Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Для того я тебя любила столько времени. Для того я тебя спасала от невзгод и забирала твой страх. Неужели для того, чтобы ты, целуя ее, начал обо мне забывать. Да катись ты в ад. Я за тобой приду. Но слышишь меня? Я ни за что не позволю тебе забыть обо мне. Пусть мы и не увидимся, но ты будешь помнить. Истасканный, уставший и измученный, ты вспомнишь о сходной ситуации и обо мне. Мне нужно твое уважение, твой восторг, как и раньше. Да мне хватит и проклятия за то, что с тобой сделала. Но забвение я тебе не позволю. Никогда. Я не умею отпускать свое. А ты МОЕ. И мне плевать на тех, кто думает иначе.
15:51
Доступ к записи ограничен
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Железный лязг заставляет кровь лететь по венам, заставляет дрожать от предвкушения. Зрачки расширены. Напряжение и возбуждение скатались в груди змеиным комком. - может я сошла с ума. Но он будет моим хочет того или нет. Я заставлю. Больше я не спрошу его разрешения. Никогда. Спускаюсь по лестнице. Мои ногти на бледных руках, испещренных синими венами, изуродованных его клятым именем, шрамами, нервно скребут перила. Тварь. Как там ему? Что-то в груди глухо отозвалась - все равно. Плевать на комфорт. Плевать на удобство. Вся моя жизнь, каждый шаг по ножам, каждая капля крови, каждая жертва была совершена во имя его комфорта. А сейчас он - отупевшая кукла в моих руках. Запертый навечно. Будто б он надеялся на иную судьбу. Смешно. Три месяца с тех пор как он отверг меня. Отказался от меня. Велел мне найти другого. Неужели он думал, что я прощу и забуду. Что я продолжу эту ненормальную игру в кошки-мышки? Я не так глупа или безнадежна. Ноябрь. Близится зима. Не прошло и года с нашей первой встречи, только теперь ему не увидеть зиму на улице. Ни снега, ни свободы. У него один выбор - цепи или кольца. Меня устроит любой. Подол моей черной юбки каждым шагом шаркает по полу. Сначала не видно почти ничего. Затем глаза привыкают, выхватывая из тьмы собачью миску в углу, стул и согбенную фигуру, прикованную цепями и ошейником с шипами, вошедшими под кожу испытуемого. Кровь струится по его истрепавшемуся свитеру. Я только покачала головой. - Опять сопротивляешься. Сколько можно пытаться. Тебе не вырваться. Цепи из стальной арматуры, их не порвет даже взбесившаяся лошадь. - Пусти меня, я так хочу пить... Его изможденное лицо стало серым, лишенным цвета, крови. Наощупь что наждачная бумага. - Пей мою кровь, это все что тебе позволено. - Нет. - Слабыми руками, насколько позволяют кандалы, он отталкивает. Отталкивает. Кажется я должна бы привыкнуть, но каждый раз впадаю в бешенство. - Тварь. Пощечина оставляет алый след на щеке, впалой и тощей. Теперь только удар способен заставить кровь прилить к его издыхающему телу. Убираю слипшиеся от пота и грязи пряди волос с его лица. Такое прекрасный раньше, сейчас измученный, превращенный в лицо голодного странника, лик. за каждую его слезинку раньше я бы заставила умыться кровью любого, теперь умывается кровью он сам. Наклоняюсь к его алым припухшим губам, единственной части тела, не лишившейся здорового цвета. - Не раньше чем получишь мою голову, Саломея. Лик ощерен и зверообразен. - Я так не думаю. Хватаю за волосы и запрокинув его голову назад впиваясь губами и зубами в его порочный рот, всем телом извиваясь и ерзая у него на коленях. Чувствую под собой его эрекцию. Как бы он ни провозглашал, но нет - не все умерло, и он не умер. Покуда реагирует, значит живет. Я не намерена больше слушать жалобы. Мои руки лихорадочно гладят его шею, размазывая кровь. Даже кровь имеет привкус вишни. Черные локоны в алой крови. На меня убийственно действует каре-зеленый. Я тону, захлебываюсь в первобытном инстинкте обладать вечно и ежеминутно. Вадим. Вадим. Что ты со мной делаешь. Милый. Любимый. Единственный. Не доводи меня. Я же убью. Но потом не смогу себя простить... дай мне то что я хочу и мы будем вместе. Навечно. Словно в ответ моим мыслям едва слышный хрип. Все что осталось от его прекрасного голоса. - Я ни в чем перед тобой не провинился. Отпусти меня. - Ни за что. Никогда. Весь мой. Бог. Дьявол. Мое все. Ничтожество. Целая Вселенная. Моя любовь. Моя ненависть. Моя сладость и горечь. Моя магия. Срываю с него его идиотский свитер, почему ты так упорно не желаешь иметь жену, почему твое тело должно носить тряпье, ты мог бы одеваться как король, только позволил бы мне хотя бы выбрать тебе одежду. Холодная кожа моего живота соприкоснулась с его теплой грудью. - Ты не сможешь сопротивляться вечно. Сейчас или никогда. Принимай решение. - Это бесполезно. - Сколько горечи в этом прекрасном голосе. - Ты меня не оставишь в покое. - А что ты думал, обрекая меня на жизнь без себя. Ты знал, что я в принципе не сдаюсь. Его тело покрыто моими поцелуями. Минуту сижу, зарывшись в его волосах. Ненавижу и люблю. Так что просто нет сил. Задрав подолы прозрачной длинной юбки, сдвинув белье в нетерпеньи расстегиваю пояс и освобождаю из плотных трусов мое еще неиспользованное сокровище. Рывок, он внутри меня, расширяется, заполняет меня всю, я истекаю при одной мысли о том, что двигаюсь на нем. Наклоняюсь шеей к его рту, он глубоко дышит. Жажда в его организме борется с приступом тупой гордости. В конце концов первая побеждает. Его почти вампирические клыки пронзают мою тонкую кожу, поглощая эликсир жизни из моей шейной вены. Как часто моя подруга говорила, что он так молодо выглядит потому что пьет кровь. И сейчас мне самой кажется, что силы возвращаются в его тело. Иоканановы уста... я их целую и сама не верю в это... я кончаю раньше него и оставляю его в безумном напряжении. Теперь я могу издеваться, сколько захочу. С силой расставив ему ноги я влезаю между них и вбираю его ртом. Он стонет как раненый зверь. Мои ладони массируют затекшие от времени ноги моего ныне сабмиссивного раба. Его щеки наливаются кровью, он еле дышит, пока я скольжу губами сверху донизу, осознавая свою полную власть. Руководствуясь ею я наконец позволяю ему кончить, заглатывая белую терпкую на вкус сперму, которая стекает с уголка моих губ по шее и груди. Еще несколько секунд, я трусь о его напряженный член подбородком и грудью и встаю с колен. Опускаю юбку, накидываю черную шаль на плечи. - Я вернусь за твоим ответом. Завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. Сколько потребуется. Прощальным жестом коснувшись шеи я намазываю ему на губы свою кровь вместе с его спермой. - доброй ночи. Это твоя последняя еда на сегодня. Звук каблуков по каменной лестнице долго отражается в его воспаленном и больном мозгу. Как бы закрыть глаза и не умереть. Боль от пощечины не отступает. И страданиям отныне нет конца...........
