежали из особняка. Свободны. Почти. И вдруг... Летим вниз. Яма, выкопанная в глубь метров на пять.
Не прошло и пары минут, как нас придавило чем-то тяжелым и пахнущим смолой. Еловые ветви... Прямиком в гроб.
Она стояла сверху. Над ямой, которая медленно превращалась в нашу могилу, держа зажженную спичку в руке. Потом поправила волосы свободной рукой и рассмеялась. При этом рот ее исказился в ухмылке.
— Какой же Новый Год без елки, мои дорогие? Раз, два, три. Елочка, гори!!!
Спичка ринулась вниз, на еловые ветви, покрытые смолой и политые бензином. Огонь занялся. И все бы ничего, да вот этими ветками были придавлены все мы сверху. Пятнадцать ни в чем не повинных девчонок...
— Тихая ночь. Дивная ночь... Рождество прийти не прочь.
Эта нахалка пела. Громко и звучно. Наши волосы, лица и одежда горели и плавились. Дружный хор пятнадцати огласил воплями всю округу. Ели, могила, пепелище...
Ночь была на удивление очень тихой. Скоро грянет Рождество. И новая жизнь. Только не для нас...

21.12.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

Загробная песня неупокоенной Любви

#AU #R #L #V

А он ушел тихо. Зимний снег падал хлопьями на крыши домов, и все радовались приближающемуся Сочельнику, даже новости просочились в интернет лишь несколько дней спустя. Мимолетной строчкой из сводки новостей за январь 2065 года. Я тогда с внуками подруги детства сидела на лавочке под блестящими лучами поблекшего зимнего солнца, когда прочла новость. Тогда как-то неуловимо блеск в глазах старческих поблек, а и без того сведенные артритом руки затрясло мелкой дрожью. Я расплела седую косу и больше не смотрела на небо. Там сияло сплошное предательство. Небо таким же голубым было, не смотря на то, что его голубые глаза больше никогда не увидят этого неба. А солнце все также светило, не смотря на то, что энергия Солнца моего мира рассыпалась в труху в этот самый момент. Но я не заплакала. Встала, скинув с плеч шаль и, отбросив трость, зашагала до конца деревни в свой покосившийся от старости домик, хромая, превозмогая боль. Сто три года. Жизнь явно пошла ему навстречу. Баловень судьбы. Жизнь его любила. Но не меня. Потому что лучше бы я умерла раньше, чем прочла эту новость...
Живем среди тлена, умираем в тлену... Перелет дался мне нелегко. И вроде бы нарядилась, надела цветной платочек на совсем уже седую голову, купила десять красных роз в киоске, пришла к могилке. Аккуратно, зелено, спокойно. Надгробье отточенное ровно. Надпись шрифтом обыкновенным. С витыми узорчатыми первыми буквами имени и фамилии. Не привыкла я, не привыкла еще видеть двойное "Р" на памятнике. Я нигде его еще кроме титров не видела. Хотела ведь положить розы, обнять памятник на минутку и дальше пойти, да как увидела надпись "Любящий муж и отец", сознание тело на миг покинуло. Изгваздала букетом надгробный камень, как будто могло ему быть больно от этого, осела рядом, обняв надгробье и изредка ударяясь головой о мрамор, сорвала с шеи душащую шаль, платок сорвала, и слезы зазмеились, стекая вниз по двойному "Р". Счастливый ты. Ушел и все. А мне-то как жить дальше прикажешь? Одна нога на земле, вторая - за тобой. Меня здесь в наказание оставили. Я глаза закрыла, да картины поплыли последних шестидесяти лет. Надрывно любила, жила дальше, отвлекалась, и сызнова все возвращалось, ударяя сильнее и сильнее. И так все шестьдесят лет. Лицо его перед глазами менялось. Сорок три, пятьдесят три, шестьдесят три, семьдесят три, восемьдесят три, девяносто три и сто три, наконец. С самого начала до самого конца. На гладкой коже появлялись морщины, белые волосы окрашивались в серебро, сильное тело усыхало и усыхало. Но глаза его вечными были. Небесными. Даже в сто, как в сорок. Хотя во всем остальном перемены были разительными, но глаза его будто отдельно жили. Своей непостижимой жизнью. Не меняясь.
Покинула я кладбище вскоре, но сосущее ощущение под ложечкой вернулось со мной домой. И то холодок тело покрывал, то становилось так дико и жутко, что дыхание в зобу спирало. Бывало встану среди ночи - не спится - у окошечка, волосы редкие на ночнушку распущу, ан за спиной уже стоит кто-то. Холодный, холодный. И злобный. То руку на плечо положит, и плечо мое сухое дергается, и рука моя плетью зависает вдоль тела, - так тяжко на душе и муторно становится. Покойничек рядом. И бояться бы, да как? Родной он мне. Совсем девчонкой влюбилась. Жизни не знала. А потом жила, радуясь, чувствуя, что он как огонек свечки божьей, солнышко мое. А теперь мертвый он, а в царстве мертвых солнце-то не светит. Холод там и больше ничего. И он сейчас холодный. Поэтому руку-то положит на плечо мне, а я им дерну, да и замру, свою поверх его положив да сжав. Мол, не чувствуй себя одиноко на свете том. Я-то всегда рядом. Но где тебе было при жизни почувствовать. Молчал он. Светил холодными и синими глазами мне в спину злобно. Говорят же, что души, которые живые притягивают, не могут покой обрести и злятся поэтому. И он злился. А однажды заговорил. Голос скрипучий, да злобный, да сломленный. Говорит.
— Пусти меня, Лари. Не жилось мне последние лет шестьдесят спокойно. Тянула ты меня к себе каждый день с 2004-ого начиная. Пусти хоть сейчас. А не то с собой уведу в могилу, в землю сыру живую еще. Поделом тебе будет. Жена отпустила, и не к ней мой дух привязался беспокойный, а к тебе. Пусти, а то хуже будет.
И клал мне руку на спину, и окоченевала я от холода и ужаса, ползающего дрожью по телу. Живого привязывая к себе, такого не испытаешь, а мертвого вязать - все равно, что смерть кликать. Да все равно мне стало. Много повидала, пожила. В юности нервы шалили - справилась. Закалилась. И уже не боялась. Надеялась лишь, что улыбки моей не видит. Мертвый, а здесь, рядом зато.
Целовала холодные змеистые персты, словно сталью сдавившие плечо до хруста и шептала.
— Вместе уйдем. Не бойся. Один не останешься...
Бабки-знакомые только охали и ахали. Мертвеца привязала к себе, жениха своего названного. Пальцем у виска крутили - ненормальная мол, не живется. Да вот только по привязи и в юности дурное к себе тянула, как беса своего - Славку... Не привыкать уже проклятия себе на голову притягивать.
Полтора года он ко мне ходил. Бесился, мебель переворачивал своим ссохшимся столетним телом, а я знай одно - смотрю да смотрю. Скрипит, ворчит, отпустить просит, с собой утянуть грозится, а я молчу, заветных слов не произнося. Дескать, терпела я, милый, долго, пока ты жил, как хотел, и мне теперь дай созреть, пока реально уйти захочу и дочку с внучкой приемных бросить. Внучке-то уже двадцать почти. Красавица. Учу всему, чему сама научилась. Да только тайн-то всех моих никто не знает. Уйдут они со мной в могилу. Как и видение ссохшейся руки в обручальном колечке на плече моем. И колдовкой была, и мир тонко чувствовала, и одержимая до сих пор, и бумаги столько замарала, с молодости начиная, что вспомнить страшно. И все раненая душа о нем писала. А вот он и пустым взглядом в плечо смотрит. Не зря ждала встречи. Свиделись, милый, наконец...
Я уже даже готова. Почти.
Внучке диски старые показывала. С ним. С его частью. Со Славкой. Говорю, не будет меня, будешь помнить, это Ангел-Хранитель твой, всегда поможет, всегда заступится. Только, когда захочет прийти, разреши ему вслух. Скажи: "Позволяю тебе, Слава, войти". И никуда он от тебя не денется. Сделай это ради бабушки старенькой.
И радовалась внуча все с детства. Ладонью к экрану прикладывала, когда Славку-то видела и, улыбаясь, говорила "Ангел мой". Готовила я Веронику к тому, чтобы наследие свое кошмарное передать. Дочка другой была. Абсолютно от мира сего, ни к каким колдовским штучкам не склонная. Внучка же напротив - зеркало меня в юности. Интровертка, среди людей больно, закованная в панцирь защитной агрессии и голоса слышащая. А Славка... Пусть он и все, что я за жизнь нажила и накопила, но я не дам ему в пустоту кануть. Сначала другом побудет для девчушки, потом любовником и мужем, потом сыном названным, а там уж глядишь, и я реинкарнирую, и назад возьму. Кто как не воспитанная мной сможет понести это бремя, когда я уйду за грань...
Бабушку навещала на могиле, да еле разогнулась, цветы посадив. Не те года совсем. Не те.
Уходить уже собралась, да жаром спину опалило. Улыбка озарила лицо мое старческое. Обернулась я. Стоит молоденький сорокалетний. Волосы темные в хвост собраны, плащ черный, камзол, сапоги.
— Здравствуй, Лора.
— Ой, скажешь тоже. — В щеки румянец ударил, и я глаза потупила, носком туфли землю ковыряя. — В моем возрасте уже либо Васильна, либо баба Лариса. Третьего не дано.
А он уже совсем рядом встал. Сандаловый запах въедался в каждую пору моего тела.
— Мне-то нет разницы. Я вечен. Для меня то, как ты бегала по полям деревенским, хихикая, со свежим румянцем на щеках, - волосы еще каштановыми были, а по ночам в астрале мне отдавалась в платье белом, как вчера было.
За руки взять попытался. Я слегка шлепнула по ладони алебастровой.
— Охальник. Не смущай бабушку. Отбегала я с тобой уже по полям, кустам да сеновалам. Девкой чуда хотелось, а тут ты. Ну и нате. Сколько раз запреты, да клятвы нарушала, чтобы быть с тобой. Любимый мой уже год как умер. А ты каким и был остался внешне, хотя нас с ним годы не пощадили. Ты - юный мальчик. Мальчик, годившийся мне в деды, потом в отцы, потом в братья милые, затем в сыновья и, наконец, во внуки.
Лбы наши соприкоснулись, и я вздохнула тяжело.
— Не ходи к мертвецу. — Прошептал он. — Не тяни за собой шлейф этот. Я тебя и до ста пятидесяти вытяну, если не пойдешь. Выбери меня. Жизнь вместо смерти. Выбери, Лара. Со мной огонь, тепло и жизнь. А с ним могила сырая только. Сколько ты мне в лицо швыряла, что человечек твой лучший. Светлее меня, чище, ярче. А теперь твое солнышко - гнилое солнышко. Труп неупокоенный. Что же ты делаешь. Я же тебя всегда берег. А он сердце твое вырвал и швырнул, развлекаясь. Жена у него была. А сейчас он твоей бабушки не лучше. Злобный и в землю тянет. С бабулей почему-то боролась, а с ним уйти решила. Подумай о детях. Вероника - экспрессивная девочка. Все задатки шизофреником стать. Кто как не ты помочь может?
— Ты. Ты ей поможешь, Славушка. Иди к ней. Живи с ней. Направляй, как со мной было. Я вернусь еще. Жди... Но я к нему. Сил в моей груди больше не осталось.
— Он всегда был сильнее. Ты всегда ему больше позволяла. — Черт нахмурил брови и начал выглядеть страшно, действительно, как бес.
— Думаешь, это легко? — В слезах я сорвала с тощей морщинистой шеи медальон на ленточке и швырнула на могилу. Он открылся, явив взору пожелтевшие и выцветшие фотографии - Славки и моего любимого неупокоенного. — За всю жизнь я влюблялась всего лишь дважды. В тебя и в него. И сейчас отпускаю одну любовь ради другой. Потому что так правильно. Потому что ты - иррациональное и неправильное, а он - Судьба. И будь я с ним, вряд ли бы коротала время с тобой. Ты - не человек. Мы не равны. Мы как корни и крона. Я у неба, ты под землей. И хоть мы и держим одно древо, друг друга нам не видно. А он - мой ствол. Ты, как корни, питаешь его, культивируя в себе его образ, но расту и множусь я все равно из него. Дай мне уйти. Отпусти. И я вернусь.
В голове звучала испанская "Луна". А я уходила с кладбища, не оборачиваясь, и на сердце становилось легко и свободно. Тяжелый червивый ком исчез из-под сердца, и его заполонила мертвая пустота. Все потому что я выпустила его. Я больше не одержима... Впервые за шестьдесят лет я абсолютно свободна и ОДНА в мозгу и теле. Страшное наследие ждет мою внучку. Ей уготовано пройти жизнь по моим следам...
В руке фотография. Ему около девяноста. Старик. А я все вижу того мужчину в расцвете сил, которого впервые увидела и полюбила. Она падает на пол, потому что холодок застилает комнату и окутывает все вокруг, а руки мои не держат...
— Готова?
Я даже закрыла глаза. Любимый голос. И через эоны лет такой родной.
— Я все сделала правильно. Теперь готова.
Я повернулась к любимому. Мертвому. Столетнему. Плевать. Я расстегивала рубашку, касаясь тела. Усохшего, лишенного жизненных соков зрелости. Провела по груди. Всю жизнь мечтала это сделать и вот делаю и не верю, что правда. А он волосы мои седые распустил, и они ему на лицо упали кудрями. Такие же длинные, как в юности. Только вот кожа моя как ссохшийся сухофрукт - потемневшая, сморщенная, суставы сведенные, позвоночник кривой. Не так должно было быть. Не так.
И все действительно уже не так. Морщины его разглаживаются. Тело силой наливается. Кожа светлеет. И вот передо мной сорокалетний. Тот самый которого с юности знаю. А со мной-то что? Волосы из седых каштановыми стали, кожа мягкая и эластичная, белая. Мне снова тринадцать. И сейчас мы начнем оттуда, откуда пропустили все эти годы. Мы полностью обнажены, и нас это не смущает. Я льну к его сильному телу, обвивая коленями его бедра, и даже языческие боги одобрительно кивают...
Мы на поляне. В темноте горит высокий костер и девки-ведьмы голыми прыгают через него и хороводы танцуют. Вокруг них фавны да козлы всякие - вино им разливают да бесстыже пялятся на груди молодых девок танцующие. В озере - навки в жемчугах, так и норовят фавнов за ноги ухватить и на дно утянуть, а над нами - золотые светлячки, озаряющие темное небо. И арфы звуки. Повсюду. Мы обнаженные лежим под дубом. Моя голова покоится у него на груди. Нам нет дела до этой приятной суеты.
И я впервые шепчу за всю жизнь. — Я люблю тебя.
И в этом раю, отдыхе от постапокалиптической жизни, взглянув на меня небесными глазами, он целует меня в макушку и тихо шепчет. — И я тебя. Навсегда...

17.12.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

План №80156789062. Asylum

#AU #L #R

Как-то раз на аске был задан вопрос: "Согласилась ли бы я поменяться с Сильвией телами на день?" Ну я, собственно говоря, долго не терялась и сразу же обрисовала один вопрос в целую идею нижеизложенного AU. Всерьез не воспринимать. Чистый стеб. Просто возможность увидеть всем, кто мне пишет, как сие могло бы быть.

Прекрасная и волшебная ночь превратилась в немыслимый кошмар абсолютно внезапно. Не отдавая себе отчета, я скидывала с себя одеяло несколько раз за ночь, потому что испытывала нехарактерную боль во всем теле. Горло мое сдавливало удушьем. Кажется, я даже металась по кровати, шепча имя мужа и пытаясь вслепую найти его, прижаться к нему и умолять спасти меня от этой боли. Снова я упала в забытье, пока мир вокруг ходил ходуном даже в полудреме и в результате я проснулась от звуков непонятной музыки откуда-то извне. Я села на кровати и обняла себя руками. Господи. Я была готова выблевать свой желудок. Это невозможная пытка. Что со мной? Глаза слезятся. Издающая музыкальную трель штуковина не желает затыкаться. Вокруг меня темнота. Обволакивает своим мраком. Я все еще решительно отказываюсь понимать, где я нахожусь. У меня раскалывается голова, и каждая клетка в моем теле горит, словно меня протыкают сотни тысяч игл. Это невозможно. Невозможно терпеть. Где я? Что со мной?
— Ричард.
Пытаюсь позвать мужа. Тщетно. Рядом никого. Продвигаясь наощупь в темноте, натыкаюсь на деревянную дверь и выхожу.
Я стою в темном коридоре. Дверь соседней комнаты открывается, и оттуда выходит немолодая женщина в пижаме и с короткой стрижкой.
— Извините. Но где я? — Я задаю вопрос на своем английском.
Женщина с полминуты смотрит на меня, произносит что-то на непонятном мне языке и крутит пальцем у виска с явным намеком. Очень стараясь вслушаться в ее речь, я (о, чудо!) начинаю не без труда понимать ее.
— С какого дуба ты вчера рухнула? Говорила тебе, завтра напишешь свой идиотский рассказ, а сегодня на работу рано вставать. Надо было спать раньше ложиться, не пришлось бы лунатить. Ты совсем двинулась уже со своим творчеством. Одержимая какая-то.
— Нет. Вы не понимаете. — В отчаянии я попыталась скопировать манеру общения на этом непонятном языке. — Я - Сильвия. Меня зовут Сильвия. И я не знаю, как я сюда попала.
Женщина только покачала головой. — С каждым днем ты все больше поддаешься этой заразе. Твой мозг кипит, уже не в силах справиться с осознанием реальности. Завязывай. Тебя ждут на работе.
— Какая работа? Где я работаю?
— В книжном магазине, конечно же. Ну все. Давай живо. Ты каждый раз почти что опаздываешь на автобус.
Ела я, молча. Почти что давясь едой. От жара, скопившегося в желудке, меня вывернуло прямо на пол. Все предметы расплылись перед глазами. Четкости не было ни в чем.
Дабы нанести макияж я подошла к зеркалу. И вздрогнула. На меня смотрела девушка. Лет двадцати пяти, не больше. Каштановые волосы стянуты в высокий хвост, лишь выпущена пара прядей блондинистой челки. Она выглядела уставшей, бледной, с темными кругами под глазами. Я поднесла руку к своему лицу. Невероятно, но. Девушка из зеркала сделала то же самое. Уму непостижимо. Еще вечером я засыпала, обняв мужа, в хорошем самочувствии, собой, Сильвией Коллокой, в Сиднее. С утра я проснулась одному богу известно где, в обществе сварливой женщины - практически своей ровесницы, в теле, которое всю ночь изматывало меня. В теле девчонки раза в два моложе меня. И сейчас я должна ехать на какую-то работу. Ладно. Допустим. Я зажмурила глаза. Если я начну играть по правилам этого безумного мира, рано или поздно, он сжалится надо мной и вернет меня домой в свое тело. А значит, прощай, вся эта непонятная реальность. Я сосчитала до четырех и открыла глаза. Ничего, в принципе, не изменилось. Поэтому просто собрав все, что было под рукой, я покинула эту нехорошую квартиру по Садовой 302-бис и вышла в большой мир. Ноги сами вели меня на остановку. В ожидании нужного транспорта я замерзла даже в шубе так сильно, что у меня застучали зубы. Я снова обняла себя. Что же со мной будет. Господи, помоги мне. Муж меня не оставит. Он меня найдет, и все опять будет хорошо. Ричард. Мои сыновья. Моя семья - все, ради чего я живу. Я не позволю галлюцинациям меня сломать. Я притворюсь, что работаю на них.