суббота, 31 августа 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
четверг, 22 августа 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Screens
понедельник, 19 августа 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
пятница, 16 августа 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Katherine Pierce, brought to life by Nina Dobrev, in all her tragic beauty. #DirectorPride #TVD 5x02
понедельник, 12 августа 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
понедельник, 05 августа 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Katherine 5.2
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
пятница, 26 июля 2013
12:03
Доступ к записи ограничен
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 24 июля 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
вторник, 23 июля 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
четверг, 13 июня 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
До нескорого.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
16.03.2013
Рука беспорядочно прошлась по холсту. Не отдавая отчета, она будто сама по себе выводила максимально тонкие линии посредством кисти. Краска нежных пастельных тонов мягко ложилась на бумагу, обретая форму. Форму неземного создания, безумного, в котором слились и ангел, и бес. Божественное и дьявольское отражалось в каждом изгибе тела, в кривой ухмылке припухлых губ. Женщина... Женщина - земной грех. Женщина, из-за которой падали ангелы, и сходили с ума Боги. Женщина, словно прозрачная, прекрасная и эфирная. Женщина, чьи волосы рыжей волной спадали до поясницы. Женщина, чьи зеленые глаза, как глаза дикой кошки, пронзали насквозь, глядя с портрета. Женщина, каждое очертание тела которой манило упасть в кипящую бездну и никогда оттуда не возвращаться. Женщина, которой даже не существует...
***
Чарльз медленно открыл глаза, устремив свой взгляд к потолку. Одни и те же сны преследовали его уже целых пять месяцев. Сны о рыжеволосой женщине с зелеными глазами. Он видел, как она шла по дороге, окруженная туманным маревом, босая, в тонкой прозрачной накидке, наброшенной на худые изможденные плечи. Она входила в туман с каким-то невыразимым скрежетом, словно вгрызаясь в его плоть, и тогда дорога впереди нее становилась виднее, и сама мгла расступалась. Каскад ее волос, сияющих, как свет солнца, манил прикоснуться и утонуть в этой прекрасной пучине. Она шла, не оборачиваясь, не глядя на него, что-то тихо себе нашептывая. Туман совсем рассеялся, когда Чарли увидел пропасть, в которую она едва не шагнула. Не имея малейшей возможности оказаться на другой стороне, она обернулась. Ее темные ресницы чуть подрагивали, а изумрудные глаза изучали его, - его лицо, его тело, и, возможно, его душу.
- Чарли. - Она протянула руки к нему. - Чарли, помоги мне.
Он отпрянул в ужасе. Он понимал, что может помочь ей перебраться через пропасть ее ужасов и кошмаров только ценой собственной жизни. - Прости, я не могу, я не готов. Я не хочу умирать за тебя.
- Пожалуйста, Чарли, мне очень холодно. Мне одиноко. Я застряла здесь навечно, и спасти меня можешь только ты...
Он замер. Все его нутро разрывалось между тем, чего он желал, и тем, чего он мог.
- Хорошо, Чарли Бересфорд, ты сделал свой выбор, а я сделаю свой.
В одно мгновение ее лицо осунулось, зубы стали неестественно длинными, желтыми и кривыми. Кожа частично сошла с лица, так, что стали видны невооруженным взглядом кости черепа. Радужка глаз стала кроваво-алой. Волосы, зависшие в воздухе, шевелящиеся будто змеи, вместе с костлявыми когтистыми пальцами протянулись к нему. Он в ужасе закрыл глаза. Он падал в бездну. Падал, исчезал и умирал, чтобы она могла жить. Рыжеволосая женщина с изумрудными глазами или отвратительнейший монстр?..
Перед самым пробуждением он услышал омерзительный голос, шепнувший ему прямо в ухо. - Чистая душой, наследница писца небесного - Метатрона, попробует тебя спасти, но ты обречен, Чарли, ты разобьешься, ты умрешь... Оставшееся время этой жизни ты будешь моим, Чарли, Чарли, Чарли...
***
В его голове раскатами проносилась боль, скованная полосами тумана. Во что превратилась его жизнь, когда юноша впервые увидел ее во сне? Чарли Бересфорд встал с кровати и, ведомый непонятным ему веленьем, прошел в свою творческую комнату. Там хранилось чуть более двадцати лет его жизни, и только там он мог остаться наедине с самим собой, со своими мыслями, желаниями, воплощаемыми божественной волею на холстах бумаги красками. В углу комнаты с изумрудными обоями неаккуратной стопкой лежали сложенные ранние работы юного художника: утренние и вечерние живописные пейзажи, творения "мертвой природы", кровопролитные сцены сражений прошлых времен. Все они давно покрылись пылью, потому что стали ненужными. Больше он не смел к ним прикасаться. Медленно почти неподвижным взглядом юноша обвел свою творческую лабораторию, его мастерскую, его неприкосновенный альков. Десятки эскизов, десятки набросков. На каждом - Она. В центре на мольберте на фоне прогорающего солнца перед закатным ликом природы гротескная, великая, занимающая собой всю поверхность холста. Даже на фоне кровавого умирающего марева ее волосы, дикими волнами рассыпавшиеся по плечам, выделялись своим рыжим плавленым золотом. Прекрасное утонченное лицо, острые скулы, слегка приоткрытый рот. Хищные глаза, которым не хватало только вертикальных зрачков. Она смотрела на него, такая живая, как полноводная река, как сущность, полная человеческой силы, как волчица, нажравшаяся крови. Каждый изгиб ее тела жаждал его смерти... И сегодня почти получил. Худой бледный юноша вцепился в мольберт, ногтями разрывая ее... Это чудовище, это омерзительное чудовище, жаждавшее жизни его и смерти его, его сердца, его любви. С испорченного портрета на него по-прежнему взирала злобная красота. Не в силах более смотреть, он покинул комнату, оставив портрет, разорванный на клочки, разметанным по всей мастерской.
***
Нью-Йорк. Город, который никогда не спит. Чарли придержал дверь и вошел в здание университета. С трудом выдержав две пары по экономике, не смотря на страх несоответствия отцу - Уильяму Бересфорду, одной из самых богатых душ этого города, Чарли поспешно ретировался с занятий. Отец часто говорил, насколько важно получить образование. В такие минуты Чарли его почти ненавидел, потому что юноша, стараясь оставаться максимально честным, больше всего не выносил ложь и лицемерие. Их семье никогда не требовалось образование. Его отец все в своей жизни получил легко, при помощи банковского счета своей семьи, своей фамилии...
Укрывшись в тени парка на Рэймонд-стрит, Чарльз наблюдал за неспешными прохожими, когда яркий огонь полыхнул перед его глазами. Это была она. Женщина из снов, женщина с портрета. Ошибки быть не могло... Хрупкая, беззащитная, на тонких каблуках, громко стучавших по асфальту, в зеленом платье, под цвет глаз. Подняв на него взгляд, она рассеянно улыбнулась и зашагала в противоположном от него направлении. Внутри него воспылало нечто яростное, нечто кипящее, нечто разжигавшее его огнем страсти и ненависти. Он кинулся ей вслед, и, наконец, догнав, одернул за руку. Она медленно обернулась, не обратив никакого внимания на грубость.
- Что Вы хотите, кто Вы? - Она улыбалась по-весеннему. Ее улыбка вмиг согрела его, растопив ему сердце так, что он начал клясть себя за причиненную грубость этому небесному созданию.
- Меня зовут Чарли... Чарли Бересфорд. Мы не могли быть случайно знакомы?
- Нет. Я, наверное, помнила бы. Я - Софи-Энн. Леклерк.
Чарльз слегка кивнул. - Извините, я, вероятно, не в себе... Извините за такое наглое поведение... Извините... Я... Пойду...
- Вы выглядите очень обеспокоенным, Чарли. С Вами все в порядке?
- Возможно... Я... Будто призрака увидел...
- Ну что же, мистер Бересфорд. Раз я ввела Вас в такое состояние, и я сегодня абсолютно не занята, я обязана угостить Вас чашечкой кофе.
***
В Старбаксе даже сама атмосфера источала запах кофе.
- Вы не в меру заботливы к незнакомцам, Софи-Энн, и, похоже, слишком доверчивы. А вдруг я - убийца? - Чарльз слегка улыбнулся.
- Мне трудно причинить вред. - Девушка с огненными волосами улыбнулась в ответ. - Я умею постоять за себя. При всех Вы не станете меня убивать, потому что встречи с моим адвокатом - дело скучное и неблагодарное. К тому же, скорее Вы напоминаете человека, попавшего в беду, нежели я.
Девушка коснулась его ладони, и Чарльза прожег невообразимый огонь. Древний и мрачный, первородный, как сама преисподняя...
- Она - Дьявол, это она. Я точно знаю...
Здравый смысл твердил бежать со всех ног, а сердце разбивалось на осколки от каждого взгляда и прикосновения.
- Софи-Энн, простите, мне правда пора. И возьмите себе на вооружение - не приближайтесь ко мне. Я могу причинить Вам вред.
***
Он запер дверь своей художественной мастерской и прижался к ней спиной... Холст на мольберте, целый, не тронутый ничьей рукой, прожигал его разъяренным взглядом.
Грохот, который он принимал за шум в голове, оказался внешним. Это был взрыв, от которого его обдало жаром пламени. Он выбежал на улицу. Рядом с домом стоял огромный грузовик, смявший практически в гармошку черный бьюик его родителей, которые возвращались с отдыха в Испании... Он кинулся к машине... Но было уже слишком поздно. Все было тщетно. Разбитое, вымазанное в крови стекло... Отец, вероятно, умер сразу, пытаясь вывернуть руль так, чтобы спасти жену. Маргарет Бересфорд еще едва дышала, хоть и голову, и глаза ей заливала кровь.
- Господи, Чарли, что случилось? - Софи-Энн возникла как из ниоткуда.
- Вызывай 911. Срочно! - Чарли придерживал голову матери, которая едва дышала, но уже не приходила в себя...
***
- Она поправится? С ней все будет в порядке?..
- Простите, Мистер Бересфорд, мы вынуждены попросить Вас оставаться здесь. В реанимацию Вам нельзя...
Он остался снаружи в гнетущем душу ожидании. Софи-Энн слегка приобняла его за плечи.
- Все будет хорошо, Чарли, все будет хорошо.
- Я ни в чем не уверен...
По лицу юноши струились слезы... Через полчаса сердце Маргарет Бересфорд, в отчаянии сражавшееся за жизнь, остановилось...
***
Процессия была достаточно длинной. Черный гроб. Черный день. Даже небо казалось черным. В черном платье с черной сеткой-вуалью на лице Софи-Энн прильнула к Чарльзу, провожавшему глазами двойной ящик, последний приют родителей.
- Это все ты. Ты виновата... Тебе нужна моя жизнь...
- Мой милый Чарли. - Змеиный раздвоенный язык девушки скользнул ему в ухо. - Если бы ты сдался, принял меня, не сбежал, они были бы живы. Их кровь, мой дорогой, на твоих руках.
- Я убью тебя, змея.
- Нет... - Грустное выражение лица сирены, дочери музы печали - Мельпомены, выглядело почти правдоподобно. - Никто не сможет меня убить. Либо ты примешь меня, либо твои страдания будут бесконечны...
***
Даже ее свадебное платье было не белым, а зеленым - в тон цвету ее дьявольских глаз. Присягнув на вечную верность, Чарльз, казалось, уничтожил свою жизнь.
- Чарли... Чарли... - Богомерзкие губы шептали его имя, и один этот звук вызывал дрожь во всем его теле. Она поцеловала его в шею, расстегивая ворот рубашки.
- Убери от меня свои руки... Проклятая ведьма. - Юноша схватил ее за волосы и отшвырнул от себя на атласные подушки.
- Давай. - Она рванула его за руку к себе. - Не гаси его. В тебе есть этот огонь... Твое сердце... - Вычерчивая контуры на его груди, она пространно улыбалась. - Жаждет меня. Моего тела. Я перед тобой. Возьми меня, иначе твои страдания будут бесконечны. Только со мной ты обретешь подобие счастья. Уйдешь к наследнице Метатрона, умрешь в горячке.
Ее тело под шелковым платьем, казалось, источавшим яд, извивалось, как змеиное, желая свиться с ним в единое целое.
- Почему я не умею ненавидеть тебя, дьявольское отродье, ненавидеть до конца...
- Я - теперь часть тебя.
Вдавив тело сирены в кровать, он с жаром поцеловал ее в губы, срывая с нее платье, раздирая его на лоскутки.
- А ты умел меня презирать... - Дева улыбнулась, и, коснувшись его щеки рукой, явила ему видение...
Школа. Он хорошо помнил свои школьные годы. И только сейчас увидел худую рыжую девчонку, сидевшую на последней парте. Объект насмешек, издевок и пинков одноклассников. Чарли был самым высоким и красивым парнем в школе, капитаном футбольной команды, и ни для кого не было секретом, что дурнушка София Валенте была влюблена в него. Ему самому нравилось издеваться над убогой девчушкой, верившей в магию и оккультизм, и носившей его фото в своем гримуаре. Однажды он высмеял ее, прочитав ее стихотворения на публике, и, тогда, сгорая от унижения, она поклялась перед всеми, что он будет с ней и умрет из-за нее во имя нее.
- Все вышло, как я и планировала. - Прошипела София Валенте ему на ухо. - Ты виноват в моем унижении, Чарли, ты заплатишь за него жизнью, но пока ты будешь любить меня так, как никто никого не любил. Ты выдернул из меня по нитям всю мою суть, унизив прилюдно. Ты ее и вернешь. Его яростные, полные безумия поцелуи на ее шее оставляли кровоподтеки крови настолько багровой, что почти черной.