***

"До... Ддо... Дом. Книии... Книги".
Я с трудом разобрала надпись на вывеске. Так вот значит, где она (я?) работает. Если бы я хотя бы на секунду позволила себе думать, что это моя жизнь, я бы в этот же момент и сошла бы с ума.
Отработать двенадцать часов всего лишь с двумя перерывами на приемы пищи оказалось не так уж и легко. Какие-то женщины постоянно делали мне замечания.
Недовольные моей медлительностью (а что поделать, я не знала даже с какой стороны подойти к выполнению работы консультанта. Я вообще ничего не знала из этой работы. Как и из этой жизни.) посетители злились и экспрессивно разговаривали на повышенных тонах. Моя голова решила окончательно допечь меня и начала раскалываться от жара, судорога пронзала мое тело каждые пару минут, зубы стучали. Когда мне удалось уйти на обед, какая-то неведомая сила подсказала мне залезть в сумку. Там я нашла транквилизаторы. "Стрезам" и "Релиум". Кто ты такая Лара? (Именно так ее (меня?) называли сотрудники) Чем ты живешь? И какого я тут за тебя?.. После пары таблеток мне стало значительно легче, но чувствовала я себя пьяной и рассыпающейся вдребезги. В так называемый дом я вернулась очень поздно. Оставалось только переодеться, лечь в кровать, уснуть и проснуться дома. В Сиднее. Рядом с любимым. И сыновьями. Сегодня все кончится. Если не буду убеждать себя, что так все и будет, помоги мне Бог. Я точно сойду с ума от своего ужасного состояния...

***

Шаг к гардеробной. Я перестаю дышать. Я просто кричу во все горло от боли. Я отказываюсь что-либо слышать и видеть. Он смотрит на меня со всех стен, дверей. У нее здесь везде фотографии с моим мужем. С моей любовью. Будто бы она могла присвоить его себе. Я осознанно констатирую, что попала в дом к сумасшедшей. Сумасшедшей охотнице на моего супруга. На столе лежит ее дневник. Какое милое название: "Lora & Richard".
Мне внезапно хочется разорвать дневник или зашвырнуть его в угол и затоптать ногами, но я открыла и читаю, читаю... Не в силах остановиться. Все последние четырнадцать лет ее жизни. Некоторые страницы просто исписаны его именем, бесцельно, зря. На некоторых она, как наивная дурочка, надеется, что если оставит дом, приедет к нему, он все бросит ради нее - меня, сыновей. Она даже не гнушается мыслью о том, что согласна стать его случайной связью по пьяни.
"Лучше быть его шлюхой на одну ночь, чем чьей-то музой на всю жизнь. Я проклинаю мужское отродье. Не потому что никогда не знала, что такое иметь отца, а потому что все они, кроме него, для меня - грязь. Когда они до меня дотрагиваются, я желаю им смерти. Мне противна мысль о замужестве. Ни одна жизнь живущего мужика не стоит даже волоска с его головы. Мне все опостылело. Я не могу получить его, поэтому я хочу, чтобы все его собратья по полу горели. В моей боли, в моем аду, в моем кипятке, в моей неврастении. Мне душно в этом мире без моего Солнца. Без моего Рика мне пусто как под землей в гробу, как над землей в раю, где нет и никогда не было Бога. Рик... Рик... Рик........."
Дневник жалит меня, как змея. Я зашвыриваю его куда-то в угол. Ее боль, злость, влечение и даже какая-то извращенная любовь слишком сильно обжигают меня. Я снова нервничаю и понимаю, что тело, убитое стрессом, вновь вырвалось из-под власти таблеток. Я горю. Моя голова вскипает, и я кладу на нее подушку, защищая себя от жалящего света...

***

Внезапный звук мобильного вырывает меня из реальности. На дисплее телефона отображается красивая брюнетка на фоне кладбища. Кто ты, черт побери, такая?
Я медленно нажимаю на кнопку: "Принять вызов".

***

Я заметно нервничаю, ожидая встречи с ее друзьями, стоя на улице "Новый Арбат" возле салонов сотовой связи. Только разговор с ее друзьями может прояснить ситуацию и подсказать, что мне делать дальше и как вернуться домой. Силой чьего злого умысла я была сюда заброшена и зачем. Я надеюсь на их помощь. Они должны помочь мне проникнуть в ее подсознание, дать понять, что же она за человек такой и что ей от меня нужно. Почему я вообще живу ее жизнью. Вторые сутки. Две девушки идут по направлению ко мне. И я начинаю заметно нервничать. Одну из них, готессу-брюнетку, я уже видела на экране вызова. Вторая, блондинка, мне не знакома. Обе они одеты в темные дубленки с серой оторочкой. Брюнетка эффектная и яркая. Идет плавно, слегка пошатываясь. На секунду я начинаю ей завидовать. Она так красива, что мне, пожалуй, никогда такой не стать. Она подходит ко мне и обнимает. Я еле сдерживаюсь, чтобы не отстраниться. Близкие контакты с незнакомыми людьми абсолютно не мое.
— Ну привет, чужачка. — Она недовольно меряет меня взглядом, от которого у меня мороз по коже ползает. — Опять, да? Ушла в себя, вернусь не скоро?
— Прости. — Зачем-то смущенно добавляю я. — Просто мне неуютно в своей коже.
— Привыкай. Я тебе неоднократно говорила. Чем спокойнее будешь относиться к выебонам своей нервной системы, тем лучше будешь себя чувствовать. — Она закурила на ходу. Я недовольно смерила ее взглядом. Почему люди стремятся угробить себя раньше времени?.. Но я ничего не сказала.
— Что? Проблемы? — Брюнетка опасно посмотрела мне в глаза, и у меня начали подгибаться колени от тремора. — Что-то в тебе не так. — Злобно прошипела она. — Ты не такая как обычно. Что случилось-то?
— Ничего. Абсолютно. Все в порядке. Просто я немного не в себе. (И это еще слабо сказано)
— Пойдем, закажем роллы, и ситуация резко изменится. — Улыбнулась блондинка, развевая нагнетающее напряжение. — На одном из твоих дней рождений мы их столько заказали, что ты уже даже есть не могла.
— Пошли. — Сказала я, пряча лицо за волосами, пытаясь скрыться от взгляда готессы, который буравил меня насквозь. Мне было настолько неуютно, что я готова была под землю провалиться.
— Какого числа ты впервые увидела РР?
— Что? — Я онемела от вопроса, осознав, что у меня нет на него ответа.
— Эту дату настоящая Лора никогда бы не забыла. Отвечай. Или я из тебя душу вытрясу, если узнаю, что ты что-то сделала с моей подругой.
— Я не...
— Заткнуться. — Она схватила меня за волосы и наклонилась вплотную ко мне. — Дата. Сейчас же. Неужели я не почувствую свою ученицу, которую натаскивала шесть лет. Ее никогда не смущал мой образ жизни. А ты ведешь себя омерзительно.
— Я не знаю. — Нервно вырвалось у меня. Тупой удар в затылок, и черный бархат накрыл меня с головой.

***

Я долго приходила в себя. Было темно. И холодно. И сыро. И из-за особенностей своего нынешнего тела меня лихорадило практически до рвоты. Веревки сдавили мне запястья. Я не могла пошевелить ни руками, ни ногами.
— Кто здесь? — Еле слышно прошелестела я.
— Твои палачи, если сейчас же все не расскажешь.
В темноте загорелся свет, исходящий от черной магической свечи.
— Где Лора? — Голос брюнетки звучал хрипло и надломленно.
— Откуда мне знать? Я внезапно проснулась в ее теле одним прекрасным утром, и больше мне ничего не известно. Не больше вашего. Можете пытать меня, сколько хотите, но я ничего не знаю об этой больной, одержимой моим мужем.
— Так-так. — Брюнетка ухмыльнулась и повернулась к блондинке. — А ты ведь говорила, придется ее ножом в живот и на сто восемьдесят градусов. А она вон сама призналась.
Они больные. Они все больные. Только и пронеслось у меня в голове. Одно я знала абсолютно точно, - живой мне отсюда не выйти. Я попыталась смириться и пожалела, что со мной нет транквилизаторов Лары. Хотя бы я смогла бы сейчас перестать чувствовать страх. Брюнетка владела некоей потусторонней силой, ее рука была тяжелой, как сталь, и я знала, что ее стоит бояться. Ибо она, похоже, решила пойти на все, чтобы найти свою подругу. Мне стало и горько, и грустно. У меня никогда не было таких друзей, которые бы сделали для меня что угодно. В чем-то эта Лара была счастливой, - у нее были такие друзья, которые готовы пытать ее тело, чтобы вернуть ее душу, - хоть и много сил тратила на борьбу с отчаянием от того, что ей никогда не обладать моим мужем. Мы как две стороны одной медали. Обе не владели тем, что желали. Она - любовью, я - дружбой. Если бы не Ричард, у нас, возможно, был бы шанс подружиться, но, увы, думать об этом не приходилось. К закату я скорее всего буду уже мертва...
— Один лишь вопрос остался. Если... Если жена Ричарда в ее теле, где она сама сейчас? — Блондинка испытующе посмотрела на брюнетку, а та склонила голову набок, глядя на меня исподлобья.
— Это уже не вопрос. Потому что я знаю ответ. И то, как эта мелкая сучка сейчас развлекается. Я ей давала руны на перемещение своего сознания в чужое тело, и, она, похоже, воспользовалась ими. — Брюнетка расхохоталась. — Неплохо я ее натренировала. У нее получилось. И если Силька здесь, в ее теле, это значит только одно...
— Что? — Блондинка непонимающе уставилась на подругу.
— Ебать мой лысый череп, ты так и не поняла? Лора в Сиднее, в теле Сильвии. И если она до сих пор нам не отзвонилась, значит она пиздец как занята. И все мы понимаем чем.
— Оооу. — Только и произнесла блондинка, смутившись.
Я бы закрыла лицо ладонями, да была связана по рукам и ногам. Эта сумасшедшая получила то единственное, что всегда хотела. Она забрала мое тело и мою жизнь. И она сейчас там. С моим мужем... У меня закружилась голова от шока, и я потеряла сознание...

***

Не помню, сколько времени я провела в отключке. За это время я ни на йоту не приблизилась к дому, и даже к нехорошей квартире, о которой теперь с грустью жалела, вспоминая. Я даже грустила по сварливой и агрессивной женщине. То, что мы находились в каком-то подвальном помещении: я, блондинка и брюнетка, являлось неопровержимым фактом, но вот где... Не то, чтобы я вообще знала этот город. Ноги сами несли меня по знакомым Ларе маршрутам...
Где-то поблизости послышалась музыка. Мобильный... Брюнетка резво вскочила на ноги и взяла трубку.
— Алло.
По всей видимости, связь у них была не очень хорошая, так как без включенного динамика я слышала голос женщины по ту сторону телефона. И это был... Мой голос.
— Можешь поздравить меня с обустройством на новом месте. — Мой голос издал смешок визгливым скрипом. — Надеюсь, вам там не скучно с Коллокой. Я связалась, как только смогла.
— Да не то, чтобы скучно. — Парировала брюнетка. — Видишь ли, мы с ней в подвале одного из старых зданий на Арбате и не планируем выпускать ее живой. Так что зря ты не связалась с нами раньше. Я бы не так разозлилась на то, что встретилась с тобой и тебя не обнаружила.
— Все-таки я прикипела к старой оболочке, так что, не испортьте шкурку. Мне было бы очень и очень обидно знать, что моего тела, данного мне при рождении, не существует...
— Ладно. Рассказывай же. Долго молчать будешь? — Брюнетка улыбнулась. — Медовый месяц в разгаре?
— Я проснулась вчера утром с таким приливом сил, что у меня слов не хватит описать. Никакого напряжения, никакого жара. Я же чертова Чудо-Женщина, мать вашу! Лежала с полчаса, не шевелясь, стараясь не спугнуть чудо. Господи. Чертов Иисус. Как я охуенно себя чувствую! Еще и зная, что два сантиметра. Два сантиметра гребаного расстояния. Я в мыслях не могла представить, что когда-нибудь буду лежать в двух сантиметрах. А потом он встал. Собирался куда-то идти. И я подумала, что это самая несправедливая несправедливость в мире. И он так со мной не поступит. Поэтому я просто схватила его за руку. Увидев мой ледяной взгляд, он и сопротивляться забыл. Я швырнула его обратно в кровать. Блядь. Я практически вылизала его с головы до ног. Чем, возможно, и повергла в шок, но мне было плевать. Больше никаких секретов. Теперь я видела его тело полностью. Не урывками. Чертов кинематограф не дает полной картины.
Мой голос визжал и хрипел из трубки. Мне было больно все это слушать. Мое сердце будто истыкали ножами. Он и не подозревал о чудовище в своей кровати. Она закинет его светлое и чистое сердце в ад. Пойми, любимый, пока не поздно...
— В середине дня ему нездоровилось. Пришла мигрень, и болела спина.
— Иииии?
— Ну и... Я нашла все болевые точки и воздействовала на них методом массажа.
— Похоже, что методом рта и силы трения ты работала вчера весь день. И поэтому нам не позвонила. С тебя причитается, стерва.
— Да ладно тебе. Не сердись, буууся. Я тут нашла и вылакала полбутылки шампанского от счастья. У меня второй день кружится голова, и тахикардия не покидает. Я отправлю скоро подарочки на Новый Год. А весь день, увы, не вышло. Возникли осложнения. Похоже, что ее дети вознамерились испортить мне всю малину. А я не могу им этого позволить. Я сказала Майро, что сегодня он с мамочкой поедет в аквапарк, так ты знаешь, что он мне ответил? — "Это все замечательно, конечно, только вот где мамочка?" — Дети ЧУВСТВУЮТ. Я совсем не ожидала такого расклада. Он будто мне не в лицо весь день смотрел, а в душу. И бродил по дому, как варан за хозяином, которого отравил. Это может стать проблемой. Но Рик. Я никому не позволю теперь встать между нами. Я не просто с ним встретилась, не просто закрутила временный роман. Я - его жена, понимаешь? Да я чертова Кэтрин Пирс, занявшая тело Елены и получившая все. И я даже больше не больна. А у этой сучки есть все шансы начать новую жизнь с парнем помоложе или за правду попасть в психушку. Но я не позволю ей выбраться. Она никоим образом не должна вернуться сюда и добраться до него. Проследите за этим. Чтобы она не покинула стен нехорошей квартиры. И моя мать не должна знать, что я - не я. Поэтому она должна жить во что бы то ни стало.
— Без проблем.
— Дай ей трубочку.
Я не желала разговаривать с этой психопаткой, но, похоже, выбора у меня не оставалось.
— Здравствуй, солнышко. — Она хохотнула. — Как тебе в теплом кругу моих друзей? В моем теле? Уже почувствовала прелести неврастении? Потому что я так себя идеально чувствую, что только Судьба могла подобное устроить. Судьба на моей стороне.
— За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделала? У меня была семья, было счастье, ты меня всего лишила. Почему ты не могла построить свою жизнь, которую хотела, здесь, в родном городе, с парнем своего возраста?
— Заткнись. Пока я не приехала в Москву, чтобы огреть тебя по морде. Ты и представить себе не можешь. Все эти четырнадцать лет у тебя было все. Все, чего я была лишена. Он. Только он вдохновлял меня, восхищал, заставлял чувствовать себя живой со своими выжженными нервами, я молилась на него, а ему было плевать. Какие парни? Какая жизнь? Для меня без него ничего не существовало. Я бы всех их раздавила, глазом не моргнув. Зато теперь. Он - мой. Весь. Ты ведь знаешь, что и удовлетворять-то толком не умела? Брезгливая тварь. Он такой застенчивый. С кучей комплексов. Пока я его развращу, неизвестно сколько времени пройдет. Но у меня все время жизни, чтобы сделать из него Господина, который будет издеваться надо мной в постели и заставлять молить о пощаде. Мужчина рожден быть доминантом. И я уже позволяю ему доминировать. Знаешь как его плоть отзывалась на мой теплый рот? Как он был благодарен мне за минет? Ты ни разу не давала ему себя мужчиной почувствовать. Не баба, а бревно лежачее. Но дело сейчас даже не в этом. Ты должна ответить мне на вопросы. Мне нужна инфа. И срочно. Что он любит? О чем мечтает? Что подарить ему на Новый Год? Любимые цвета твоих сыновей? Я хочу знать все. Я должна выглядеть убедительно. А если не пожелаешь отвечать, моя подруга уже расписала план действий, которые применит к тебе в ближайшие несколько дней. Ах да, не забудь готовить ужин моей матери. У нее в зимний период часто спина побаливает. А если не станешь - убью.
Я обреченно опустила голову. По моим щекам струились горькие слезы отчаяния...

***

Раз. Два. Раз. Два. Раз. Два. В стенах психиатрической больницы много кирпичей. Я считаю их один за другим. Это все, что мне осталось от моей жизни. Я уже месяц здесь. Ее мать сдала меня. Тяжелый психический анамнез. Четырнадцать лет одержимости мужчиной. А после - дереализация до крайней степени с навязчивыми мыслями о том, что я - его жена. Мне больше никто никогда не поверит. А кто я на самом деле? Я уже и вспомнить не могу. Может, все так и есть. Да. Я - Лара. Мое имя - Лара. Смотрю на газетную вырезку. Она (или я?) в красном платье на передаче "Сделано в Италии". И он обнимает ее за талию, лучится счастьем. Он не заметил подмены. И не заметит. Она дает ему все, что нужно, слишком много, чтобы он задавал какие-то вопросы...
Раз. Два. Раз. Два. Раз. Два.
Моя голова прижимается к холодной стене моей палаты. Я здесь навечно. Я здесь навсегда. Она меня сгноила...

***

— Сильвия... Си... Сильвия. Я - Сильвия. Меня зовут Сильвия. — Женщина в красном платье, словно девчонка, смотрит на себя в зеркало озорным взглядом, поворачиваясь спиной и оглядывая свой наряд и то, как он сидит на ней. — Меня зовут Сильвия Коллока, и сегодня я с Вами в передаче "Сделано в Италии". Мы будем говорить о вторых блюдах. Я - Сильвия. Сильвия Коллока. И, о да. Я - его жена. — Она хохочет так, что ее смех разливается на всю гримерку.
Через мгновение штора колышется, и он входит. Стальной металлический взгляд уверенности в себе. Черный костюм. Голубые глаза. Она разворачивается и застывает на месте, приоткрыв рот. Тело сотрясает судорога.
— Рик. — Она молвит единственное слово, и он подходит к ней, скрестив руки на ее талии, а она кладет руки ему на бедра. — Любимый. — Она целует его в лоб, в щеки, в кончик носа, и, наконец, в губы, углубив поцелуй, чувствуя сплетение языков и биение пульса где-то в солнечном сплетении, обнимая его спину.
— Ты опоздаешь на первый дубль. — Он, улыбаясь, едва отстраняется.
Она яростно мотает головой. — Будет второй. И третий. Не отпускай меня. Не отпускай.
Она прижимается головой к его груди и вдыхает его запах. — Слышишь? Никто никогда не полюбит тебя так, как я. Никто.
Она берет его за руку, и они выходят под лучи софитов. Она широко улыбается, крепко сжимая его ладонь в своей, машет телезрителям. — Я - Сильвия Коллока. И это передача "Сделано в Италии"... Сегодня мы с Вами поговорим о вторых блюдах.

15.12.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

Им суждено уснуть в моих стенах

#AU #L #R

Лорелея моя, Лорелея. Печальная, сломанная и мертвая. Я глядел на нее, не в силах поверить в случившееся. Животворящий свет в ее глазах навеки погас, уступив место мраку вечности. Такая ирония. Она считала меня светом. Солнцем. Энергией тысяч Солнц, взятых вместе. Она так стремилась согреться в моих лучах. Но энергия тысяч Солнц оказалась яростной, сметающей все на своем пути, и просто напросто спалила ее. Эта девушка подходила мне как ни одна другая. В ней было все: юность, невинность, красота, жажда жизни, жажда помогать близким людям, искренность и неиспорченность. А самое главное: любовь ко мне. Я знал, что она не выдаст мой секрет. Что мы можем даже после случившегося просто быть вместе. Но я никому не доверял. И моя Лорели пала жертвой обстоятельств. Словами не передать как мне жаль мою птичку.
Я коснулся ее холодной, окоченевшей щеки, ласково гладя скулу и посиневшие губы пальцами. Помню, будучи живой, она сильно краснела, когда я касался ее лица, словно это была тайная наивысшая степень в ее понятии нежности, а когда я приоткрывал ей губы властными пальцами, моя птичка становилась еще более пунцовой и пламенной. Горела в ее жилах молодая кровь. Горела да вся и выгорела. Больше никогда она не будет улыбаться. Не влетит ко мне в дом нелепая, растрепанная, в одной туфельке, разгоряченно прикипая к моей груди и танцуя, вальсируя по комнате.
Я поправил единственную белую среди каштановых прядь ее волос, мягко опустив на ее обнаженную грудь. Снял с ее шеи свой галстук, оставивший уродливые багровые следы удушья на бледной шейке и вложил ей в полуоткрытые уста алую розу, а в задервеневшие руки - книгу. Томик любовной поэзии.
Захлопнув подвальную дверь, я уже не оборачивался, повторяя одни и те же строчки стихотворения. Которое мы с Лорелеей написали вместе... Вечером я еще вернусь сюда, ведомый голосом старой сказки в голове, с горячим воском. И моя куколка станет частью коллекции.

Как для Эдгара По было мало земли,
Было мало небес рядом с Аннабель Ли,
Так для Рихарда розы в саду расцвели
Рядом с юной его Лорели...

***

Голова моя раскалывалась, а особняк стал мрачным и чужим без ее смеха. Депрессия объяла меня с головы до ног, сдавило череп... Я зашвырнул недопитый бокал с алкоголем в камин, после чего послышался хруст стекла, и взвилось пламя. Я не смогу залить ее воском. Сделать еще одной восковой фигурой, каковой сделал Милану и Селинию.
Я убил ее, но и сам как дальше жить не знаю.

Пусто стало в садах, и цветы отцвели,
Все погибло во мне без моей Лорели...

Я закрыл глаза. Синие глаза душегуба всех своих женщин. Я вспоминал ее. Ее тело. Улыбку. Румянец. Дурацкую музыку, под которую она кружилась от счастья. Пока я не усну, я расскажу Вам как встретил ее.

Мой замок находился в Англии, в графстве Нортумберленд. Высокий, мрачный и неприступный. Он достался мне по наследству от богатого дядюшки англичанина. Сам же я принадлежал немецкой элите: внешность истинных арийцев, фамилия отца - Роксенбер.
Живя здесь, я повстречал Милану и Селинию. С моей балериной Миланой я встречался просто так. На певичке Селинии от скуки даже женился. Но поэтесса Лорелея... Она пришла в мою жизнь непрошенно и сама. Заявилась якобы взять интервью о богатом человеке, да потом сама же и призналась, что солгала. Она следила за мной, за моей жизнью, каждым выходом в свет, каждой ролью, потом разыскала адрес и заявилась, краснея каждую секунду, тем не менее приближаясь все ближе и сокращая между нами допустимое расстояние на диване. Ее нереальные волосы практически щекотали мне щеки, когда она наклонялась что-то прошептать мне на ухо, а обзор на ее грудь в декольте представлялся более чем соблазнительным. Достаточно, чтобы я опрокинул ее на диван, и она забыла про интервью на ложе страсти. Она встрепенулась, замерла, вскрикнула от боли, лишилась своей непорочности, и как ангел скрестила руки на моей спине, как будто стараясь защитить меня от мира. Какая тривиальность. Мы оба были в белом. Я разрешил ей остаться, молил лишь не ходить в подвал. Я считал ее равной себе. Что она не опустится до того, чтобы лезть в чужую жизнь...
И она была точно не такой, как они. Она не боялась насилия. Просила бить ее: по щекам, по груди, между ног. Оказавшись закоренелой неврастеничкой, она умоляла меня вязать ей руки. И я вязал. Своим черно-серым галстуком. Только тогда дрожь ее приступа отступала. Я касался горячей головы Лорелеи, держал ее в объятиях, пока она тряслась от нервов, как припадочная. Потом снимал ремень с пряжкой и подолгу удавливал ее на нем. Только боль физическая могла оттянуть ее травму боли душевной.
Однажды она попала под дождь. Влетела в дом, промокшая, но счастливая. Я налил ей выпить, и она танцевала возле камина, регулярно прикладываясь к коньяку. Потом ее обуяла страсть, пока она смотрела на мою расстегнутую на пару пуговиц рубашку. Оставляя засосы на моей шее, она начала лезть ко мне под одежду.
Я не сопротивлялся, ощупывая ее сквозь облипшее и холодное мокрое платье. Это был чудесный секс, и она об этом знала. Расслабилась. Улыбалась. Хотела еще. Я облизал пересохшие губы. Ее пересохшие губы. Она выдохнула мне в шею. Мурашки пронзили мое тело, и я отыгрался на ней, проведя влажным языком по ложбинке груди. Ей-богу, она чуть не задохнулась. Из нее будто выбили воздух. Она настолько не привыкла к ласке, что на любое ее проявление реагировала гипертрофированно...
А вечером я обнаружил ее в подвале. Ума не приложу, что ее туда толкнуло. Я стоял за ее спиной и видел все. Как сначала она увидела рыженькую Милану, поднявшую ножку в балетном па. Потом черноволосую Селинию со стаканом кофе с сердечком в кресле. Она шагнула к девушкам. Улыбалась. Думала, что все взаправду. Пока не подошла близко и не увидела дело рук мастера. Восковые статуэтки, много Лун назад бывшие живыми. Теперь же залитые воском и выполнившие последние указания, которые я дал им, выломав одной ногу в балетном па, сквозь хрустевшие одервеневшие после смерти мышцы и кости, а другой вложив в руки стакан с кофе. Кофеиновая зависимость могла погубить ее. Но я спас ее от этой ужасной смерти.
Прижав руку к губам, Лорелея завизжала, осознав, что увидела. Паническая атака накрыла ее с головой, а неврастения дала о себе знать. Ее трясло. А зубы стучали так, что без своего "Стрезама" она была готова язык себе откусить.
— Лорели, мы же договаривались. — Устало выдохнул я.
— Рихард... Они правда мертвые?.. — Она прижала руку к губам. Ее тошнило и выворачивало. И она из последних сил держалась, чтобы не рухнуть от шока. — Скажи. Скажи, что это сделал не ты. Солнышко мое... — Она развернулась ко мне и, зареванная, бросилась мне на грудь. — Ты не мог убить этих девушек. Пусть это будешь не ты. Пусть...
Мы поднялись в нашу комнату. Я так хотел ее успокоить. Я связал ей руки галстуком морским узлом крепко накрепко. Подо мной она успокаивалась, а я имел ее, как хотел, злясь на то, что она нарушила мою единственную просьбу. Она устала, была изможденной и мокрой от того, чем мы сейчас занимались.
— Лорели.
— Дда, любимый. — Она еще дрожала, хотя драл я ее, как суку, не жалея.
— Ты веришь мне, милая?
— Всем сердцем.
Развязав ей руки, ослабив завязанный галстук так, чтобы влезла голова, я держал в воздухе петлю. Черно-серую петлю.
— Ты еще слишком напряжена. Скарфинг расслабит тебя получше твоих транквилизаторов. Веришь, любимая?
— До конца. И знаешь. Плевать на восковых девушек. Даже если ты виноват. Может, они это заслужили. Мне не стоило столь бурно реагировать.
Мне стало стыдно и не по себе. Она любит меня. Выбросить бы этот гребаный галстук к черту и продолжать покрывать ее тело поцелуями, а потом вонзаться в нее дни и ночи напролет. Но она слишком много знала...

К гробу ее эти чувства свели;
Мою томную Лорели...

Она продела голову в петлю. Я затянул сначала под горло, потом начал душить. Сначала она смотрела недоуменно и в ужасе, потом, кажется, поняла, что живой ей не выйти из этой схватки.
Она не дралась, не сопротивлялась. Вместо того, чтобы бить меня, положила руки мне на лицо и прохрипела, — Ярче тысяч солнц. Синее лазурита.
Потом ее не стало...

Небеса зарыдали, дожди поплыли,
Эдгар в пыли времен скрылся с Аннабель Ли...
Но судьбы - поэтессы с актером, вдали
Даже боги, увы, совершить не смогли...

2.12.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

Пробудите мою память

...Он протянул мне букет кроваво-красных роз. Двадцать две. Как на могилу. Я вздрогнула и дрожащей рукой взяла букет алых, пульсирующих бутонов, окруженных черными шипами. И тогда он изо всех сил сжал рукой букет в моей ладони. Я вскрикнула от боли, и аура поползла перед моими глазами. Я вся превратилась в Боль, - в ее неотъемлемый элемент. Шипы стали бурыми, по запястью с проткнутой ладони стекали внушительные капли.
— Я тут тебе терновый венец приготовил. Чтобы ты стала моей королевой. — Только усмехнулся он, водрузив мне на голову венок из черных шипов оборванных роз. Насадив его до лба. От боли кружилась голова, дыхание стало учащенным, пульс полетел быстрее. Я чувствовала себя Маргаритой на балу у Воланда. Когда-то, в Булгаковскую эпоху, у нее так же, как у меня сейчас, стекала кровь по вискам. Он взял меня за подбородок и слизал струю крови с моей щеки и виска.
— Для тебя уже готова постель из роз и шипов. Любовь и Боль всегда ходят рядом. За любую красоту платишь болью. Дань каждой розе на земле. Она горит ярко, сгорает, а шипы еще живы много лет. Страсть может взорвать тебя и превратить в пепел. Но боль. Она вечная.
Пощечины, наносимые раз за разом пробуждали во мне неуправляемое чудовище. Перламутровая кожа горела пунцовым огнем.
Нас обвили розы. И шипы. И Любовь, и Боль встали на службу к одному чувству - Вожделению...

#AU #L #R

Холодное осеннее утро обожгло мне лицо, заставив сойти с ума все органы чувств. Я поплотнее закуталась в пальто и открыла настежь дверь педагогического университета на улице Садово-Самотечной. Снаружи повидавшее виды, белесовато-желтого цвета, оно веяло стариной. Внутри же находился относительно свежий корпус. О том, что зданию много лет можно было догадаться лишь по облезшей штукатурке и разбитым ступеням. Мои каштановые волосы трепал настойчивый ледяной ветер, но красное пальто спасало меня от невзгод этого мира, слез Бога с небес и желтых, сыплющихся будто из ниоткуда листьев Осени. Пальто и мой парень. Ден. Денис вошел в мою жизнь так внезапно, что я даже не успела заметить, как начала испытывать к нему сильные чувства. Он спас меня. В тот день, когда я попала под машину и лишилась памяти и всего, что связывало меня с прошлым, он держал мою руку, переломанную, в крови, пока не прибыла карета скорой помощи, влез в драку с водителем, беспечно не смотревшим на проезжую часть, и не позволял мне отключиться, возвращая к жизни, умоляя жить. Несколько лет прикованная к кровати, с многочисленными переломами и сотрясением мозга, единственным, что я видела, было его склоненное надо мной лицо: задорные веснушки, темные волосы и кофейные глаза. Забота волей неволей порождает заботу... Мы планировали пожениться на следующей неделе.
И соскочив с высокой лестницы университета, я оказалась завлеченной в его объятия. Он закружил меня в воздухе, а я мелодично рассмеялась.
— Лика. Я не мог дождаться встречи. Как у тебя дела? — Он горячо и трепетно поцеловал меня в шею.
— Если у тебя все хорошо, то и у меня тоже. — Я коснулась руками его лица, и что-то странное отозвалось внутри меня. Отторжение. Но. Почему? Я не могла понять. Двадцать три года моей жизни оказались стерты амнезией, а мать с отцом не спешили мне напоминать о том, что раньше делало меня собой. И каждый раз за ужином, как я пыталась завести разговор на эту тему, мать нервно роняла ложку на пол, а отец становился мрачнее тучи. Вскоре я и спрашивать перестала. А как только объявила официально о своих отношениях с Деном - будто даже морщины на лицах моих родителей разгладились. Я училась в университете, работала в библиотеке. И только по ночам я иногда просыпалась с криками от кошмаров. В которых я видела синее небо и чувствовала боль, не сравнимую с болью от нынешних мигреней, которая поглощала меня, обжигала, лишала дыхания. Небо звало меня и тянуло гипнотически. Небо. Лазурное и голубое. Чистое и прекрасное. Мрачное и холодное. Мертвое и глухое. Эта дуальность прекрасного и безобразного сбивала меня с толку. Но я четко знала только одно: в этом небе жизнь моя.
— Как твоя голова? — Ден коснулся моей щеки, и я поморщилась.
— Еще болит. Не надеюсь, что, даже доживя до старости, я избавлюсь от этой боли. Удар о черную Ауди не прошел даром. Но как хорошо, что рядом оказался ты. Сильный и храбрый. Не колеблющийся.
— Я всегда буду тебя спасать, Лика. Я влюбился в тебя с первого взгляда. Разумеется, звучит тривиально, но это правда. Я не мыслю жизни без тебя.
— Как и я.
Я легонько коснулась его губ, игнорируя внутреннее отторжение.