- Я больше тебя не предам. Никогда. Я люблю тебя, София.
Его голос утихал в безмолвной бездне, в которую он падал. Он умирал, чтобы она могла жить...
среда, 12 июня 2013
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Солнце зашло за горизонт и воцарились темнейшие сумерки. час спустя на небо взошла полная луна, своим светом проникающая в окна небольшой но уютной квартиры на третьем этаже. тонкие лунные лучи, ложась на мебель и окружающие предметы, придавали обстановке некий мистический оттенок, молчаливый и скорбный мистический оттенок...
В это время юная мисс по имени Амита отложила книгу "Саломея" от себя подальше на диван и скинула с себя одеяло, потому что ей стало нестерпимо жарко и душно от мучивших ее сладострастных мыслей. ее восхитительная бледнейшая кожа покрылась алым пламенем блаженных мурашек, губы непроизвольно открытые от тяжелого дыхания шептали имя, которое к ней приходило во снах в мечтах и наяву.
Амита встала с дивана и поглядела в широко открытое окно, через которое сочился мягкий и нежный свет серебристого ночного светила и черная сорочка мягко соскользнула с плеч, подвластная рукам девушки. Обнаженная она ловила на себе лунный свет, и, казалось, сама луна любуется дивной наготой ее прекрасного тела.
Немного выйдя из состояния транса, в которое ее ввел лунный свет, девушка прошла по квартире и коснулась ручки двери душевой комнаты. Ей нестерпимо хотелось смыть с себя магическое воздействие, которое она посылала недругам, и, потому она вошла, ступила ногой в ванную, и холодные почти ледяные струи душа покатились по ее коже, пока Амита впадала то в жар, то в холод.
Находясь в квартире в полном одиночестве девушка закрыла дверь на два замка, чтобы никто посторонний не мог войти и потревожить ее покой, ведь наедине с самой собой ей было намного лучше, чем с кем-то, только если этим кем-то не был он.
И сейчас сквозь шум душевых вод она услышала какой-то звук. Звук шагов. Почти рядом. У Амиты бешено заколотилось сердце, она никого не ждала, она никого не звала. Она не готова к посетителям и даже за одеждой ей уже не попасть в комнату, где она ее так беспечно оставила на кровати. Как? Каким образом? Она не могла понять. Она ведь прекрасно помнила, как запирала дверь и поворачивала ключ в замке дважды. И каким-то непостижимым образом, ведь если бы дверь взломали, она наверняка бы услышала!, дыхание и отчетливые шаги становились все более различимы в тишине, разбавляемой лишь плеском воды.
Ее дыхание участилось и стало прерывистым, как порывы ветра, бешено витавшего вокруг Луны, обнимающего ее своими незримыми руками. Шаги все приближались, девушка обняла себя руками и вжалась в стену. Будто шестым чувством она ощущала, что эти шаги не предвещают ничего хорошего. Впервые в жизни ей стало неуютно, и даже страшно.
Кто-то выждал несколько мгновений и резко дернул ручку двери на себя. Амита замерла в ожидании прячась за спасительной шторой. - Я слышу тебя, я слышу твое дыхание. Тебе нигде от меня не скрыться. - Прошептал мужской голос, и она тут же его узнала. Этот голос являлся ей в каждом сне, пытал ее шепотом наяву, разрывал ее сознание своим тембром. Амита вжалась спиной в стену, запрокинула голову и закрыла глаза, судорожно сглотнув, обнимая себя руками. Ей показалось что мир сейчас взорвется. Их разделяла штора, но стоило лишь протянуть руку и они окажутся рядом. "Рядом". Это слово сводило с ума одним своим звучанием...
Стала видна мужская рука с перстнями на ней, когда штору резко и грубо сорвали и отшвырнули на пол. О, МОЙ БОГ! Одним взглядом она коснулась всего его тела. - Черные волосы, завитые в кудри, обрамляли его томное лицо, покрытые поволокой глаза, губы, эти губы, вкус которых она мечтала ощутить всю свою жизнь. Нет. КАЖДУЮ из своих жизней. Стройное тело под черной футболкой и черными брюками...
- Как Ты вошел? Здесь было заперто.
Он смерил ее неторопливым взглядом, задевая каждый участок обнаженной неприкрытой ничем кожи, так, что девушка покраснела.
- Мне не нужны ключи, чтоб войти к тебе, Амита. Имея ключ от сердца, необязательно владеть ключом от квартиры...
Больше она не произнесла ни слова. Когда он приблизился к ней вплотную, ступив в одежде в ванну, она обвила рукой его шею, другой поигрывая волосами и яростно впилась поцелуем в его губы, истязая их зубами до крови. - Ты... для... меня... богиня... любимая... - Прерывисто шептал он ей на ухо, пока она ногтями рвала его футболку, гладя руками его грудь и живот.
Он сжимал в руках ее мокрые груди, пока она неистово боролась с застежкой брюк и целовал ее в шею, засасывая кожу до багровых пятен. Он обнял ее, его руки на спине его любимой рисовали когтями витиеватые узоры, кровь перемешивалась с водой, стекая в сток. Встав на колени и резко рванув его на себя она погрузила себе в рот его горячее вздымающееся естество, слегка поигрывая языком и зубами, она принялась ритмично сосать, удовлетворительно слыша его протяжные стоны и вскрики.
Он кончил резко, с шумом и криком, и белая субстанция обволокла девушке рот. Резким рывком за волосы Вадим поставил свою супругу по судьбе на ноги и впился ей в рот жадным поцелуем, резко войдя в нее. Он вжал ее в стену, ритмично двигаясь. Амита задыхалась так, что не могла уже закрыть рот, лишь стонала его имя, пока он гладил ее шею, склонив голову на бок, и будто оценивающе разглядывая ее.
Тело девушки обволокло томление своим ненасытным жаром, конечности сделались невыносимо тяжелыми, голова кружилась в мириаде огней. Тяжело дыша под струями обжигающего ледяного душа пара кончила одновременно, прижавшись друг к другу, и тогда ненасытный бывший рок-музыкант встал на колени и руками раздвинул девушке ноги, погладив пальцами набухшее розовое отверстие.
Подразнив пальцами самую пламенную горящую точку ее тела, он раздвинул половые губы и скользнул горячим языком внутрь. Девушку трясло в полусмертельной лихорадке. Зубы ухватывали участки нежной кожи, по ногам заструилась теплая кровь. Она знала, что эти шаги не предвещали ничего хорошего. Теперь она была, как вытащенная из коробки кукла, раздетая нерадивым мальчишкой, излизанная до головокружения, искусанная до шрамов. Его язык погружался все глубже, все сильнее властно провоцировал ее, и она истекла ему в рот тягучей вязкой прозрачной жидкостью с железным привкусом крови, бешено крича и извиваясь в его крепких руках, держащих ее за ноги. Они опустились на дно ванной и он крепко прижал ее к себе, целуя в ухо, и шепча единственные слова. которые она мечтала услышать всю жизнь, беспрестанно. - Я... НАВЕКИ...ТВОЙ...