***

Неделю спустя грянуло торжество. Моя мама была так прекрасна в своем нежного цвета персиковом платье с длинными рукавами. Мой отец влюбленно смотрел на нее, а она на меня, будто бы не веря собственному счастью. Я была в белом по закону жанра. Играли Мендельсона и много пили, когда под бурные аплодисменты и крики "Горько!", Ден целовал меня в губы. А потом гости разъехались, а мы с Деном на машине, к колесам которой были привязаны банки, уехали в Подмосковье. На дачу моего отца, на которой я проводила много времени с детства вплоть до аварии, и которую ни разу не посетила с тех пор.
Дверь значительно покосилась, и моему мужу пришлось приложить немало усилий, чтобы сдвинуть ее с места. Пахло затхлостью и запустением. Со смерти моей бабушки сюда никто не приезжал. Я не стала заставлять себя вспоминать, что по случайному обстоятельству три поколения моей семьи с отцовской и материнской сторон погибали под колесами автомобилей. То, что я была спасена, было не иначе как благословением судьбы. Или счастливым случаем. Или Ден - мой лотерейный билет. Или все вместе.
— Я сейчас принесу шампанское. Проходи в комнату. Располагайся. Любимая. Жена. — Он не переставал целовать меня. От счастья у меня подкашивались ноги и кружилась голова. Он - идеал. Кто бы не мечтал о таком? Молод, красив и заботлив.
Улыбаясь, я безмятежно упала на кровать, подняв пыль, но меня это нисколько не смутило. Мою обнаженную спину что-то оцарапало, и я раздраженно поднялась, взяв в руки пожелтевший от времени конверт, так не кстати попавшийся мне.
Вскрыв печать, я посмотрела на почерк. Без сомнения, мой, просто искаженный, нервный. Каллиграфически ровные выведенные буквы регулярно подрагивали и будто бы прорезали бумагу своей остротой.
— Здравствуй, будущая я. — У меня волосы на затылке встали дыбом. Это ни меньше, ни больше записка, написанная до аварии. Мир отключил меня со своей волны и погрузил в чтение.
— Очень надеюсь, что ты сдохнешь и останешься мертвой в гробу. Но, на случай, если удар просто лишит тебя памяти я пишу тебе это, не надеясь, что ты внемлешь. С рождения ты была не совсем нормальной. Нервной, очень тонко чувствующей окружающий мир, чем и раздражала своих родителей. Ты была не такой. Неправильной. Разочарованием. Ты не подошла под их амбиции. А уж когда влюбилась в нищего женатого художника - Роланда, мать и вовсе хотела тебя придушить собственными руками. Оно и неудивительно. Роланду было сорок пять. А тебе всего лишь пятнадцать. Ты ездила к нему, обивала пороги, ныла, рыдала и молила принять тебя, бросить жену и детей. Но он был неумолим. Он тебя не хотел. А с каждой встречей ты все больше замыкалась в себе. Ты выстроила стены в своей голове, а твое подсознание приняло облик Роланда - холодного нордического блондина с голубыми глазами, - твоим небом. В конце концов выход из себя тебе давался все мучительнее. И каждый раз вылезая на поверхность глотнуть свежего воздуха, твое подсознание в его облике за волосы утаскивало тебя внутрь. Туда, где вы могли сношаться, как одержимые, на простынях в крови.
Ты устала от жизни, Лика. Ты умоляла его на коленях, но в своей жизни, а не в твоем уродливом сознании, он и знать тебя не желал. И тогда ты решила выйти на проезжую часть, сыграв на своем страхе, на роке предыдущих поколений. Ты. То есть я... Завтра я сделаю это. Я ему не нужна, а мне не нужен мир без него. В моем изуродованном сознании выпив бокал виски и разбив его об стену, он орет, призывая меня к себе, яростно и властно прижимая мою голову к дивану и познавая меня снова и снова. Но это лишь мое подсознание. Никогда и ничего не будет. А ты должна знать правду. Если выживешь, просто помни, ты всегда любила Роланда и шагнула под колеса машины, как у него, лишь бы больше не покидать стены своего подсознания, где он тобой владеет. Если ты счастлива и нашла себе спутника жизни, то помни. Это не счастье. Это ты стала слабой. Предала свою любовь. В этом письме ты найдешь маленький пакетик с белым порошком. Это яд. Убей своего полюбовника. Ты не имеешь права любить какое-то ничтожество, после того, что сделала я, шагнув под машину. Если ты не убьешь своего ничтожного возлюбленного, я найду дорогу к твоему подсознанию и сделаю это сама. Мое тело - Его храм. Я останусь девственницей до конца, потому что только он может меня коснуться. И я убью тебя снова, если ты позволишь одному Дьяволу известному парню надругаться над моим телом. Я убью вас обоих. Слышишь?..
Стержень врезался в бумагу, на слове "слышишь" автор письма так яростно сделала упор, что порвала бумагу. Я почувствовала слабость, головокружение и потеряла сознание.

***

Денис вошел в комнату, где на диване сидела его возлюбленная в подвенечном платье. При свете зажженной свечи ее глаза горели доселе невиданным огнем, каким-то злобным и неестественным. Но, нет. Конечно ее губы не были искривлены в зловещей усмешке. Она просто была счастлива. Он наклонился и быстро коснулся ее губ. Она отшатнулась, и лицо ее исказилось в немыслимой злобе. Красивые черты лица подернулись искажению, и она стала почти что уродливой.
— Не смей!! — Ее истерический вопль резанул ему уши. Да так, что он остался стоять прикованным и вросшим в землю.
— Не смей торопиться. — Бессильная злость исчезла с ее лица, и оно вновь стало красивым. — Мы же еще не выпили. — Подавшись вперед, она нежно расстегнула первую пуговицу на его рубашке и таинственно улыбнулась. — Налей мне, любимый, и себе не забудь!
Она просто провела замерзшими от плохого тока крови в сосудах пальцами по его груди, и он уже был готов забыть все и проигнорировать вспышку ярости, которая изменила ее на миг, пока она вновь не взяла контроль над собой.
— Давай целоваться. Я хочу, как любая нормальная девчонка, поцелуев сладких, как ириска.
Он поставил бокалы на постель и наклонился над ней, целуя в похолодевшие, будто бы мертвые губы. Его Лика всегда была теплой. Эта Лика напоминала покойницу. Заведя руки куда-то ему за спину, она провела ладонью по его ягодицам, целуя в шею.
— Ты очень нежен сегодня. По-моему тебе не хватает опьянения.
Лика улыбалась. Она выудила откуда-то из-за спины бокалы с шампанским.
— Пей, любимый. Пей до дна.
Он глотнул шампанского. Горького, как флуоксетин, который он пил некогда в темные, полные депрессии периоды своей жизни, до появления Лики - света в его окошке.
Вскоре его накрыла тьма...

***

Я бежала по коридорам, которые разрезал тусклый кофейный свет, в платье с кринолином. Белесый туман клубился вокруг меня. Он там. Он ждет меня. Знаю, что ждет.
Он стоял в конце пути. В черных брюках и полурасстегнутой белой рубашке, открывавшей вид на его красивую шею и грудь.
— Лика, ты вернулась.
— Молчи. Молчи. — Я с налета кинулась ему на шею, запустила руку в волосы и впилась жадным поцелуем в его рот.
— Роланд... — Мои чувствительные губы опалило его имя и его дыхание. — Роланд. Жизнь моя. Я убила его. Я убью снова. Кого только скажешь. Никогда не покидай меня больше. Любовь моя, сладость моя. Боль моя.
— Он грубо схватил меня за волосы и повернул на живот, вжимая в диван викторианской эпохи своим телом.
— Ну что же ты так тяжело дышишь? Трахаться хочешь, заядлая сучка? Голову тебе пробить мало за этого ущербного Дена. Что ты только находила в нем. Я видел каждый твой поцелуй с ним, каждый миг счастья. И теперь я хочу, чтобы ты невыразимо страдала. После нашей ночи ты пожалеешь, что на свет родилась.
Тело свела волна судороги. Не передать словами, как он жаждал меня. Неистовый, пьяный, пропахший спиртным, в своей белой рубашке. Он рвал на мне одежду, а я истекала в похоти от мысли, что его руки бороздят просторы моего тела. От его проникновений больно было так сильно, что черные звезды рассыпались перед глазами. Он меня не жалел. Никогда. А сегодня и вовсе.
Время текло медленно. Я лежала на полу у края дивана, прислонившись щекой к его ноге, а он, невозмутимый, будто только что не насиловал меня всеми возможными способами, пил виски из граненого стакана. Слезы боли, слезы счастья стекали по моим щекам.
Мое небо было рядом... Навечно.

***

Огонь свечи отражался в застывших мертвых глазах девушки - несостоявшейся жены и матери. Ее мертвое тело истекало кровью, переломанное аварией, и лиловеющее от свежих ушибов. А на губах застыла блаженная улыбка. Она была далеко. Она покинула мир живых, как сделала бы уже давно, если бы ее не спас молодой и наивный мальчик - Денис, тело которого только что перестало сводить в судорогах, и яд взял свое, приведя его к логической смерти. По губам его стекала пена и тонкая струйка блевотины. Видимо, его желудок попытался отторгнуть яд, но не справился.
А его мертвая жена в подвенечном платье с разбитой головой улыбалась и улыбалась. Дьявольски. Усмешку уже ничто не смогло бы стереть с ее губ. Ее небо прибрало ее к себе. Ее лазуритовое небо - холодные глаза отвергнувшего ее художника, даже не подозревавшего, что отказ убил два столь юных сердца. Искареженная в тоске по нему, она отыгралась на парне, беззаветно полюбившем ее. И кто бы обвинил ее в этом? Несчастные люди часто пытаются сделать несчастными всех вокруг. Пламя свечи, нервно дернувшись, перекинулось на занавески, погрузив в пламя всю дачу. А она улыбалась, улыбалась, улыбалась. Его мертвая принцесса, так и не ставшая его музой в творчестве. Занимался рассвет, оттеняя пламя пожара. Пришел новый день. Новый сияющий день. А синее небо роняло и роняло слезы по юной и так рано ушедшей душе, взяв на себя роль глаз пожилого художника...

21.11.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

33 повода выйти из Тени

#AU #VH #V

Предупреждение: черный юмор, искажение сюжета, секс, бдсм, некрофилия. Особенно дерганым фанатам не соваться. До 18 лет тоже не тревожить. Потом не говорить, что не предупреждали.

— Темная леди с темными мыслями сожжет тебя, когда Солнце осветит пустоту небосклона.
— И пусть он - сын самого Дьявола, пусть после его смерти умрут все, кого он обратил в кровожадных тварей, но безнаказанным не останется тот, кто поднимет на него руку. Падут его враги, умрут его друзья и близкие. Я сотру весь мир его прежней жизни в порошок, чтобы в новой он стал моим.

Подвалы замка Дракулы веяли сыростью и пахли затхлостью. Вековечным смрадом гнили и протухшей плоти, облюбованной крысами. Сюда не проникал даже редкий солнечный блик, и за это светоуязвимый хозяин этого жилища и любил их. Только сегодня ему не везло. Он не мог определить, где он находится. Он вообще ничего не чувствовал в данный момент, кроме боли. Щека и шея полыхали огнем. Он чуть не лишился рассудка в попытке обрести самоидентификацию. Умер ли он? Умер ли он от руки своего некогда лучшего друга - Габриэля, левой руки Господа? Быть может, это ад, и сейчас он встретится с отцом своим - Владыкой Сатаной? Он попробовал пошевелить задервеневшими конечностями, и не без труда у него это получилось. Это уже был шаг прямиком в сознание. Ему нужно трансформироваться и попытаться улететь. Иначе его враги добьют его. Хотя, он откровенно не мог понять, почему до сих пор жив. Он помнил, как пытался взлететь. Как вышла полная Луна на небо, и его лучший друг, которого он пытался вразумить и переманить на свою сторону, снова обратился в вервольфа и вцепился ему в шею. Потом только боль, распад, агония и медленное умирание. Так почему он до сих пор жив? Его безымянный палец холодил перстень, и тяготил вес кольца. Он не сомневался, что к нему вернулся его символический подарок, данный ему в пятнадцатом веке Орденом Дракона. Но... В момент его смерти перстень же был на Ван Хельсинге. Неужели он вернул его добровольно? Нет. Граф решительно отказывался что-либо понимать. Не открывая глаз, он попробовал трансформироваться. И... У него не вышло. Издав нечеловеческое утробное рычание, он открыл глаза, и устремил хищный взгляд в мрак помещения. Тугие железные кольца приковывали его руки к металлическому креслу, на котором он сидел. Ноги так же были скованы цепями, а в груди нестерпимо горело от жажды крови. Уставший и изможденный от миновавшей битвы, он устремил взгляд в один из углов подвала. Туда, где он чувствовал сердцебиение, туда, где он был уверен, что видит фигуру в темном коротком облегающем платье.
— Выходи, кто бы ты ни была. Я тебя вижу.
Миниатюрная брюнетка на высоких шпильках за долю секунды миновала расстояние, покрывавшее их. В теневых бликах ее лицо казалось таинственным и манящим. Длинные локоны рассыпались по плечам, обрамляя высоко поднятую грудь в глубоком декольте. Ее ноги казались бесконечно длинными, так как платье даже не пыталось скрыть их, буквально оставляя закрытым нижнее белье на пару миллиметров. Но, однако, пара миллиметров ничего не значила при ходьбе. Бретели платья свисали где-то у локтей, а алые губы были слегка приоткрыты. Граф констатировал, что незнакомка, даже являясь человеком, разительно отличалась от его невест и превосходила их красотой. Шикарные рыжие локоны Алиры казались половой шваброй по сравнению с ее, даже во тьме сияющими густыми каштановыми прядями, а ее мерно вздымающаяся от тяжелого дыхания грудь в его глазах сделала грудь юной и прекрасной Маришки дряблой и обвисшей.
— Вы очнулись, мой прекрасный господин. — Она звонко засмеялась. Ее смех был подобен переливу колокольчиков. Она запрокинула голову. Он видел пульсирующие вены на ее шее. Как ему хотелось выпить всю до единой капли крови этой неосмотрительной дурочки. Вонзить клыки ей в шею и пить до тех пор, пока ее тело не содрогнет мука конвульсий. Найти все вены в самых потаенных уголках ее бесстыдно открытого тела и осушить их. Как она могла быть настолько безрассудно глупой, чтобы прийти в обитель сына Дьявола, одна, такая слабая и беспомощная? Более раздетая, нежели одетая.
— Кто ты такая? Как я здесь очутился? — Он надменно выгнул бровь, испытующе поглядев на нее.
Она снова весело и беззаботно рассмеялась.
— Не важно кто я. Важно, что я Вас спасла, мой король.
— Каким образом? Мой друг собственноручно убил меня. И откуда это кольцо?
— Когда Ван Хельсинг напал на Вас, он уже был слишком слаб, чтобы суметь убить. Ведь перед тем, как он отправился на свою богоугодную миссию, я подлила ему в вино слишком сильный отвар беладонны. Вы ее можете знать по названию сонная одурь. Он прощался с девочкой, - Анной, кажется, которую убил, еще не вернув себе человеческое состояние. Яд так действовал на его сознание, что он напал на ту, кого любил всем сердцем. Он упал замертво около камня, на котором горела последняя из рода Валерия, а я сняла с его пальца это кольцо.
Оно заслужило жить на этих красивых руках своего хозяина. — Она склонилась над ним. Ее локоны падали на его лицо, а ее приглушенное дыхание опаляло ему рот. Она коснулась его рук и погладила холодные пальцы. — Владислав. Какие же у Вас красивые руки. Я ни у кого таких не видела. — Проныла она и, запустив руку в его мягкие волосы, стянутые в хвост, вплотную приблизилась губами к его губам. Ее полуобнаженная грудь коснулась его груди. Даже сквозь одежду он чувствовал ее аномальное тепло. Она горела. Вся. Даже для человека ее температура была слишком высокой. Склонившись к его шее, она поцеловала кадык, а затем коснулась языком его шрамов, слизывая с них кровь. Влажное тепло ее языка двигалось по трем безобразным, распоротым когтями вервольфа, уродовавшим его мягкую бледную кожу, рубцам от шеи к щеке. А от рубцов на щеке, ее язык скользнул сквозь его губы. Навалившись всем телом, она целовала его так, будто Вселенная через минуту взорвалась бы снопом горящих искр, и она не успела бы коснуться этих тонких губ живого мертвеца, ощутя приторную сладость разложения и гнили. Тогда-то он и прибег к уловке. Обвив ее теплый язык своим ледяным накрепко, как удавкой, выпустив клыки, он прокусил его. В рот ему закапала свежая и теплая человеческая кровь. Выжимая из ее языка максимум крови, его язык выкручивал ее, словно белье в стирке. Она взвыла и кое как ей удалось вырваться. Он только плотоядно улыбнулся.
— Может, предложишь мне какую-нибудь часть своего тела, в которой побольше крови? Тогда я быстро верну себе силы, освобожусь от твоей идиотской ловушки, и мы уже поговорим оба свободные. Что ты на это скажешь?
Она грустно улыбнулась и, отстранясь, отошла в тот самый угол, из которого вышла, подняв что-то с земли. Что-то металлическое.
— Нельзя позволить Вам вернуть себе силы, мой Лорд. Иначе Вы, освободившись, просто убьете меня, выпив всю кровь, а это никак не входит в мои планы. Слишком долго я пыталась добраться до Вас.
Щелкнула предательская застежка, и девушка полюбовалась на железный намордник, плотно сжавший челюсти вампира.
— Вот теперь Вы - мой. Весь мой. И я могу делать все, что захочу. Как же меня это опьяняет, милый, милый, милый... — Коснувшись губами мочки его уха, она слегка ее прикусила, ощущая языком круглое колечко сережки. — Я буду смаковать это мгновение.
Ее лихорадочные пальцы сжимали его шею, лаская ее. Она растворилась. Рассудка уже не существовало. Только волна желания, которая стала ее сутью, заменив все внутри нее. Ее трясущаяся ладонь скользнула под ворот его рубашки, попутно медленно расстегивая пуговицы. Так медленно, что мгновения казались вечностью.
— Я убью тебя, я разорву тебе глотку и надругаюсь над трупом. — Его глаза метали молнии, а голос звучал не из плотно стиснутых намордником челюстей, а в ее мозгу.
Она снова рассмеялась, а щеки ее зарделись алым цветом. — Лучше посадите меня на кол, мой Князь-колосажатель. Моя страсть меня погубит. Я хочу Вас отпустить, но тогда Вы перестанете быть моим. Уйдете, или убьете меня. Демоны жарят мою оболочку на тридцати трех кострах. Без Вас я теряю рассудок. С Вами я теряю рассудок. — Ее голос уже хрипел, а руки разрывали черную шелковую рубашку. — Я исследую каждый миллиметр Вашего мертвого тела. Клянусь Господом и именем Его святейшим.
Оставляя влажные горячие полосы слюны на его груди, она встала на колени, прислонив кудрявую голову к его колену.
— Вы просто - пытка, Владислав. С тех пор, как Вас увидела, не могу думать ни о чем другом. Из Ватикана я отправилась за Габриэлем сюда, решив во что бы то ни стало помешать ему выполнить свою миссию для ублюдков из Рима. — Ее дыхание прерывалось.
— Неужели, ты надеешься, что убив моего лучшего друга, ты добьешься того, что я стану твоим, буду овладевать твоим телом каждые несколько минут, дарить тебе цветы и сделаю своей женой? Да не бывать этому никогда. Когда я вырвусь (именно "когда", а не "если"), ты пожалеешь, что заинтересовалась мной. Я разорву твою глоточку, в которой сейчас тахикардично бьется пульс, и буду наблюдать, как ты истекаешь кровью. И даже не коснусь твоего горячего испорченного лона. Чтоб ты подыхала, наблюдая всю силу того, как не интересуешь меня сексуально. — Его мысленный посыл окатил ее волной нескрываемой злости, ярости и бешенства.
— О. Неужели Вы думаете, что я убила только Ван Хельсинга? Нет. Вы и половины истории не знаете. В деревне Васерии все священники давно стали порочными и непригодными для того, чтобы освятить воду. Это я подлила настоящую святую воду в колодец. Ван Хельсинг убил Маришку, сам того не зная, только с моей помощью. Когда Габриэль со своей девушкой увозили от Вас монстра Франкенштейна, погибла Ваша вторая невеста - Верона. Хватило бы ума средневековым охотнику и охотнице сотворить настоящую бомбу из серебряных кольев? Я очень сомневаюсь. Я убивала соперниц одну за другой. Алира еще была жива, когда Анна проткнула ее колом и отпустила.
Бедняжке было так больно, что она стонала от нестерпимого жжения в груди, и тогда я окончила ее страдания, вырвав ее сердце. К сожалению, это увидел Ваш покорный слуга - Игор. Раньше того, как я заманю моего любимого в путы своей ловушки, я не имела права позволять кому-то знать обо мне. И тогда, с высоты наблюдая за несчастным Карлом, отбивающимся от повешенного уродца, я еле сбросила в пропасть каменную глыбу, которая высвободила металлический прут, скинувший Игора вслед за глыбой. Вы не можете отказать мне в сноровке. За чужими спинами, я убивала Ваших друзей, невест и врагов уже очень долго. А потом Вы. Измученный, смертельно больной, на грани жизни и смерти, но невозможно прекрасный оказываетесь на моих руках, и я пою Вам колыбельную, держа Вашу голову в своих руках, вливая в Ваши губы кровь неизвестной убитой крестьянки. Потом я притаскиваю Вас сюда. Заковываю в цепи из серебра, сдерживающие Ваше обращение и возвращаюсь посмотреть на смерть Вашего боевого друга и вернуть Ваше кольцо своему владельцу. Со смертью Ваших подруг умерли и Ваши дети. Никого не осталось. Ни Ван Хельсинга, ни Анны, ни невест, ни гадких эмбрионов. Все они подохли, как псы на помойке. Я взяла на себя храбрость переделать Ваше будущее по своему усмотрению. И, не смотря на Ваше сопротивление, я начну переворачивать Вашу Вселенную прямо сейчас.
— Я убью тебя. Просто убью. Только сорвусь с привязи, как бешеный пес. Я любил своих невест. Какое ты имела право? Кто ты вообще такая, чтобы уничтожить все и всех, чем и кем я жил?
— Вопрос, не в том, кто я. А кем станете Вы со мной. Я не позволю никому навредить Вам. Вы возродите снова боль, хаос и смерть в этом мире. Посеете панику среди людей. Только больше Вам не придется пользоваться услугами дешевых продажных тварей, которых Вы называли своими невестами. Я. Есть я. Дорогой, любимый, единственный...
Положив ему руки на плечи и склонив голову, она медленно, закусив нижнюю губу, двинулась руками ниже. Еще ниже. Ее руки вползали под ремень, под ткань черных шелковых трусов, поглаживая его холодный омертвевший член. Лаская его до тех пор, пока ему не стало трудно дышать, она вытащила руки и снова встала на колени, разведя его колени в стороны. Он крепко сжал ногами ее талию, но ее жадные руки уже добрались до ширинки. Стащив брюки, двумя пальцами она боролась с резинкой трусов, пока он вкладывал в ее голову всевозможные видения о том, как убивает ее, получив долгожданную свободу.
— Ох, не злитесь за намордник, любимый. Это необходимая мера. Зачем Вам свобода? Я Вас возведу до таких высот, что пена изо рта пойдет.
Обхватив рукой его член, она провела языком от кончика до основания. Затем она взяла его в рот. Холодный, огромный, но все же пульсирующий, как живой. Каждый раз она чувствовала накатывающую тошноту, когда он врезался в ее глотку, когда заглатывала, впуская его в пищевод.
Владислав зарычал, его когти беспомощно царапали железные подлокотники. Он был почти готов. И тогда она просто ощутимо сдавила его орудие губами в последний раз. Вместе с его стоном, разнесшимся по замку, густая сперма заструилась ей в рот.
Проглотив и облизнув губы, она улыбнулась, коснувшись указательным пальцем его кончика носа. — Такой сладкий, а зачем-то сопротивляешься. Прекрати ты со мной бороться. Я из мечты твоей пришла. И кровью буду своей кормить всю жизнь, если не выкинешь меня прочь. Сейчас грянет финальный аккорд. Сейчас ты станешь моим. А я твоей.
Приподняв свое платье, она сдвинула кружевные трусики и помогла ему войти в себя и разодрать девственное лоно. Прильнув всем телом к его телу, она насаживалась все глубже, сжимая ногами его бедра.
Контраст их тел был воистину поразителен. Она горела, как на костре. Ее лоно обогревало его, как солнышко. А он мстительно вдалбливал ей практически до матки. Она визжала, извивалась, льнула крепче, насаживалась так глубоко, как могла. Ей было мало. Все равно. Ей никогда не будет достаточно. Мерные медленные движения очень скоро трансформировались в резкие толчки, от которых у нее выступала испарина на лбу.
— У меня все вибрирует. — Проныла она. — Все мышцы сокращаются внутри. У меня нет сил. Господи. Чертов Иисус. Да заставь меня кончить уже, я больше не могу. Не могу терпеть. Глубже. Умоляю. Еще. Быстрее. Да!!!
Дааааааааааааааааа!!!!!!
Волна сшибла ее рассудок. В голове заметались всполохи пламени. Стенки вагины сокращались изо всех сил, как хлопают окна ставнями. Вопль, вырвавшийся из ее глотки, практически оглушил ее саму. Горячая, мокрая, она по инерции не переставала ерзать и не желала слезать.
— Надеюсь, тебе было достаточно холодно. Ты только что отдалась живому мертвецу. Да еще и впервые в жизни вообще отдавшись кому-то. Ты понимаешь это? Трупу! Ты - бешеная некрофилка. Ты сосала у трупа, как никчемная шлюха. Даже хуже. Тебе никто за это не заплатит. Ты понимаешь, кто я? И делать меня целью своей жизни? Ты - больная. На всю голову. Идиотка. Голову, которую я оторву, вырвавшись отсюда. Это будет то еще жалкое зрелище.
Когда я пойду из комнаты в комнату в поисках тебя. А ты будешь где-то прятаться, бояться дышать, бояться смерти, но до смерти мечтая попасться в эти руки. Быть использованной ими. Запомни. Это случится скоро. Ты сдохнешь.
— Влади. Влади, заткнись. — Она сорвала с него намордник, чтобы снова припасть к его губам, своими, в белесой сперме. Я никогда тебя отсюда не выпущу. Это была всего лишь первая ночь. И их еще будут многие тысячи...

12.11.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

Сахар для Лилечки

#AU #L #R

Я - девочка из снов, из туманов и дождя. Из утренней свежести и марева зари, из росы, колких снежинок, теплых слез и живого сердца. Мою семью вряд ли считали богатой, но и бедной можно было назвать с натяжкой. С детства я никогда ни в чем не нуждалась. Меня одевали, воспитывали как принцессу на горошине, каковой, по ошибке судьбы, я и начала себя считать. И ах да. В спешке я и забыла представиться. Меня зовут Лиля Величко, и я проживаю в славном городе Киеве. Проживала до данного момента. Семья и близкие называют меня Лилечка. Настолько кукольной является моя внешность, что все до сих пор относятся ко мне как к ребенку. Хотя я уже и давно совершеннолетняя. Мне двадцать два года. И куда меня черт унес...
Я замерла у массивной черной двери, поправляя каскад струящихся каштановых кудрей с вплетенными цветочками, и занеся руку для звонка. Сердце пару раз предательски дрогнуло. Но я лишь яростно покачала головой, и легкая шляпка слегка соскользнула мне на лоб.
— Я не позволю себе быть слабой. — Снова прошептала я, как будто заучиваю мантру.
У меня было все. На моей родной Украине. Все кроме любви, о которой я мечтала с детства. Эта самая любовь и привела меня сюда. На пустынные переулки города Брисбена, на улицу Келлет стрит дом 31. К черной массивной двери, за которой лишь крики боли, разочарования и пустое равнодушие в стеклянных глазах женщин-безвольных-кукол. Здесь даже не значилась вывеска с неоновым названием "Тайное желание".
Моя любовь привела меня к дверям публичного дома...

***

Роджер Робертсон был мужчиной в летах. Немного за пятьдесят, но от этого он не стал выглядеть хуже. Высокий голубоглазый видный блондин с безудержным талантом к режиссуре. Впервые я увидела одну из его картин в квадратном ящике в спальне матери, когда мне было десять лет. Помню, как смутилась, когда он появился на экране. Как кровь ударила в детскую голову. И как мама очень рассердилась, замывая мокрые пятнышки на стуле. Помню, как она отходила меня кухонным полотенцем и запретила подходить к телевизору. Но я росла, шло время, и впервые к шестнадцати годам заплутав как и многие подростки моего возраста в социальных сетях, я дотянулась вновь до картин Робертсона. Они были глубокими. В них было столько мышления, поэтики, образности. Сразу становилось ясно, что человек, который принимает участие в жизни таких картин имеет светлый незаурядный ум, открытое мышление. С ним было бы интересно разговаривать, проводить время за пикником. Как же я хотела вплестись в его мозг, познать все тайны этого гения. Утонуть в его синих лазуритовых глазах и провалиться ко всем чертям на их дно.
Оформив визу и загранпаспорт, не смотря на сопротивление матери, первый раз я посетила Брисбен уже в девятнадцать. Завалилась на съемочную площадку с подарками, хотела прильнуть к его груди и остаться с ним навечно, не смотря на то, что он был женат и даже имел двух дочерей. Но он лишь посмотрел на меня взглядом, полным отрешенности и жестокости, и так как был невменяемо пьян, сказал немедленно возвращаться в свой Киев, для острастки и еще большего унижения шлепнув ладонью пониже спины в ответ на мое трепетное признание. От него несло алкоголем. Его осоловелый взгляд явно желал заглянуть ко мне под одежду, но еще больше ему понравилось разбить юное и трепетное сердце в этом тонком, готовом рассыпаться теле.
Униженная и уничтоженная болью я уехала домой и долго плакала ночами в подушку, пока в одном из интернет-блогов блоггер из Брисбена не признался, что видел мистера Робертсона, выходящим из притона на Келлет стрит 31, а я не перехватила эту информацию.
И вот сейчас, комкая страх в груди, я стою у дверей, и у меня нет сил дотянуться до звонка. Я предаю семью (ведь никто не знает, что я здесь), отдаю свои документы, свою невинность и порядочность за возможность проводить с ним время иногда, в шелковой тьме ночи ласкать кожу его тела, прижиматься к его груди, спрашивать о том, откуда он берет сюжеты для своих фильмов, прикасаться к его душе и прятать его пьяную голову у себя на груди, целуя в лоб. Пусть думает, что я - обычная проститутка. Так проще. Он уже и не помнит униженную Лилечку из Киева. Значит, я должна стать кем-то другим. Стать чем-то другим. Чем я по сути не являюсь.
Вспомнив книгу из книжного, в котором я любила пропадать часами в Киеве: "Записки проститутки Кэт", я долго не думала. Отныне и навеки, теперь я - шлюха Кэтти, и здесь мой дом и моя крыша.
Я с силой ударила по звонку в дверь, и через пару минут она, будто нехотя, отворилась.

***

В дверях меня встретила, как я позже узнала, Мадам Ана - женщина, в которой явственно проступали испанские черты, в засаленном видавшем виды платье, из корсета которого слишком уж сильно вываливалась ее плотная землистого цвета грудь.
— Входи, милочка. Что ты там стоишь!
Мадам Ана за руку втащила меня внутрь, при этом я задела боком одну из стен. На моем белом платье осталось несмываемое черное пятно.
Я едва заметно скривилась, чего не упустил опытный взгляд Мадам Аны.
— Оо, дорогая моя, научись привыкать к грязи. Ты приехала не в рай, и очень скоро грязной станешь сама. Будешь выть, ныть и рыдать от безысходности, желая вернуться к маме с папой. Дуреха, что только толкнуло... Ладно.
На ресепшне она достала белый лист бумаги и отрывочно бросила, не глядя на меня.
— Паспорт.
Я протянула документ и вручила его Мадам Ане.
— Девственница или вступала в половой контакт?
— Девственница. — Почему-то смутилась я, ковыряя носком туфли пол и старательно наблюдая за этим процессом.
— Ай, какая прелесть. — Оскалилась Мадам Ана. — Это поправимо. Станешь самым ценным и расхожим товаром здесь.
Что-то ёкнуло и предательски защемило в груди - товар, я теперь всего лишь товар. Все, что делало меня человеком - мое удостоверение личности, сейчас навеки отдано Мадам Ане. Я посмотрела в щель под дверью из-под которой лилась полоска света. Быть может, мне теперь и во внешний мир выходить нельзя. Что бы сказали мои родители... Добровольная влюбленная глупая узница.
— Какой псевдоним берешь, Лиля?
— Кэтти.
— Отлично, Кэтти. Вот ключи от твоей комнаты. — Она протянула мне мощный, железный, узорчатый ключ с выжженной на нем цифрой 22.
— Как неловко. — Грустно улыбнулась я. — Мне выдали ключи, а ощущение будто забрали.
— Я приду тебя переодеть, радость моя. — Крикнула Мадам Ана с ресепшна.
Не ответив ей, мои ноги заскользили по ступеням, и открыв дверь своей темницы, я рухнула на жесткую койку, дав себе вволю нарыдаться.
Вскоре подоспела Мадам Ана. Она грубо сорвала с меня мое дорожное платье и надела на меня юбку (а скорее широкий пояс), чулки и корсет, который сдавил меня так, что мне стало больно дышать, а моя грудь в любой момент была готова выпрыгнуть из этих стальных пут. Пока Мадам Ана раздирала мне волосы расческой, не жалея, я с горечью вспоминала, как аккуратно чесала меня мама в детстве, боясь причинить боль. В довершение всего, она накрасила мне веки чем-то черным, а губы - алой помадой.
— Теперь тебя кто угодно захочет растрахать. — Довольная Мадам Ана вышла за дверь.
Я встала и медленно подошла к зеркалу. Мою тонкую талию корсет утянул еще сильнее, а из-за яркой косметики я за десять минут, казалось, постарела лет на восемь. Девушка в отражении была идеально красива. Не считая изможденных залегших кругов под глазами. Скоро эта красота побледнеет и сомнется в грязных простынях...
Пока мне не хотелось об этом даже думать.

***

К вечеру я решила спуститься на ресепшн, услышав крики и брань. Выглядывая с лестничной клетки, я почувствовала, как мороз окутывает мое тело и в каждом нерве взрывается электрический заряд. Это был Роджер. И они ругались с Мадам Аной. Роджер предъявлял ей то, что она совершенно неуважительно относится к своим клиентам, предлагая обрюзгший, засаленный и целлюлитный товар, а ему хочется девушку помоложе и покрасивее. Сжав руки в кулаки, закрыв глаза и стиснув зубы, я молила Бога, сама не зная, о чем. Как я хотела провести с ним ночь. У меня сводило челюсти и где-то внизу живота от желания. В то же время я боялась. Не знаю чего. Боялась телесного контакта. Физической близости...
— Тогда Вас должен вполне устроить номер 22. Поднимайтесь в комнату, не пожалеете. Девочка абсолютно не испорчена.
— Ты об этом пожалеешь, если опять обманешь меня, — Практически прошипел Роджер и завернул за угол к лестничной клетке.
Пока я суматошно неслась к дверям своей комнаты, перед глазами расплывались темные круги ауры. Двенадцати годам страдания положен конец. Он идет сюда. Он. Которому я никогда не была нужна. Моя любовь. Мой за все года своей карьеры не признанный миром гений. Мой мужчина, которому по сути плевать на свою семью. Мой... На всю эту ночь. Я с шумом выдохнула, закрыв за собой дверь и вжавшись в нее спиной. Слезы облегчения заструились по моим щекам. Он будет первым. Как я всегда и хотела... Стук в дверь вырвал меня из размышлений.

***

Я открыла. Он стоял на пороге в белой рубашке и темных брюках. Такой близкий и такой далекий. В груди закончился воздух. Каких усилий мне хватило, чтобы не броситься к нему на шею прямо сейчас, не оставить поцелуй на каждом участке его тела, включая зловещий шрам, не прошептать, как скучала, запустив пальцы в его волосы.
Вместо этого я просто отступила от двери, дав ему войти и уставившись в ковер.
Лязгнул засов. У него оказался второй ключ.
Теперь мы были заперты в комнате одни. Огонь пополз перед моими глазами и закололо кожу иголками. Я чуть не рухнула на пол, когда кто-то придержал меня.
— Как тебя зовут, красавица? — Молвил его тихий, слегка надломленный голос.
— Кэтти.
— Кэтти... — Его палец коснулся моей нижней губы, и мой рот непроизвольно приоткрылся. Тогда он вытащил из кармана кубик сахара и вложил мне в открытые уста.
— Зачем? — Только прошептала я, глядя в глаза цвета небес.
— Всех своих девушек я угощал сахаром. Чтобы эта ночь была такой же сладкой, как сахар. В любом случае, ни одна не жаловалась.
— Прошептал он, обводя пальцем контур моих губ, от чего я моментально стала пунцовой, и мое сердце забилось чаще.
Сахар таял во рту. Роджер толкнул меня на кровать, и, приблизившись вплотную, взял меня за подбородок, целуя в правую щеку, плавно переходя на шею. Затем щелчок. Я почувствовала удар. Его рука ударила меня по щеке, наверняка оставив красную полосу. Я тихо простонала и тут же почувствовала, что начинаю взмокать.
— Ты, похоже, из тех девушек, кто любит насилие. — Отметил Робертсон, отклонившись.
— Бей меня, любимый. — Мысленно умоляла я. — Господи, как меня это бешено заводит...
Еще один удар. Щека начала гореть в огне. Меня будто между ног полоснули хлыстом, от которого по телу разлился сумасшедший огонь.
Удары не прекращались. Чем больше горели мои щеки, тем глубже начинала гореть я сама.
— Грязная сучка любит боль. — Улыбнулся Роджер, расставив мои ноги и заставив сжать их у него на поясе.
Его руки ощупывали мою грудь, освобождая ее от корсета. И тут я превратилась в сплошной сгусток желания. Я перекатилась наверх, присев ему на ноги, сняла галстук, сорвала рубашку. Изголодавшись, я покрывала поцелуями горячее тело. Каждый миллиметр. Я положила его голову себе на грудь, пропустив между пальцев его волосы. Я целовала его в макушку отрывисто, быстро и осознанно понимала, как он выжег меня. Как ни одной другой любви никогда больше не жить в моем сердце. Он испорченный, талантливый, годится мне в отцы, и другого мне не нужно.
Запустив руку мне под юбку, с минуту погладив меня, пока я закусила губу в томлении, он разорвал тонкую ткань, и, приспустив брюки и трусы, быстро вошел в меня.
Вселенная взорвалась на осколки. Зазвенело в ушах от боли, перед глазами потемнело. Мы свивались в один демонический клубок. Все исчезло. Грязная кровать чужих нечистот, бордель "Тайное желание", даже мое собственное имя и псевдоним проглотил этот зверь, имя которому Вожделение. Полностью обнаженная в свете луны я вжалась в него, прижимаясь крепче. Его руки рисовали на моей пояснице узоры, от которых у меня мурашки по телу ползали. Я двигалась медленно и плавно, когда он удивленно посмотрел на простынь, в свежих пятнах моей крови. Немой вопрос застыл в его глазах.
— Ты - действительно девственница?
— Я пришла сюда недавно. Вы у меня первый.
— Кэтти. — Мучительно прохрипел он. — Кэтти... Мне невыносима мысль, что мою чистую, отдавшуюся мне девочку, кто-нибудь будет трогать своими грязными лапами. Я заплачу этой мегере. Я заплачу, и ты будешь только моей. Тебя будут отдавать только мне.
— Правда это сделаете? — Слезы облегчения выступили на моих глазах. Неужели мне не придется познавать этот уродливый смрад. Неужели он что-то почувствовал... То как он смотрел на меня. На меня никогда так не смотрели.
Потом он резко повернул меня на живот, лаская мои ягодицы. Стиснув руки на моей груди, он снова причинил мне боль. Но я лишь вздохнула и позволила делать с собой все, что ему захочется. В обмен на слова.
— Я все устрою.
Его пальцы играли моими волосами, потом придушивали мое горло, били по щекам, груди, ласкали и терзали одновременно. Моя Вселенная хрустела и рассыпалась. Я утонула в океане новых ощущений. Пока он не вынужден был оставить меня, о чем говорил весьма неохотно.
Провожая его, спускаясь с ним по лестнице, держа за руку, впоследствии я слышала, как он что-то передал Мадам Ане со словами. — Кэтти из двадцать второго моя, и только моя. Отдашь ее кому-то еще, пожалеешь и ты, и твое заведение. Я здесь камня на камне не оставлю, поняла? Вас просто прикроют, учитывая мое влияние на людей и возможность убеждения.
Мадам Ана что-то презрительно бросила, вроде. — Режиссер влюбился в проститутку. — Но от денег не отказалась.
Уходила я, готовая обнять и расцеловать весь мир, ожидая, пока он вернется...