В это время юная мисс по имени Амита отложила книгу "Саломея" от себя подальше на диван и скинула с себя одеяло, потому что ей стало нестерпимо жарко и душно от мучивших ее сладострастных мыслей. ее восхитительная бледнейшая кожа покрылась алым пламенем блаженных мурашек, губы непроизвольно открытые от тяжелого дыхания шептали имя, которое к ней приходило во снах в мечтах и наяву.
Амита встала с дивана и поглядела в широко открытое окно, через которое сочился мягкий и нежный свет серебристого ночного светила и черная сорочка мягко соскользнула с плеч, подвластная рукам девушки. Обнаженная она ловила на себе лунный свет, и, казалось, сама луна любуется дивной наготой ее прекрасного тела.
Немного выйдя из состояния транса, в которое ее ввел лунный свет, девушка прошла по квартире и коснулась ручки двери душевой комнаты. Ей нестерпимо хотелось смыть с себя магическое воздействие, которое она посылала недругам, и, потому она вошла, ступила ногой в ванную, и холодные почти ледяные струи душа покатились по ее коже, пока Амита впадала то в жар, то в холод.
Находясь в квартире в полном одиночестве девушка закрыла дверь на два замка, чтобы никто посторонний не мог войти и потревожить ее покой, ведь наедине с самой собой ей было намного лучше, чем с кем-то, только если этим кем-то не был он.
И сейчас сквозь шум душевых вод она услышала какой-то звук. Звук шагов. Почти рядом. У Амиты бешено заколотилось сердце, она никого не ждала, она никого не звала. Она не готова к посетителям и даже за одеждой ей уже не попасть в комнату, где она ее так беспечно оставила на кровати. Как? Каким образом? Она не могла понять. Она ведь прекрасно помнила, как запирала дверь и поворачивала ключ в замке дважды. И каким-то непостижимым образом, ведь если бы дверь взломали, она наверняка бы услышала!, дыхание и отчетливые шаги становились все более различимы в тишине, разбавляемой лишь плеском воды.
Ее дыхание участилось и стало прерывистым, как порывы ветра, бешено витавшего вокруг Луны, обнимающего ее своими незримыми руками. Шаги все приближались, девушка обняла себя руками и вжалась в стену. Будто шестым чувством она ощущала, что эти шаги не предвещают ничего хорошего. Впервые в жизни ей стало неуютно, и даже страшно.
Кто-то выждал несколько мгновений и резко дернул ручку двери на себя. Амита замерла в ожидании прячась за спасительной шторой. - Я слышу тебя, я слышу твое дыхание. Тебе нигде от меня не скрыться. - Прошептал мужской голос, и она тут же его узнала. Этот голос являлся ей в каждом сне, пытал ее шепотом наяву, разрывал ее сознание своим тембром. Амита вжалась спиной в стену, запрокинула голову и закрыла глаза, судорожно сглотнув, обнимая себя руками. Ей показалось что мир сейчас взорвется. Их разделяла штора, но стоило лишь протянуть руку и они окажутся рядом. "Рядом". Это слово сводило с ума одним своим звучанием...
Стала видна мужская рука с перстнями на ней, когда штору резко и грубо сорвали и отшвырнули на пол. О, МОЙ БОГ! Одним взглядом она коснулась всего его тела. - Черные волосы, завитые в кудри, обрамляли его томное лицо, покрытые поволокой глаза, губы, эти губы, вкус которых она мечтала ощутить всю свою жизнь. Нет. КАЖДУЮ из своих жизней. Стройное тело под черной футболкой и черными брюками...
- Как Ты вошел? Здесь было заперто.
Он смерил ее неторопливым взглядом, задевая каждый участок обнаженной неприкрытой ничем кожи, так, что девушка покраснела.
- Мне не нужны ключи, чтоб войти к тебе, Амита. Имея ключ от сердца, необязательно владеть ключом от квартиры...
Больше она не произнесла ни слова. Когда он приблизился к ней вплотную, ступив в одежде в ванну, она обвила рукой его шею, другой поигрывая волосами и яростно впилась поцелуем в его губы, истязая их зубами до крови. - Ты... для... меня... богиня... любимая... - Прерывисто шептал он ей на ухо, пока она ногтями рвала его футболку, гладя руками его грудь и живот.
Он сжимал в руках ее мокрые груди, пока она неистово боролась с застежкой брюк и целовал ее в шею, засасывая кожу до багровых пятен. Он обнял ее, его руки на спине его любимой рисовали когтями витиеватые узоры, кровь перемешивалась с водой, стекая в сток. Встав на колени и резко рванув его на себя она погрузила себе в рот его горячее вздымающееся естество, слегка поигрывая языком и зубами, она принялась ритмично сосать, удовлетворительно слыша его протяжные стоны и вскрики.
Он кончил резко, с шумом и криком, и белая субстанция обволокла девушке рот. Резким рывком за волосы Вадим поставил свою супругу по судьбе на ноги и впился ей в рот жадным поцелуем, резко войдя в нее. Он вжал ее в стену, ритмично двигаясь. Амита задыхалась так, что не могла уже закрыть рот, лишь стонала его имя, пока он гладил ее шею, склонив голову на бок, и будто оценивающе разглядывая ее.
Тело девушки обволокло томление своим ненасытным жаром, конечности сделались невыносимо тяжелыми, голова кружилась в мириаде огней. Тяжело дыша под струями обжигающего ледяного душа пара кончила одновременно, прижавшись друг к другу, и тогда ненасытный бывший рок-музыкант встал на колени и руками раздвинул девушке ноги, погладив пальцами набухшее розовое отверстие.
Подразнив пальцами самую пламенную горящую точку ее тела, он раздвинул половые губы и скользнул горячим языком внутрь. Девушку трясло в полусмертельной лихорадке. Зубы ухватывали участки нежной кожи, по ногам заструилась теплая кровь. Она знала, что эти шаги не предвещали ничего хорошего. Теперь она была, как вытащенная из коробки кукла, раздетая нерадивым мальчишкой, излизанная до головокружения, искусанная до шрамов. Его язык погружался все глубже, все сильнее властно провоцировал ее, и она истекла ему в рот тягучей вязкой прозрачной жидкостью с железным привкусом крови, бешено крича и извиваясь в его крепких руках, держащих ее за ноги. Они опустились на дно ванной и он крепко прижал ее к себе, целуя в ухо, и шепча единственные слова. которые она мечтала услышать всю жизнь, беспрестанно. - Я... НАВЕКИ...ТВОЙ...
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
04.05.2013 в 12:12
Пишет Душа в огне:Черный мотылек.
Несмотря на позднюю осень, солнце еще не перестало по-летнему греть и припекало совсем как в жаркий июльский день, нагревая подоконник до раскаленного состояния. Подоконник, на котором стояли в горшках красивые, но неизвестные цветы.
Девушка по имени Амита только что проснулась, поглядела на себя в зеркало, сонно зевнула. Ее взгляд приковал к себе настенный календарь. Красные буквы оглашали месяц, который воцарил сейчас, поправ все законы лета. Октябрь.