***

Он приходил ко мне каждый день, неизменно оставляя несколько долларов Мадам Ане за мою неприкосновенность, а когда пропадал дня на два, я становилась нервной, беспокойной и сходила с ума от одиночества в этих злачных стенах.
Иногда мы занимались любовью, иногда под осуждающие взгляды Мадам Аны, он платил и выводил меня на воздух. И мы подолгу гуляли в ближайшем сквере. Остальным девушкам запрещалось покидать эти стены. Но Мадам Ана ничего не могла поделать с нами. Плата была внесена, ей оставалось только молчать. Один раз гуляя в парке, он рассказал мне сюжет своего будущего фильма, и я была на седьмом небе от счастья, что мы, наконец, разговариваем.
— Я совершенно не знаю, что делать с нами. Мой брак... Он был ошибкой и стал для меня сущим наказанием. Кэтти, я хочу забрать тебя отсюда и сбежать. Уехать в Лондон. Начать новую жизнь подальше от человеческих глаз. Скажи мне, что ты тоже этого хочешь... — Он вглядывался в мои глаза, и я выпалила, не тая.
— Больше всего на свете...
Тогда он, молча, протянул мне черный складной нож с искривленным лезвием, который я впоследствии убрала, прицепив к поясу юбки.
— Не сомневайся. Кто-то посмеет прикоснуться, убей его. Я не всегда могу быть рядом, поэтому хочу, чтобы ты умела за себя постоять. Обещаешь?
— Обещаю.

***

В один из следующих дней ко мне в комнату зашла Мадам Ана.
— В чем дело? — Серьезно спросила я.
— Спроси у своего гребаного режиссеришки. — Сплюнула на пол хозяйка борделя. — Он не заплатил за твою неприкосновенность вчера. Так что готовься морально. Сегодня у тебя клиент. Готовься, чтобы спать не с любимым.
— Но Роджер - не...
— Молчи лучше. — Резко одернула меня она. — Я вижу, как ты на него смотришь, Лиля. Не надо врать...
День прошел в тягостном ожидании и предчувствии дурного. Когда раздался тихий стук в дверь, я шла к ней исполненная надежды.
— Родж... — Слова застряли у меня в горле. На пороге стоял мужчина, чуть выше меня ростом. Его уродливые кривые руки и ноги были выгнуты внутрь, в результате он шел, как косолапый медведь, суча при этом руками. Голую, как колено, голову давно уже покинули малейшие намеки на растительность. Из всей растительности на нем была только жидкая черная бородка, из чего можно было сделать вывод, что когда-то в молодости он был брюнетом. Самое тошнотворное из зрелищ завершала его горбатая спина.
Я закрыла глаза. Образ Роджера возник как из ниоткуда.
— Помоги мне, любовь моя. Дай силы справиться с этим кошмаром.
Мой лазурноокий ангел мне только печально улыбнулся и исчез, растворившись среди пушистых облаков.
— Что же ты не приглашаешь меня? — Насмешливо прокартавил горбатый и ввалился в комнату, тяжело хромая и запирая дверь за собой.
Бежать. В окно. Промелькнула мысль в моей голове. Я могу устроить себе множественные переломы, но это лучше, чем спать с этим чудовищем.
Но моему взгляду открылись печальные черные готические решетки, закрытые замком на ставнях. Я готова была поклясться, что только вчера их не было, и окно спокойно открывалось. Значит Мадам Ана все знала. И послала кого-то приварить эти решетки, пока я бесцельно слонялась по коридорам в середине дня.
— Ты - же личная шлюха Робертсона? — Прохихикал горбун.
— Не ваше дело. Откуда вы вообще знаете?
— Оо, слухами земля полнится, Мисс Кэтти. Ни одна проститутка отсюда не выходила погулять. Ни одну проститутку Робертсон не выпустил из своей постели, не нанеся ей телесных повреждений. Есть девушки с переломами, почти задушенные, с кровоподтеками по всему телу. А посмотри на себя. Белая ровная кожа. И рот в порядке. Не порванный. Красавица, одним словом. Моя сестра просто захотела отомстить ублюдку, калечившему ее бизнес.
— Кто ваша сестра? — Я дрогнула и поежилась.
— Я - Джек. А Джейн - моя младшая сестра. Ах да. Ты, наверное, знаешь ее под именем Мадам Аны. Мы долго думали, как отомстить этому режиссеришке с королевскими амбициями. А потом на наше счастье, он влюбился. В тебя. Ему невыносима мысль о том, что тебя кто-нибудь использует и сломает твою слабую девичью психику. А так же, возможно, оставит увечья. — Меня передернуло ледяным холодом. — Ты такая сладкая девочка, что эта месть будет мне в радость. Готовься. Сейчас я тебя поимею. Можешь не звать его на помощь. Он не услышит и не придет. Сегодня снаружи висит табличка о том, что бордель не работает. Хотя. Может, сегодня он не заплатил за твою дырку, потому что выкинул тебя из мыслей и головы? Может, он сейчас обнимает жену, и ему плевать на тебя? Даже в этом случае я ничего особо не теряю. Получить такую девочку мечтает каждый нормальный мужик.
На глаза наворачивались слезы предательской боли...
— Заткнись. — Прошипела я. — Ты ничего не знаешь ни о нем, ни о нас.
— О тебе я сейчас подробно узнаю. — Хохотнул урод и, схватив меня за волосы, изо всех сил припечатал головой о стену.
В мозгу разбились звезды. Их розовое сияние ослепило меня, а звон треснувшего стекла оглушил. Я была распластана по стене и ничего не видела и не слышала. Только чувствовала. Я чувствовала кровь, стекающую с виска. Я чувствовала мерзкие руки, задравшие мне юбку и массирующие мои ягодицы и бедра. Срывающие с меня корсет и до боли сжимающие мои груди. Надо было что-то делать. Нельзя позволять этому кошмару продолжаться. Я попыталась улыбнуться, хотя кровь заливала мне глаза.
— Я сама все сделаю. Хватит лапать меня. — Услышала я собственный глухой голос.
Он только осклабился и дал мне повернуться. Я медленно положила руку на его ногу, все выше поднимаясь к члену. Крепко зажав его пальцами левой руки, правой я потянулась к поясу юбки. Джек блаженно закрыл глаза. И поплатился за это. Коротко и быстро я резанула, отбросив уже ему не нужные гениталии в угол. Схватившись за промежность, стараясь удержать потоки фонтанирующей крови, он заорал, как одержимый. — Сука! Шлюха драная! Подстилка психа.
— Вот это ты зря. — Поправив на себе одежду, я наклонилась над его ухом, улыбнувшись улыбкой Джоконды, не сулившей ничего хорошего. — Не смей оскорблять мою любовь, мразь.
Схватив его за бороду, так, чтобы он приподнял голову и открыл мне доступ к шее, я перерезала ему глотку.
С трудом засунув его под койку, я умылась в раковине и смыла с себя кровь (рана на голове была серьезной, возможно, придется накладывать швы), замыв водой ковер от кровавых пятен. Отрезанный член я закинула ногой к его обладателю, скривившись.
Спустившись вниз, я доложила мадам Ане, что Господин Джек покинул меня и можно открывать бордель для других посетителей. Отметив мою разбитую голову, Мадам Ана улыбнулась и резво побежала к двери. Теперь она ждала с нетерпением, пока он придет, и ей не терпелось посмотреть реакцию Роджера на мое увечье.
Я улыбнулась в ответ на ее улыбку. Разбитая голова - ничто по сравнению с тем, когда ты находишь родного брата под койкой. Лишенного некоторых частей тела. Неслышно я удалилась к себе...

***

Стука в дверь не было. Роджер влетел, не спрашивая моего разрешения.
— Милая. Я так виноват. Я витал в облаках после нашей прогулки, и я забыл заплатить этой старой шлюхе. Надеюсь, тебе не пришлось делать что-то против своей воли?
Я сидела лицом к окну, затем повернулась к нему. Рассеченный висок больше не кровоточил, зато вся сторона лица, на которую пришелся удар, стала лиловой. Мое лицо попало в лучи света. И он все увидел. От шока он упал на колени и положил голову на мои. — Я так виноват перед тобой. Мне не искупить свои грехи. Я найду того, кто это сделал, Кэтти, и он пожалеет, что родился на свет.
— В этом нет необходимости. — Я гладила его по волосам, снова удивляясь, как это легко и просто, когда он вот так рядом. — Загляни под койку.
С минуту он смотрел на изувеченный труп на полу под койкой, потом уверенно сказал.
— Мы уходим. Сейчас же. Они убьют тебя, если узнают.
— Не все так просто, Родж. Мой паспорт у Аны, и она ни за что его не отдаст.
Он сжал мои колени в руках. — Мы сделаем тебе новый. Пошли со мной, умоляю. Я все помню... Я помню, кто ты. Три года назад ты приезжала ко мне на съемочную площадку. Ты - Лиля Величко. Я думал, что ты - обычная помешанная фанатка, потому и послал тебя к чертям. Я даже до сих пор не могу поверить, что ты продала свою жизнь в рабство, чтобы быть со мной. Никто бы этого не сделал, Лиля. Никто ради меня. Лилечка. — Он коснулся моей щеки, и я закрыла глаза, задрожав. В нем было столько нежности. Я так хотела ему верить. Что там, за пределами публичного дома он меня не бросит. Снова. И тогда я даже не смогу уехать домой к родителям. Без паспорта я - ничто в этом мире бушующем. Он уложил меня на кровать, вложив сахар в мой полуоткрытый рот. — Я люблю тебя. Люблю. — Он целовал мои губы, шею и, пьяная от восторга, я была готова поверить ему и выйти отсюда, не забрав документы...

***

Последний раз он вложил деньги в почти что морщинистую руку Мадам Аны, сказав, что, как и обычно, ведет меня гулять в парк.
Мы отошли на безопасное расстояние от ненавистного борделя, и он созвонился с кем-то, усиленно намекая этому кому-то, что дело срочное. Через сорок минут мы встретились с невысоким мужчиной, воровато оглядывавшимся по сторонам.
— Держи, Робертсон. Ты - мой должник. — Прошептал мужчина, протянув Роджеру что-то очень похожее на паспорт и скрылся во мгле переулка.
Роджер протянул мне (теперь я уже точно видела, что это паспорт) МОЙ документ.
В нем значилось имя Далия Робертсон. На фото мне было лет двадцать от силы, и я улыбалась самой что ни на есть искренней улыбкой.
— Но откуда ты взял фото? — Я недоуменно посмотрела на него.
— Из твоего блога в сети. Я искал что-нибудь о тебе, нашел это фото и все вспомнил.
Я благодарно посмотрела на него и опустила голову ему на плечо...
В сумраке подступающих теней ночи два силуэта добирались до Южного железнодорожного вокзала Брисбена, чтобы покинуть этот город навсегда. Их целью был туманный и прекрасный Лондон...
Да, я - девочка из снов, из туманов и дождя. Из утренней свежести и марева зари, из росы, колких снежинок, теплых слез и живого сердца. Живого сердца, которое знает теперь ради чего бьется. Которое преодолеет любые препятствия на пути к своей обретенной любви.
— Мистер Робертсон, Вы и теперь будете угощать меня сахаром? — Слегка улыбнулась я.
— Нет, Миссис Робертсон. Теперь я буду класть Вам сахар только в чай. Идем на платформу. Наш поезд отходит в двадцать два часа тридцать две минуты...

3.11.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

33 способа для убийства

#L #V

Юная брюнетка еле переставляла ноги. Совершенно измученная она закрыла за собой дверь и опустилась на шелк своей кровати. Она давно не смотрелась в зеркало, иначе все, что она увидела - это был бы ореол фиолетовых синяков под глазами. Давя из себя слезы, она стянула бретели платья до предплечий. Даже они давили и причиняли ей боль.
Подслеповатыми глазами во тьме она заметила движение. Темный силуэт отделился от темного пространства и двинулся по направлению к ней.
Издевательски улыбаясь, мужчина с длинными темными волосами, протянул руку к ее худым плечам. Она затряслась в рыданиях и отшатнулась от него, едва не упав в подушки.
— Не трогай меня... Не трогай. Посмотри, что ты наделал. Я ничего не вижу. Я слаба. У меня кружится голова. И я не в силах есть от тошноты. Оставь меня. Прекрати меня пытать.
— Моя дорогая. Я очень голоден. И я хочу, чтобы ты кормила меня. Не смей мне отказывать. Я все равно насильно возьму свое. — Его руки сжали ее обнаженные плечи и, спускаясь вниз, рванули ее платье, оставив ее грудь незащищенной. Жестоко терзая бледную кожу и темные соски, он наклонился к ее шее, когда она снова предприняла попытку оттолкнуть его.
— Тебе не надоедает эта игра, да? Отталкивать, чтобы борьба в тебе самой вызвала запредельные эмоции.
— Я не... — Она отчаянно отрицательно затрясла головой. Тогда он резко схватил ее за волосы и вплотную приблизил к себе, выдыхая ей в рот.
— Хватит врать, маленькая лгунья. Хватит воротить от меня нос. Все в нашей Вселенной - лишь декорации для того, чтобы ты отдавала мне снова и снова все, что у тебя есть. Никто еще не касался твоей души так глубоко. Никто тебя не изучил настолько и так не знает, что чем яростнее твое "нет", тем алчнее в голове твое "да". Заткнись. Хватит рыдать.
Он дал ей смачную пощечину, и она зашлась еще громче в рыданиях. Вся ее кожа пошла мурашками. Дыхание участилось. Щеки заалели. Он схватил ее за подбородок. — Тварь. — Особенно четко выделяя звук "р", шептал он ей на ухо, касаясь каждого нерва в ее теле своими погаными алчными пальцами с кривыми когтями. Я бы убил тебя тридцатью тремя способами.
Стеклянные глаза девушки редко моргали. Голова кивала, слыша каждый новый метод от асфиксии до толчка с балкона девятого этажа. Пурпурные щеки, кровь заходилась в голове. Чем больше он ее касался, тем сильнее она возбуждалась. Чем сильнее она возбуждалась, тем слабже становилась. Тем больше сил выходило из ее тела. Вцепившись ногтями в его плечи, она шептала ему на ухо что-то вроде: "Мой инкуб", а на голоса, смеющиеся в ее голове, шептала беспрестанно: "Что вы о нас знаете? Да ничего вы о нас не знаете. Он не такой, как они все. Прекратите лгать."
Столько лет спустя она отказывалась верить в правду. Если бы она на секунду это признала и увидела монстра в том, кого считала опорой, мир во всей его тяжести рухнул бы на ее плечи и сломал их. "Он любит меня... Любит..."
Слезы бессилия катились по ее щекам, пока он злостно и гнусно каждым прикосновением вытягивал из нее жизнь по капле. Она зарылась носом в его рубашку.
— Сучка, когда ты перестанешь это делать?
— Что?
— Доверять чудовищам из снов, которые здесь, чтобы пытать тебя.
— Нет. Ты - не чудовище. — Она трогала пальцами его мягкие волосы, каждую прядь поднося к губам. — Мой король не чудовище.
Он прильнул губами к ямке на ее шее. — Господи. Почему тебя создали ТАКОЙ хорошей и бескорыстной. Ты бесишь порой этим до одурения. Бутылку хочется разбить о твою башку, чтобы хоть что-то поняла. Но, я боюсь, что ты соберешь осколки, поцелуешь меня в лоб и скажешь, что я просто сегодня устал. Когда ты научишься уважать себя? С тобой можно любое зло совершить, ты простишь.
— Разве это плохо? Тебя бы уже не было, если бы я была иной.
— Тебя и так почти нет. Потому что я - это я. Того, что ты, идиотка, не замечаешь. Как же хочется услышать, как пошлешь, заживешь нормальной жизнью, а не смиренно проглотишь. Ты плачешь, я тебя бью. Почему для тебя это нормально?
— Потому что я этого хочу. Я не хочу умирать, но все 33 способа выглядят соблазнительно, если это сделает твоя рука. — Она коснулась его лица тощими руками. — Пожалуйста... Не отталкивай. Меня и так почти нет.
Голубоватое свечение излучало ее тело. Последние силы ее покидали, переходя к нему.
— Остановись. — Он отшвырнул ее. Она на коленях мчалась по кровати, цепляясь за его одежду.
— Не покидай меня... Не уходи.
Откуда ни возьмись в комнате материализовалась непонятного возраста девица.
Он схватил ее за руку, другой рукой прикоснувшись к лицу брюнетки. Золотистая энергия переплывала медленным током от блондинки к брюнету и затем - через него - к брюнетке. Синяки под ее глазами постепенно исчезали. Остановился он лишь тогда, когда блондинка упала и больше не шевелилась.
— Ты в порядке? — Он провел большим пальцем по ее приоткрытой влажной губе, руками скользнув по груди.
— Да. Я нормально себя чувствую.
— Сейчас я принесу тебе кофе. Не вставай. И не вздумай даже думать о том, чтобы меня покинуть. Я тебя никогда не отпущу. И до последнего не отдам смерти. Я буду грабить, как душесосущая тварь, и исцелять, как ангел-хранитель. Вечно...
Он вышел на короткое время, а она осталась с собой наедине, ожидая новый вечер, когда она снова будет скулить от боли, а он - избивать ее, вызывая в ней пощечинами новый приступ слез и похоти. Ожидая снова в сдвоенном сознании увидеть, как сильные руки с ненавистью ломают ее тощую шею, и испытать экстаз от этого, едва отдавая себе отчет в том, что это его чувства в ее голове, - чувства черного солнца черной космической пустоты ее жизни. Перестав бояться подобного. Приняв и смирившись...