Внезапно что-то черное мелькнуло, зависнув на мгновение в воздухе, и исчезло из поля зрения. Что-то в районе оконной рамы. Амита поглядела в окно, но ничего не увидела. Тогда, приблизившись вплотную, она подняла оконную раму, и в лицо ей ударил огненный порыв ветра.
На подоконнике, сложив крылья, сидело что-то маленькое и черное. Присмотревшись, девушка поняла, что именно это создание мелькнуло и исчезло, усевшись на кипящий жаром подоконник, рискуя сгореть от жары или опалить свои ножки. Маленькая бабочка... Черный мотылек.
Девушка протянула руку к малюсенькому созданию, и оно мягко вспорхнуло ей на руку. Черные, цвета ночи, крылья раскладывались и складывались, пока мотылек не вспорхнул ей на плечо. Они могли так долго просидеть, но резкий пронзительный звук музыки в машине под окнами, похоже, спугнул маленького гостя, и он улетел...
Он прилетал каждое утро и стоило ему появиться, ей становилось легко и радостно, — он ползал по ее рукам, а она задорно смеялась, глядя на него.
Однажды наутро шел дождь. Мотылек не прилетел... Амита была очень расстроена. Время шло к одиннадцати, а он неизменно прилетал к десяти каждый день. "Бабочки-однодневки долго не живут", — пыталась она не то убедить себя в чем-то, не то расстроить окончательно. Их пора лето — даже странно, что он задержался до октября.
Отмахнувшись от грустных мыслей, девушка сняла с себя одежду, взяла полотенце и собралась уже в душ, как увидела, что по стеклу, борясь со своей природой, ползет маленькое создание. Девушка бросилась, нагая, к окну. Осторожно взяв его за крылышки, она положила его на полотенце. Но, увы, было слишком поздно...
Пыльцы на крыльях совсем не было. Избитый дождем, распростертый на полотенце, он умирал. Мотылек, который не может летать, — почти что мертвый. Крылья дрогнули... но нет, Амита приняла за их движение порыв ветра с ненавистным дождем. Мотылек был неподвижен. Широко распахнув крылья, он... умер.
Отвернувшись от окна, девушка не сдерживала горьких слез, копившихся не одно тысячелетие. Что-то заставило ее обернуться к полотенцу, савану ее маленького друга. Полотенце было... пустым.
Горячее дыхание обожгло ее шею и кто-то сдавил рукой плечо... Она знала его так хорошо, что ей не надо было оборачиваться, чтобы понять, что это он.
— Наконец ты впустила меня. Меня тронуло, как ты переживала. Это было так... мило, по-моему, — в холодном голосе слышался неприкрытый сарказм. Его волосы щекотали ей шею.
— Я безумно переживала. Я уже не спрашиваю о том, как ты стал мотыльком... Просто, почему ты не явился утром, ровно в десять?..
— Я явился тогда, когда появилась возможность многое увидеть.
Его жесткие холодные мокрые руки сжали ягодицы девушки, и она откинула голову ему на грудь, чтобы увидеть его лицо... Веками любимое и ненавистное. Карие, с зелеными вкраплениями, глаза смотрели на нее одержимо, безумно, — в них до краев плескалась похоть. Бледное лицо в обрамлении черных кудрей — как смысл жизни, как икона.
Вадим... одно произнесенное его имя вызвало в обоих бурю страстей. Резко обернувшись, она впилась поцелуями — жадными, сосущими, в его открытую шею, вылизывая и покусывая нежную кожу... Его рука, намотав на себя ее волосы, резко дернула голову девушки назад, и он впился поцелуями в ее губы, с которых зазмеилась кровь. Его руки лихорадочно обшаривали каждый сантиметр ее дрожащего холодного тела под порывами ветра и дождя, бродившего по комнате. Его руки, нежно проникнув между бедер, рванулись вверх, к самой горящей точке. Волна ошеломительного головокружения сладостной тошнотой обволокла ее своим теплом...
Подразнив ее слегка своими прикосновениями и сжатиями в руках мягкой увлажненной кожицы, нервно выдернув руку и рывком расстегнув пуговицу брюк, приспустив ткань трусов, он ввел свой горячий нетерпеливый , изнемогающий, твердый ствол в глубины между ее ног.
— Вадя... Вадя-я... Ваденька... — ее стоны все громче разрывали квартирную тишь, пока он гладил руками ее лицо, раз за разом вонзаясь все глубже в нее, хотя, казалось бы, уже и некуда. Нетерпеливый, злобный, — он слушал ее стоны с улыбкой на лице, полной нарциссизма и самообожания.
— Моя маленькая шлюшка. Моя грязная потаскушка.Пленница черного мотылька навеки, — произнес он, перебирая шелк ее каштановых волос в пальцах. Резко развернув ее спиной, раздвинув ягодицы, он вонзился своим членом в глубокое отверстие ее тела, исходя млечной жидкостью. Его руки, обрисовывающие контор ее грудей, сжимали, теребили ее соски, затем устремляясь во впадину между ног, выдергивая пальцы раньше, чем девушка успевала кончить, мучая без конца и начала...
Лопатками она чувствовала конвульсии сердца в его прекрасной груди и желала одного: чтобы соитие длилось вечно, чтобы черный мотылек, мрачно порхая, взрезал ее тело своим проникновением, взрезал ее уста своим наглым вторжением, — чтобы она могла чувствовать его вкус, тепло, форму — вечно, чтобы он наполнял ее вечно... магией своего тела. Магией своих невидимых крыльев, которые, благодаря ей не сломает ни один дождь... больше... никогда.
URL записиНесмотря на позднюю осень, солнце еще не перестало по-летнему греть и припекало совсем как в жаркий июльский день, нагревая подоконник до раскаленного состояния. Подоконник, на котором стояли в горшках красивые, но неизвестные цветы.
Девушка по имени Амита только что проснулась, поглядела на себя в зеркало, сонно зевнула. Ее взгляд приковал к себе настенный календарь. Красные буквы оглашали месяц, который воцарил сейчас, поправ все законы лета. Октябрь.
Внезапно что-то черное мелькнуло, зависнув на мгновение в воздухе, и исчезло из поля зрения. Что-то в районе оконной рамы. Амита поглядела в окно, но ничего не увидела. Тогда, приблизившись вплотную, она подняла оконную раму, и в лицо ей ударил огненный порыв ветра.
На подоконнике, сложив крылья, сидело что-то маленькое и черное. Присмотревшись, девушка поняла, что именно это создание мелькнуло и исчезло, усевшись на кипящий жаром подоконник, рискуя сгореть от жары или опалить свои ножки. Маленькая бабочка... Черный мотылек.
Девушка протянула руку к малюсенькому созданию, и оно мягко вспорхнуло ей на руку. Черные, цвета ночи, крылья раскладывались и складывались, пока мотылек не вспорхнул ей на плечо. Они могли так долго просидеть, но резкий пронзительный звук музыки в машине под окнами, похоже, спугнул маленького гостя, и он улетел...