19.10.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

Пошли убивать

Часть 1

#R #L #V

Дешевый бар насквозь пропах запахом алкоголя и дешевых продажных особей женского пола. В окружении своих друзей мужчина лет сорока сидел за круглым столом. В черных глазах его притаилась опасность и некая темная древняя сила. Друзья были ему под стать. Но в то же время заискивали перед ним, как если бы он был их лидером.
У стойки в прозрачной кружевной кофточке, юбке до унизительного мини, чулках и сапогах до колена, вся в черном, под медленную музыку танцевала не совсем трезвая девица на вид лет двадцати пяти. Каштановые волосы, залитый взгляд, виски в одной руке, шест в другой. Она не хотела радовать мужчин. Она просто отрывалась под композицию "Stop". Никакого удовольствия ей не приносили взгляды мужчин. Она смотрела на них как на второсортное отребье. На всех, кроме лидера за центральным столиком. Ему она даже порой улыбалась. Но он был холоден и будто бы даже мертв на первый взгляд.
— Как ты ей позволяешь так себя вести? Убить надо было ее и все.
— Эй, вы. — Брюнетка швырнула бутылку в голову одному из ораторов. Надо сказать, даже пьяная она обладала повышенной меткостью. — Я, между прочим, все слышу.
— Я убью ее. — Приподнялся оратор, вытаскивая нож из-за пазухи. Вся голова его пропиталась кровью. Даже осколки торчали из лысого, как колено, черепа.
— Осади. — Брюнет с черными как ночь глазами недобро посмотрел на него. — Иначе закончишь свое жалкое существование в Растворителе. Купель со святой водой хочешь, нет?
Оратор снова сел, злобно глядя на брюнетку, которая улыбалась собственному деянию, распихивая деньги в нижнее белье.
— Длинные ресницы сделали тебя податливым. Она крутит тобой как хочет. А любит все равно другого.
— Заткнись, Аластар. Я знаю, что делаю.
— По-моему, ты давно потерял контроль над ситуацией, друг. — Хлопнул его по плечу рыжий бородач, широкий в плечах как скала.
— Я просто недостаточно пьян для веселья. — Одним щелчком пальцев мужчина подозвал официанта, который налил ему виски.
— Вперед, женишок несостоявшийся. Все равно ты - план Б. — Ехидно заметил Аластар. Секунды не прошло, как его щеки приобрели характерный фиолетовый оттенок, и он начал задыхаться.
— Асфиксия, друг мой, тяжелая вещь. — Ухмыльнулся мужчина своему другу. — В следующий раз думай прежде чем что-то сказать своему королю.
Доля секунды, и Аластар свалился со стула в обмороке. Конечно все знали, что пара минут, и он придет в себя. Никто не беспокоился.
— Ты начинаешь меня позорить перед друзьями. — Мужчина возложил руки на талию брюнетки, а она положила руки на его плечи, уткнувшись лицом ему в шею.
— Я тут ни при чем. Ему больше идет с осколками в голове, потому что он - мудак. Ненавижу твоих дружков. Когда ты их к черту пошлешь.
— Какая же ты мерзкая становишься, когда видишь его с очередной бабой. Пришла. Пьешь, танцуешь полуголая у шеста.
— Ой. Да пошел он куда подальше. Мне вообще по барабану. Если бы любила, ненавидела бы сейчас. А мне просто все равно.
— Дааа? А что именно ты сегодня оформила в заказ на сайте с первой буквы "о"?
— Я и тебя ненавижу, когда следить начинаешь. Все вы - шовинисты, эгоисты и вообще. Что-то ты был не против, когда мы курили косячок и шли ржать в лицо звездам на крышу. А мне ведь было шестнадцать. Что-то ты молчал, когда мы напивались в баре и шли убивать мирных жителей. Мне было семнадцать. В астральной проекции мне приходится зарабатывать на жизнь. Представь. МНЕ и работать. А еще я столько энергии трачу на то, чтобы быть правильной и жить без вредных привычек, что боже мой. Можно мне дома побыть иррациональной, окей? Ну же. Где твой дух приключений? Зажги танцпол.
Быстрая и энергичная музыка танго заполонила пространство бара. Пара двигалась молниеносно, в каждом движении рисуя порывы, эмоции, боль и страсть, отчаяние и вожделение. Он резко отшвырнул ее к стене, и она больно ударилась спиной.
— Пошли убьем кого-нибудь. Я хочу принять ванну из крови. — Она хищно оскалилась, лишь для вида сопротивляясь его вышедшей из-под контроля страсти. — Я хочу всех убить. Всех. — Она истерично вмазала ему пощечину и вцепилась в его волосы, целуя укусами до крови. Пойдем уничтожим этот мир. Как я ненавижу всё. И всех. А его больше всех.
— Не ненавидишь. — Брюнет подхватил ее под руку и вывел из бара. — Хватит маскировать боль. Хватит напиваться и танцевать. Пошли убивать...

13.10.2014

Часть 2

#R #L #V

В ее темных волосах горел пурпурный цветок. Роза. Она всегда себя с ней ассоциировала. Хрупкая, но умеет выпустить шипы, когда нужно. Сегодня ее вечер. Сегодня она играет очередную роль в своей жизни. Она - Кармен. А ему просто не нужны маски. Он всегда был, есть и будет собой. Зачем ему маска, чтобы выглядеть убийцей? Он природой зачат таковым...
Зябко поежившись, невысокая блондинка ускорила шаг. Идти одной через лес в столь позднее время было слишком опрометчиво. Еще и этот сукин сын - Скотт, отказался проводить ее. Ее рука неосознанно теребила четки на запястье. Она нервничала. Если узнает Пол... Если узнает Пол, ей несдобровать.
— Но что я могу с собой поделать? — Девчушка высоко вздернула подбородок. Есть зависимые от алкоголя, есть от наркотиков. Она же зависима от секса. Может, Пол и сам ее динамит? Может, у него есть другая? В любом случае, сам виноват. Он не оказывал ей должного внимания, и она начала искать его у других. Скотт - лишь одна из верхушек айсбергов. Позавчера Лиам, вчера Бретт. И каждый раз подруги ее прикрывали.
В ночи протяжно ухнула сова. Где-то невдалеке хрустнула ветка. Девушка зябко поежилась. Ей внезапно стало жутко. И она аж вздрогнула, когда путь ей преградила высокая стройная брюнетка с алой розой в волосах.
— Боже мой. Вы меня так напугали. — Выдохнула Джулия. — Я думала, что это какой-то маньяк.
— Что же ты на себя надела, девочка? Серый пиджак на красную блузку? Зря ты это. — Глаза незнакомки блеснули опасным взглядом, и ее лицо исказило отвращение. — Я ненавижу теперь сочетание серого с красным. Нарочно вы испытываете мою веру. У меня ее нет. Сейчас же отвечай мне. Ты верная? — Незнакомка сжала ее плечи, пронизывая ее взглядом.
— Дамочка. — Рассмеялась Джулия. — Неужели ты думаешь, что я кому попало...
Вдруг что-то надтреснуло в мозгу Джулии, и она будто обмякла. — Мой парень - тюфяк. Меня не устраивает секс ни с одним из любовников. Мне постоянно мало. Я хочу найти того, кто, наконец, вызовет у меня оргазм. Может, даже снабдит деньгами.
Джулия неприятно хихикнула.
— Так-так. Стало быть, шлюха. — Медленно процедила сквозь зубы Кармен. — Господи. Убей шлюх. Как же я их ненавижу.
В мгновение ока незнакомка бросилась на Джулию и вцепилась ей острыми зубами в шею. Фонтанирующая слабыми струйками кровь из порванных артерий начала сочиться по горлу жертвы, стекая ей под блузку. Джулия истошно орала. Тогда незнакомка обвила ее волосы вокруг своих пальцев и приложила ее со всей силы головой о дерево. Джулия слегка обмякла.
— Просто заткнись. — Кармен облизала кровь с пальцев.
Не смотря на то, что ее сознание все еще было в тумане, Джулии хватило рывка последних сил, чтобы бежать от ужасающей женщины с острыми зубами.
Она выбежала на опушку леса с криками о помощи, как вдруг к ней подскочил высокий красиво сложенный брюнет.
— С вами все в порядке, Мисс? — Его участливый голос заставил ее поверить, что худшее позади.
— Та женщина. Психопатка. У нее было лицо чудовища. Она вцепилась мне в горло... Она почти убила меня. Как же я рада, что Вы тут.
Джулия посмотрела на незнакомца, и у нее сладостно свело мыщцы внизу живота. Он был чертовски хорош собой. Он был из тех, кого запирают в комнате на недели, чтобы испробовать на нем все позы с картинок Камасутры. Он был безбожно красив.
— Как Вас зовут?
— У меня много имен. — Улыбнулся таинственный брюнет, поглаживая ее по груди. Она совсем расслабилась, позволяя ему залезать ей под блузку, как вдруг совсем рядом с ними появилась кровавая Кармен. Джулия тонко пискнула.
— Это онаа. Та маньячка. Господи. Бежим отсюда. СКОРЕЕ!!!
Брюнет только улыбнулся. — Так значит, ты уже знакома с моей женой. Нрав у нее не сладок, а еще ее последнее время люто бесят шлюхи. И красные кофты. А уж как ее бесят шлюхи в красных кофтах... Иронично да, моя радость? — Мужчина вновь погладил ее по груди, держа за подбородок. — Думаю, сегодня она, наконец-таки подкрепится.
— Сколько можно играть с едой? — Фыркнула Кармен. — Прекрати с ней заигрывать. Куплю фарш, ты и фарш будешь мацать?
— Держи. — Мужчина швырнул Джулию в руки девушке с цветком в волосах.
— Ты надеялась, что убежишь от меня. Ни один кусок фарша еще не сбегал. — Женщина улыбнулась.
— Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. — Джулия лепетала и размазывала сопливые слезы по щекам. — Мои родители очень влиятельные. Я дам сколько угодно денег. Только отпустите.
— Слушай, может реально отпустим? — Серьезно сказала Кармен, глядя на мужчину. — Если есть возможность получить деньги, почему ее не использовать.
— Давай. — Мужчина пожал плечами.
Вздох облегчения вырвался из груди Джулии, и она уже успела улыбнуться в душе старой любимой отцовской пословице: деньги решают все. Сделав несколько нетвердых шагов от странной пары, она услышала тихий, перешедший в заливистый, смех маньячки с розой в волосах.
— Ты реально думала, что кто-то тебя отпустит? Мне нравится дать, а потом забрать надежду. Я люблю видеть, как гаснет свет надежды в чужих глазах. Я люблю смотреть как люди подыхают, преисполненные ужаса передо мной.
Уложив Джулию на лопатки, незнакомка впилась ей в шею. Мужчина - в ее ногу. Джулия испытывала нестерпимую боль. Они не только пили ее кровь. Почему-то сила выходила из ее тела. А потом они начали рвать ее на кусочки, пожирая плоть. Потом, мгновение, и Кармен сломала ей шею и позвоночник. Та рухнула подкошенной куклой на землю.
И он, и она все были в крови жертвы. Вся их одежда пропиталась насквозь, когда притянув ее к себе, он швырнул ее на труп.
— У твоей испорченной души вообще есть дно, ниже которого ты не падешь?
— А есть ли дно у твоей души, которой нет? — Парировала женщина. — Помнишь ведь. Ни чувств, ни обязательств. Просто волю инстинктам. Жри меня, как я ее жрала.
Он грубо терзал ее грудь жестокими руками, впиваясь ей в шею клыками, вырывая куски плоти и смакуя, глотая их. Регенерировала она быстро. Но они были все мокрые. Все покрытые кровью жертвы и кровью Кармен. Она рвала на нем рубашку, визжа от радости, исследуя мышцы его груди ненасытными руками с когтями. Он кусал ее за ногу. Все выше и выше. Наконец, он рвал ее в клочья уже в самом сокровенном месте, а она хохотала от переполнявшей ее квинтэссенции счастья. Дав слегка зажить ее половым губам, он ворвался в нее жестко и до боли. Потом повернул на живот, и держа волосы ее в своих руках, овладел ей сзади.
— За век ты не изменилась. Все еще помню, как мы занимались подобным после первой брачной ночи. Валяясь в гнилых трупах жертв. Единственное, что ты просила в том далеком июне, помнишь что? — Прошипел он ей на ухо и всадился в нее так, что она вскричала.
— Помню... 1 июня 1914 года... — Простонала она. — Я просила, чтобы это никогда не кончалось...

15.10.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

Упокоенные во ржи

#AU #L #R

"Ты останешься со мной? Ты будешь моей любовью
Среди ячменных полей?
Мы забудем о солнце, с завистью смотрящем на нас с неба,
Когда будем лежать среди золотых полей...

Клянусь, что пока мы будем вместе
Мы будем гулять среди золотых полей..."

Солнце клонилось к закату, а посреди поля, засеянного рожью и васильками, стояла молодая женщина, кареглазая брюнетка, держа своего четырехлетнего сына на руках. Алое марево о чем-то ей напоминало, и ее глаза слезились.
— Мама, ты плачешь?
— Нет. Солнце слишком яркое, мой дорогой. Меня слепит свет.
— Я могу погулять здесь, среди колосьев?
— Конечно. — Женщина взъерошила непослушные каштановые волосы маленького непоседы, и, надев ему на голову белую панамку, поцеловала в лоб. — Только далеко не уходи. Я буду смотреть за тобой.
Мальчик улыбнулся своей озорной детской улыбкой, и его карие глаза заблестели. — А я буду махать тебе ручкой оттуда.
— Хорошо. Беги.
Женщина сквозь слезы от слепящего закатного солнца посмотрела на силуэт мальчишки, весело бегущего во ржи, и тяжело вздохнула.
— Ангел, ты не отвечаешь на мои звонки. — Теплая сильная рука коснулась ее спины, и женщина, по привычке, вздрогнула.
— Не называй меня так. Я - не святая. Я - никто. Сейчас я хотя бы мать. И это много для меня значит... Как ты нас нашел?.. — Она обернулась и оглядела с головы до ног мужчину, образ которого могла вспомнить и с закрытыми глазами в полусне. Высокий блондин. Голубые глаза. Теплая улыбка. Так похожая на улыбку ее сына...
— В той открытке с Тедди был твой номер телефона, а чтобы отыскать сейчас человека, зная его номер, не обязательно быть секретным агентом ФБР... Он ведь мой. Признайся. Ты не могла после той ночи быть ни с кем другим.
— Разве мой сын - блондин с самодовольной ухмылкой, чтобы ты мог подумать, что он от тебя? — Женщина обернулась и вызывающе посмотрела ему в глаза, но она бы не смогла его обмануть. Он все знал еще до ее ответа.
— Твои гены оказались сильнее, но это ничего не значит. Скажи что-нибудь.
— .....
— Почему ты не рассказала мне о нем?
— В Средневековье, мой король, его бы назвали бастардом-ублюдком. Мне не было смысла тебе звонить. Ты счастлив со своей семьей. А мне до сих пор больно смотреть на солнце. Потому что ты всегда символизировал для меня солнце. Мое ненормальное, обжигающее меня солнце.
— "Клянусь тебе клятвою вечной души,
Что нас упокоят навечно во ржи..."
Твой сборник стихов вышел уже два года назад. Почему в нем нет ни одного стихотворения, посвященного мне?..
— Ты - мое личное. Ты - моя Родина. Поэтому я не стала выносить это на публику. А что, мне нужно было последовать совету проститутки Мисси, которая изложила всю их с Кливером жизнь? По примеру одного мудрого доктора, который всех своих пациентов называл именами, начинающимися с предыдущей по алфавиту буквы их настоящих имен, ты мог стать каким-нибудь Питером Паркером и пестреть выдуманными историями, полными лжи...
Воцарилось молчание.
Длилось оно недолгих десять минут, когда сын юной женщины вернулся, и, прижавшись к матери, спросил:
— Мама, кто этот дядя?
— Одно хорошее воспоминание. Он скоро уходит. Принеси мне васильков, пожалуйста, дорогой.
Когда силуэт мальчика снова исчез в поле, мужчина схватил женщину за руку.
— Не играй со мной. Я заслуживаю быть рядом с сыном.
Женщина выдернула руку. — Погляди на это поле. Золотые колосья и голубые васильки. Я ни на минуту в своей жизни не смогла забыть о тебе. Даже природа напоминает мне о той гримерке... Но прошло пять лет. Представь, что будет в газетах, когда все узнают правду? Это будет скандал. Журналисты погубят твою карьеру. И семью. А там у тебя двое сыновей. Уходи... Я воспитаю сына с любовью, но одна. Я отдам ему всю любовь, которую могла бы отдать тебе. И я спасу вас обоих... Если бы ты действительно хотел быть с нами, ты бы не колебался. Но тебе трудно ломать построенное, и я не хочу, чтобы одна ночь уничтожила все, что ты создавал себе всю жизнь... Иди же...
Солнце догорало последними лучами, а сын молодой женщины, слезы которой блистали на щеках из-за слишком яркого солнца, нес ей букет из васильков. Синих как глаза ее единственной любви. Призрак которой уже постепенно исчезал по дороге в сторону Кекелинского кладбища, растворяясь в вечернем тумане, но которую она не забудет никогда в жизни...