Он прилетал каждое утро и стоило ему появиться, ей становилось легко и радостно, — он ползал по ее рукам, а она задорно смеялась, глядя на него.
Однажды наутро шел дождь. Мотылек не прилетел... Амита была очень расстроена. Время шло к одиннадцати, а он неизменно прилетал к десяти каждый день. "Бабочки-однодневки долго не живут", — пыталась она не то убедить себя в чем-то, не то расстроить окончательно. Их пора лето — даже странно, что он задержался до октября.
Отмахнувшись от грустных мыслей, девушка сняла с себя одежду, взяла полотенце и собралась уже в душ, как увидела, что по стеклу, борясь со своей природой, ползет маленькое создание. Девушка бросилась, нагая, к окну. Осторожно взяв его за крылышки, она положила его на полотенце. Но, увы, было слишком поздно...
Пыльцы на крыльях совсем не было. Избитый дождем, распростертый на полотенце, он умирал. Мотылек, который не может летать, — почти что мертвый. Крылья дрогнули... но нет, Амита приняла за их движение порыв ветра с ненавистным дождем. Мотылек был неподвижен. Широко распахнув крылья, он... умер.
Отвернувшись от окна, девушка не сдерживала горьких слез, копившихся не одно тысячелетие. Что-то заставило ее обернуться к полотенцу, савану ее маленького друга. Полотенце было... пустым.
Горячее дыхание обожгло ее шею и кто-то сдавил рукой плечо... Она знала его так хорошо, что ей не надо было оборачиваться, чтобы понять, что это он.
— Наконец ты впустила меня. Меня тронуло, как ты переживала. Это было так... мило, по-моему, — в холодном голосе слышался неприкрытый сарказм. Его волосы щекотали ей шею.
— Я безумно переживала. Я уже не спрашиваю о том, как ты стал мотыльком... Просто, почему ты не явился утром, ровно в десять?..
— Я явился тогда, когда появилась возможность многое увидеть.
Его жесткие холодные мокрые руки сжали ягодицы девушки, и она откинула голову ему на грудь, чтобы увидеть его лицо... Веками любимое и ненавистное. Карие, с зелеными вкраплениями, глаза смотрели на нее одержимо, безумно, — в них до краев плескалась похоть. Бледное лицо в обрамлении черных кудрей — как смысл жизни, как икона.
Вадим... одно произнесенное его имя вызвало в обоих бурю страстей. Резко обернувшись, она впилась поцелуями — жадными, сосущими, в его открытую шею, вылизывая и покусывая нежную кожу... Его рука, намотав на себя ее волосы, резко дернула голову девушки назад, и он впился поцелуями в ее губы, с которых зазмеилась кровь. Его руки лихорадочно обшаривали каждый сантиметр ее дрожащего холодного тела под порывами ветра и дождя, бродившего по комнате. Его руки, нежно проникнув между бедер, рванулись вверх, к самой горящей точке. Волна ошеломительного головокружения сладостной тошнотой обволокла ее своим теплом...
Подразнив ее слегка своими прикосновениями и сжатиями в руках мягкой увлажненной кожицы, нервно выдернув руку и рывком расстегнув пуговицу брюк, приспустив ткань трусов, он ввел свой горячий нетерпеливый , изнемогающий, твердый ствол в глубины между ее ног.
— Вадя... Вадя-я... Ваденька... — ее стоны все громче разрывали квартирную тишь, пока он гладил руками ее лицо, раз за разом вонзаясь все глубже в нее, хотя, казалось бы, уже и некуда. Нетерпеливый, злобный, — он слушал ее стоны с улыбкой на лице, полной нарциссизма и самообожания.
— Моя маленькая шлюшка. Моя грязная потаскушка.Пленница черного мотылька навеки, — произнес он, перебирая шелк ее каштановых волос в пальцах. Резко развернув ее спиной, раздвинув ягодицы, он вонзился своим членом в глубокое отверстие ее тела, исходя млечной жидкостью. Его руки, обрисовывающие контор ее грудей, сжимали, теребили ее соски, затем устремляясь во впадину между ног, выдергивая пальцы раньше, чем девушка успевала кончить, мучая без конца и начала...
Лопатками она чувствовала конвульсии сердца в его прекрасной груди и желала одного: чтобы соитие длилось вечно, чтобы черный мотылек, мрачно порхая, взрезал ее тело своим проникновением, взрезал ее уста своим наглым вторжением, — чтобы она могла чувствовать его вкус, тепло, форму — вечно, чтобы он наполнял ее вечно... магией своего тела. Магией своих невидимых крыльев, которые, благодаря ей не сломает ни один дождь... больше... никогда.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
03.05.2013 в 12:28
Пишет Душа в огне:405.
Сумерки ночи сгустились над еще не спящим городом, величественной столицей величественной страны. Густой темный оттенок окончания дня с мглой и туманами окутывал каждую улицу, каждый тротуар, поземкой ползая и вылизывая асфальт. Фонари тускло-желтым матовым светом создавали эффект длинных неровных причудливых теней. В каждом темном потаенном уголке улицы мог спрятаться кто угодно. Звуки изредка проносящихся машин воем разносились по тихим безлюдным улочкам. Монотонное эхо, соприкасаясь с каменной кладкой, отражалось от стен, проникая глубоко в мозг одиноко возвращающейся с трудного дня уставшей и замерзшей девушки. Мягкий бархатный голос ласкал ее сознание, будто языком проводя по покрывшейся мурашками сумасшедшей коже. Он звал ее по имени, устало, остервенело, в который раз за день. И который раз его мягкий нежный, похожий на вкус вишни мелодичный баритон доводил ее до исступления. Мокрого, влажного исступления.
— Иди ко мне. Приходи на меня посмотреть...
— Если бы я могла. Если бы я только знала, где ты.
Обессиленная и измученная этим голосом, она тряхнула головой. Заиндевевшие от инея ресницы скрывали пожар, томящийся в ее расширенных от возбуждения зрачках, каждый раз, как она слышала произнесенное им ее имя в своей голове. В ее голове уныло замелькали картины кладбища, с которого она возвращалась, совершив один из ритуалов. Она стояла на коленях на безымянной могиле, сложив руки и нашептывая текст оговора. Холод пронизывал ее тело насквозь... Тело, жаждавшее тепла и человеческой ласки. И не получившее ничего кроме ледяного прожигающего могильного холода, нищеты, без крова, тепла близких и родных. Ничего в ее жизни не осталось от прежней, и никогда уже не будет. Шорох, раздавшийся из ниоткуда, заставил ее повернуть голову в его направлении. Нескрываемая злость и раздражение окутали ее страшной волной.
— Опять кто-то наблюдает... И не сидится же людям дома в этот декабрьский морозный поздний час.
Но позади себя она никого не увидела. Тем страннее ей показалось наличие этого шума.
— Ненавижу, когда меня отвлекают. Не-на-ви-жу!!!
Звук полоснул ее по уху, как будто провели ножом по железу. Чья-то фигура в черном кожаном плаще нависла над ней, и, обойдя ее сзади, мужчина просунул руку ей за воротник черного пальто. Схватив ее за волосы, наощупь изучая их структуру, он рванул ее за них, прижав ее голову к своему животу.