18.07.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

Огненная невеста

#AU #D #V #L #R

— Плоть Христа. Кровь Христа. Плоть Христа. Кровь Христа.
Я чувствовала на своих губах вкус вина. Алого, как кровь. Да может и была то кровь на самом деле, кто скажет? В нескончаемой безумной радости я была готова расцеловать даже самого Христа и каждый символ распятия в этой церкви и не смела даже начать возмущаться процедуре причастия во время венчания. Он мой. Навечно мой. Но счастлив ли он? Я искоса сквозь белоснежную вуаль поглядела на него. Вон он стоит в стороне и улыбается кому-то в церкви. Идеально ровно завязан галстук моими руками в белых перчатках по локоть. Ничего, мой дорогой, ты будешь меня душить этим галстуком в нашу первую ночь и связывать мои запястья до синяков. Я покачала головой и укоризненно посмотрела на распятие, вольготно разместившееся под крышей церкви на цветной фреске. — Не надо на меня так смотреть. Я не святая. Я - ведьма. И я здесь, потому что он хотел венчаться. Иначе что бы мне тут делать? Спичку бросить и спалить все дотла? Я бы могла. Но все будет так как он захочет отныне и навеки. Хоть слугою Бога стану за его голубые глаза и эту трижды клятую улыбку.
— Моя милая леди, Вы счастливы?
— Как и на второй день, что прилетела на твой континент. Мне больше ничего не нужно. — Я уткнулась головой ему в грудь, и он слегка поцеловал меня в макушку.
— Ты не верила, что я выберу тебя. Такая нерешительная и растерянная в толпе. А ведь все это время была ведьмой. Ученицей самой могущественной из ведьм на планете.
— Тсс. Или ты хочешь, чтобы этот милый священник соорудил прямо здесь столб в огне?
— Если он тебя тронет хоть кончиком пальца, да и вообще кто-либо, гореть будут они.
— Милый, милый. Иногда мне кажется, что ты так слаб, что я бы обняла тебя, уложила к себе на колени и никогда бы не выпустила даже на улицу. Даже за хлебом. Даже... Никуда.
— Я - человек публики. Ты недооцениваешь меня. Я двадцать с лишним лет в мире людей, где все на меня смотрят. Меня не так легко сломать как ты думаешь.
— Мне и думать не надо. Я помню как тебя ломали порчи. Я помню, как была зла на колдуна, что хотела испортить ему жизнь всеми возможными способами и превратить ее в ад, пока я жива.
Мое лицо омрачилось и в полутенях стало казаться каким-то неестественно демоническим.
— Не нужно грустить, дорогая. Нас ждет священник, чтобы связать клятвами брака. Идем. Ты вся замерзла.
Он приобнял меня за плечи. Стало теплее.
— Ты такой светлый человек.
— Меня и в брюнета красили.
— Глупости. — Я толкнула его в бок, слегка улыбнувшись. — Ты знаешь, о чем я. Ты знаешь, что венчаешься сейчас с Принцессой Тьмы. А Сатана и его черти наблюдают. Я боюсь за тебя.
— Я переживу. Я тебе в отцы гожусь, а ты за меня переживаешь.
— Ты бы был лучшим отцом. Я так хотела носить твое имя отчеством, а твою фамилию сделать собственной.
— Половина твоего желания сбудется очень скоро.
— Ну не так скоро как бы Вы хотели. — Внезапно лицо священника демонически исказилось, и своды церкви начали рушиться, объятые пламенем. Из утробы огня явился тот, кто зажег мои ночи и сделал меня зависимой от демонизма в крови. Ворон. Черный как ночь душой, сердцем, цветом волос и одеждой.
— Ты. — Только и молвила я, схватив без пяти минут мужа за руку и закрыв его всем телом.
— Не ожидала меня увидеть, радость моя. — Его клыки заострились, и он рассмеялся. — Выбрала себе хрупкого человечка и добилась его расположения?.. Уж что-что, а защищать своих любовников, как раненая птица, ты всегда умела.
— Он - не ты. Не сравнивай его. Не смей даже.
— О, королева нашего мира, где же твое хрупкое человеческое счастье?
Стена с грохотом рухнула за моей спиной, и, оглядев себя под непрозрачным намеком Ворона, я заметила, что мое белое прекрасное платье обвисает на мне черными горелыми кусками тряпья.
— Ты - моя. — Ледяной рукой своей Ворон стиснул мою лопатку, и полуобнаженной я обречена была задыхаться в его объятиях.
— Какой он священник, любовь моя паразитическая, глянь на него. — Демон слегка толкнул меня в спину. Священник действительно изменился. Теперь это был настоящий Сатана с рогами и козлиными ногами. Он ехидно улыбнулся мне, подмигнув правым черным глазом. — Даже венчать Ваш брак с любовью всей твоей жизни явился Сатана. Погубишь ты своего гадкого человечка с лицом, как у меня. И сгоришь сама, спасая его. Не проще было быть Королевой Мрака и жить со мной.
— Я люблю его. А ты - порок на пути моей любви. Дешевые трюки со сжиганием платья и Ваши предостережения для меня - ничто. Я спасала тебя от психопатки, когда думала, что ты - мое все, что ты любишь меня. И вот ты здесь. И его я спасу. Ни ты, ни сам Сатана мне не помешаете.
Я взяла жениха под руку.
— Прощай, Вороненок. Прощайте, Господин Сатана. Мы найдем другую церковь.
Мы шли по обгорелым плитам. Нас осыпало пеплом, а легкие забивал дым и чад. А за нашей спиной хохотал сам Дьявол напару с любовником моей юности.
Никто не верит в то, что мы не погубим друг друга. Я его своей Тьмой; он меня своей смертностью и человеческой слабостью. Но когда вы как баланс друг другу: инь и ян, есть шанс. Есть. И на то, чтобы выжить. И на что-нибудь еще не менее стоящее.

19.06.2014

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

---

13.03.2016

Вчера окончила прослушивание Антона Павловича Чехова. "Дядю Ваню" слушала в записи, "Безотцовщину" читала. И вот как человек, никогда не читавший и уж тем более не восхищавшийся русской классикой, отмечу с независимой точки зрения, что первая пьеса меня не затронула вообще никак, а вот от второй меня за уши не оттащить было. Еще +1 причина стремиться на Бродвей. Что общего и что отличает работы Чехова, в принципе, так это то, что он пишет людей, глубоко разочаровавшихся. В жизни, в себе, в своих близких, в своем поприще. Типичный русский человек - ВСЕ ПЛОХО. И взгляды на это ПЛОХО разделяет практически каждый герой обеих его пьес. "Дядя Ваня" - неспешная пасторальная картинка деревенского быта, где каждый занят чем-то своим, угнетен, разочарован, влюблен безответно и ничего уже не ждет от своей, по его мнению, загубленной жизни, хоть, в принципе, это и не худший вариант по сути дела. Без драмы не могло обойтись. В конце концов Иван пытается убить не то профессора, не то себя, чувствуя себя лишним человеком. А вот, когда профессор Серебряков с женой уезжают, становится немного грустно. Все грустят, переживают их отъезд и говорят: "Заживем", зная уж наверняка, что ни о каком "заживем" и речи уже нет, ибо все позади. В этом трагедия любого русского человека. Состояние ангст, ощущение упущенного, ощущение того, что все лучшее уже позади и глубокий вязкий пессимизм...
"Безотцовщина" же начинается более ярко, а кончается еще мрачнее - смертью главного героя сельского учителя Платонова. Любвеобильный запутавшийся в себе человек. Жена, ребенок и три женщины вьются возле него, чтобы завоевать его внимание, желая быть с ним вместе и настрачивая ему письма. Здесь я ухмыльнусь по сугубо личным причинам и скажу - Россия такая Россия. Все мы, "дамы Чехова" стереотипны и живем одинаково. С незапааамятных времен. А жаль... Вот не заслужил Михал Васильич быть застреленным от руки одной из "влюбленных". Он так потерялся, что уже и не знал, чего хочет. Уставший от жизни тянулся к чему-то иному, чтобы почувствовать себя живым. Ей-богу это так знакомо. И так по-человечески.
Что общего у героев, исполненных РР на сцене: у Ивана Петровича Войницкого и Михаила Васильевича Платонова так это то, что оба сельские жители, к своим годам разочарованные своим поприщем и своей жизнью. Тянущиеся к любви, чтобы хоть как-то раскрасить свою серую жизнь. Второй, конечно, классический Дон Жуан, за что и поплатился жизнью.
И все-таки манит, манит австралийцев наша непознанная русская душа. Потому что Россия - это всегда недовольство, всегда бунт, всегда драма. А драму интересно играть в высоком искусстве, куда вкладывается душа. Душа, которой практически всегда незаметно в кинематографе, есть в театре. И пусть последние годы театральные работы Ричарда мешают видеть его в кино, но согревает мысль о том, что он касается возвышенного искусства. И я поняла это только сейчас. Убив, но не бездарно много времени на прочтение четырех пьес, связанных с его театральными работами. Так что спасибо одному человеку, и она поймет кому, кто говорил мне об этом раньше, но я, как баран на новые ворота, не верила.

Обзор подготовила: Лара Роксберова.

---

8.03.2016

Наконец-то руки мои дотянулись до бессмертного творения Ростана. Только закончив аудио-книгу, скачанную с Bibe.ru (немного рекламы в благодарность за возможность прочесть), хочу высказаться. Духом я прониклась только к концу. Когда умирал главный герой, я, обычно не склонная к оплакиванию героев, максимум, переживаю за их судьбу, но тут я аж всплакнула. Хочется верить, что тому виной не то, что день косячным был... А вообще, почему я не могла проникнуться с самого начала. Вот вроде есть любовь, и все такое прочее, но, видимо, потребительство мне на клеточном уровне противно. Это ж сколько великодушия и долготерпения нужно занять человеку, чтобы завоевывать сердце любимой своими словами через другого человека, и чтобы этот другой все лавры черпал за чужой счет?.. В иное время мы живем. Быть может, раньше это и было поэтично, но кто сейчас согласится со словами: "Но с уст его мои слова она целует". Жертва? Или глупость?..
В любом случае, вся книга пронизана страданиями героя, которого используют безжалостно. Одному нужно завоевать сердце девушки: "Иди пиши мне стихи!" Другая и вовсе собака на сене. Характер Роксаны мне не понятен. И если Кристиана я хоть как-то оправдываю, то она для меня просто осталась мадамой не слишком тяжелого поведения. То она любит Кристиана - любит за красоту! То он не может ее уши стихами усладить - так пошел прочь! Говоришь ты нескладно! Тебя я больше не люблю.
С помощью Сирано Кристиан снова говорит стихами, и тут наша героиня вся воспылает любовью и СНОВА любит! Как Кристиан погиб вдовою неутешною была по мужу 15 лет, но стоило пред смертью Сирано нечаянно признаться, что творения его, как вот уж Сирано Роксана любит. То Мадам не смогла бы страшного с умом любить, то красивого, но глупого. Столько страниц метаний и раздражения. Неужели такая героиня реально может вызвать положительные отклики в сердцах?..
Резюмирую одно: только несчастного поэта и жалко. Подлая смерть подстерегла за взгляды и мировоззрение, пока всю жизнь он пытался добиться любви девушки по имени ЯНеЗнаюЧтоЯЧувствую. Если есть стихи - она чувствует, а если нет - уж человек не мил.
Так поэты и уходят в тени славы, в тени сражений и даже в тени любви.
Надеюсь, что обрел он там покой, ушел к ночному светилу. Великий гений. Пленник Луны и поэт. Сирано де Бержерак.
По отношению к Ричарду: хотела бы подобную роль на сцене узреть. Это сильно. Уверена, что отыграл он на все сто...

---

8.02.2016

— Я устал... Пошли отсюда.
— Нельзя.
— Почему?
— Мы ждем Годо.
— Ты прав.

Сэмюэль Беккет.

Пьеса родоначальника Театра Абсурда, но об этом становится ясно, едва только Вы открываете книгу и погружаетесь в первые же строчки. Выполнена история в жанре юмора, причем довольно специфического, но во многих моментах заставляет улыбнуться или даже рассмеяться. Таких пространных диалогов обо всем, но ни о чем Вы, даже постаравшись, вряд ли найдете где-нибудь еще. Но суть даже не в них. Суть не в распустившихся за ночь листьях на дереве, не в ослепших и оглохших так же за ночь, и не в том удалось ли снять Эстрагону ботинок, и его ли обувь осталась стоять под деревом на второй день... Как по мне, быть может, остальные этой аллегории и не поймут и скажут, что автор перед тем, как приступить к сотворению пьесы, принял что-то не то, но я вижу в этом произведении отчаянный поиск Бога человеком. К окончанию пьесы после веселого залихвацкого начала становится даже грустно. Каждый день Владимир и Эстрагон ждут Годо, и каждый вечер приходит посыльный мальчик, чтобы сообщить, что он хоть и не занят, но не придет. Возжелав все бросить и уйти, однако ж, герои так и остаются на сцене, не в силах сделать шаг, и каждый день, снова и снова, проживают бессмысленные сутки в ожидании встречи, которой не суждено случиться. Напрямую об этом не говорится, но как по мне так дерево, под которым Владимир и Эстрагон ожидают встречи с Годо - прообраз Древа Познания. Они оба - чертовски уставшие от жизни люди в постоянных поисках истины. А когда по сюжету сменяется день, а на второй те же герои, что и вчера - Поццо и Лаки, внезапно, первый слепнет, а второй глохнет, когда голое дерево дает листья, ты окунаешься в понимание того, что прошел не день, отнюдь... А уходит жизнь. Уходит жизнь в поисках истины с переменным желанием принести с собой петлю и окончить ее. И как бы ни хотелось сбежать, теряя память на каждый новый день о том, что было вчера, после прочтения знаешь точно, что мужчины останутся на том же самом месте, и изо дня в день, снова и снова, будут ожидать прибытия Годо, который не придет никогда.
Произведение абсурдно по всем параметрам, а я не слишком большой любитель пафосных наворотов и сокрытия смысла за бессмысленными, на первый взгляд, действиями, но за истину, которую я все-таки смогла обрести по прочтению: 6 из 10.

Краткий обзор книги: Лара Р.

---

17.02.2016

Сегодня во время работы выдалась минутка (грубо говоря, 3 часа), и ее я посвятила упущенному. А именно ознакомилась с мультфильмами: "Пчелка Майя" 2014 и "Блинки Билл" 2015 в оригинале. Лицемерить и говорить, что аццки пробрал интерес к австралийской мультипликации, а не все дело в том, что мой слух тащил к себе, как на веревке, один из ведущих голосов обоих мультфильмов, не стану, впрочем мне никто и не поверит... Обе истории ориентированы на детей. Очень маленьких детей. Если Вы хотите окунуться в глубочайшие смыслы морали, здесь их Вы точно не найдете. Поэтому даже не включайте, чтобы не разочаровываться. Мультфильмы просты. Очень просты. Но в то же время, они, как развивающая познавательная игра для любого дошкольника и, как педагог, я бы советовала их к просмотру. В Майе любая девочка, а в Блинки любой мальчик может познавать окружающий мир с помощью обстановки и героев. И Ричард в обоих мультфильмах выполнил наставническую роль. И Флип, и Папа Старший Билл для главных героев - проводники в мир взрослых. Героические проводники. Мотив Голоса даже понятен. Каждый ребенок ставит себя на позицию главного героя мультика, а каждый отец такого смотрящего хочет быть взрослым героем в лице своего чада. Поэтому пока я от этого не распалась на ионы бесконечных мимими, скажу одно: голосом он своим владеет потрясающе. Я вообще, по правде, не могу понять, как он может не восхищать. От тоненького фальцета Кузнечика до солидного тембра Коалы, включая веселую песенку: Be Yourself, он владеет своим голосом, он играет им, он живет во всем, что делает. И чувствуется, что он - актер не только кино, но и театра. Возможность перевоплощения и тонкой игры голоса - исключительно театральная фишка. Степень моего восхищения и преклонения перед каждой работой этого мужчины и перед ним самим я бы могла описать в трактате минимум страниц на 600, но этот пост я с другой целью пишу.
Пусть истории до безобразия и по-детски просты, подмечу еще один плюс обеих работ. Все-таки Австралия ценит свое природное богатство и национальное достояние. И, хотя, защита окружающей среды и фауны и не главная тема мультфильмов, но она звучит. И звучит громогласно. В пейзажах, ландшафте, в героях, в действиях... Майя заставила вспомнить о годах, проведенных в сфере педагогики. Как устраивали гонки по группе, не смотря на вонь нянек, летали, подобно самолетам и валялись на коврах, делая снежных ангелов, в те дни, когда моя треклятая болезнь и настроение не портили мне жизнь. Его игра голоса напомнила мне, как я пыталась играть своим. И хоть была я вся такая непробиваемая Мисс Серьезность, иногда, в уголке я втихую сползала от смеха вместе со своей группой. В такие дни мы были командой. Спасибо мультфильмам за возвращение той частички тепла, что была в прошлом. Ну и, конечно, одному из ведущих голосов. Без него я бы их не открыла и не прочувствовала этот эпицентр света и добра, снизошедший на меня на три рабочих часа. И пусть злые языки с сарказмом и иронией говорят: "Роксберова, не впадай в детство". Я им отвечу, что частичку той беззаботной поры неплохо было бы сохранить в себе. А если не удалось, то хотя бы да. Не забывать о добрых и поучительных мультфильмах: вроде Майи или Блинки, которые при всей своей простоте выигрывают у всяких шизоидных недо-Лунтиков, Смешариков, Южных Парков, Хэппи Три Френдзов и иже с ними. И делать это нужно, чтобы было меньше зла и нетерпимости в мире... И не только среди взрослых, но и среди маленьких почемучек, только открывающих мир, которые пока еще податливы, как пластилин и станут тем, что мы с Вами, дамы и господа, сваяем из них...

---

Арт-работы, упущенные с момента моего отчаливания

---

Загран и все, что его касалось. Забран в марте 2016 года.