— Все колдуешь, сучка, никак не успокоишься... Вместо того, чтобы уже раздавленной и униженной лежать у меня в ногах и умолять трахнуть тебя. До кровавой пены из твоего поганого ротика.
— Я прекращу колдовать только тогда, когда прекратишь ты. И объявишься, Дьявол тебя дери.
— Только после того, как выдерет тебя. Очень даже хорошо, что ты на коленях. Запоминай эту позу, иной у тебя по жизни не будет. Повернись ко мне, сука, я хочу посмотреть на твой рот.
Девушка повиновалась, но не без сурового яростного блеска в глазах, которым она одарила этот богомерзкий противоречащий ее сути, но все-таки безумно любимый облик. Одного взгляда на него ей хватило, чтобы впасть в состояние блаженства от накатываемой оргазмической волны. Его волосы кудрями ниспадали на его лицо, почти закрыв его с одной стороны. Не смотря на ее недостаточно хорошее зрение, цвет его каре-зеленых глаз бросался в глаза четко, сквозь снежный буран и метель. Будто бы эти глаза не смотрели на нее сейчас, а находились внутри ее головы в самом близком доступе. Большим пальцем правой руки он оттянул ее нижнюю губу вниз, наблюдая за тем, как увлажняется ее рот.
— Господи, ты такая горячая. Я хочу трахнуть тебя в рот сейчас.
— Действуй.
Она яростно посмотрела ему в глаза за, что он наградил ее несильной пощечиной. Щека горела от удара, но ярости в ней не уменьшилось, скорее наоборот.
— Ты, блядь, будешь смотреть мне в глаза только тогда, когда я тебе разрешу, дрянь. А до тех пор и не думай даже сопротивляться.
Одной рукой мужчина все еще держал ее за волосы, резким рывком оттянув ее голову назад, так, чтоб в ее поле зрения оказался только виден его член, вздыбившийся под воздействием эрекции даже сквозь брюки. Другой, расстегнув ширинку и опустив ткань трусов, высвобождая свой могучий член, он провел им по уголку ее влажного рта, и она нетерпеливо охватила его ртом, медленно совершая языком круговые движения вокруг него. Он продвигал свой член все ближе к ее глотке, пока она не начала заглатывать его все глубже. Мужчина закатил глаза, готовый к оргазму. Волна удовольствия накатывала на него, захлестывая всю его суть, извивая его тело в конвульсиях.
— Я кончу тебе прямо в глотку. Приготовься к приему пищи, моя дорогая.
Обильная сперма стекала по стенкам ее глотки прямо в желудок. Соленая, обжигающая, напоминающая отраву яда. Девушка плохо осознавала все, что последовало далее. Земля, слишком рыхлая, неизвестным сверхъестественным способом не затвердевшая от лютых морозов осела и начала осыпаться под их двойным весом. Тьма и мрак. Клокочущая бездна могилы приняла их в себя. Девушка раздвинула ноги, обхватывая ими его бедра так, что ее юбка затрещала по швам. Холод прожигал ее тело... Холод... И жар... Девушка пришла в себя. Она стояла посреди улицы, сжимая одной рукой другую так сильно, что на нежной коже проступили следы ногтей.
— Сколько можно уже. Я так никогда не вернусь в гостиницу. Как же мне надоели твои "игры разума", — злобно огрызнулась она. Ответ последовал незамедлительно.
— Признайся, что в этом что-то было. Ты. Я. Могила. Введенское... Ты бы и в реальности этого хотела.
— Ничего подобного. Предпочитаю "живое" порево, а не попахивающее мертвечинкой, прямо как все в твоей магии...
Она не могла отрицать суть. Он был прав. Он почти всегда был прав. Тяжело вздохнув, девушка открыла тяжелую дверь гостиницы "Восход"... Подойдя к двери номера 405, девушка вставила карточку внутрь. Панель загорелась красным светом. Раздался тревожный режущий ухо звук. Девушка смотрела на дверь в смятении. Это же невозможно!!! Она оплатила номер на три дня вперед. И все же... Каким-то непостижимым образом ключ больше не работал. Спустившись вниз на ресепшн, она обратилась к невысокой женщине в белой блузке.
— Я прошу прощения, мой номер оплачен, но ключ больше не подходит. Только днем все было в порядке. Я требую объяснений. Я все таки не миллионер, чтобы по несколько раз вносить плату за номер.
— Девушка, Вы не переживайте, полагаем, что это чудовищная ошибка и все будет исправлено в ближайшее время. Я спрошу у горничной ее ключ, и Вы попадете беспрепятственно в свой номер.
— Между прочим у меня есть чек.
Девушка помахала им в воздухе перед глазами женщины, и та будто бы смутилась.
— Пойдемте...
В скором времени ключ был найден и, вставив его в дверь номера, они услышали неприятный режущий ухо звук. Панель засветилась зеленым светом, и дверь растворилась.
— Ну что ж, Ваша проблема решена, а мне пора к своим обязанностям. Приятного отдыха. Еще раз просим прощения за причиненные неудобства.
Девушка кивнула в ответ и вошла внутрь. С первого взгляда все осталось неизменным - кровать, тумбочка, ее вещи. Но добавилось что-то еще... Но что. Девушка не успела понять, когда знакомый до боли голос позвал ее по имени. Она обернулась. Он стоял прямо перед ней, с мокрыми от недавно принятого душа волосами и обнаженной грудью с полотенцем на шее и на бедрах.
— Все-таки проникла... Как тебя ни останавливай, а ты настырная... Понравилось на кладбище? Я вот только отмыл себя от могильной земли...
— Но... как? — девушка ошеломленно глядела на него.
— Тебе уже даже трудно понять, где реальность, где воображение? Скоро даже день и ночь станут как брат и сестра. Как Никта и Эреб. Как ты и я...
Его губы накрыли ее, и он провел по ним языком. Срывая с нее пальто, красную шерстяную кофточку и юбку, он постоянно прицокивал языком будто оценивая каждый миллиметр ее тела. Исследуя каждый участок горячими, грубыми, воспаленными страстью руками. Страстные поцелуи перемежались с его болезненным ощупыванием ее тела. Он дразнил ее. Засунув руку под юбку, под кружево черных трусиков, он ввел свои пальцы глубоко в ее взмокшее нутро, совершая плавные и мягкие нажимы на самую воспаленную точку ее тела. Девушка изнемогала. Ее рассудок полыхал неземным алчным огнем, поглощавшим ее с головой.
— Умоляй меня трахнуть тебя.
— Любимый, пожалуйста. Пожалуйста...
Скрепив ее руки в своей над ее головой и распахнув полотенце, следя за ее возбужденным взглядом, изучающим его член, он больно и жестко ввел его в ее вагину. Его толчки в ее теле были болезненными изнуряющими, продолжительными. Девушка кричала на все голоса, извиваясь под ним, пока он сжимал, растирал ее груди, оттягивая соски и покусывая их до крови.
— Недолго осталось... Скоро ты продашь за это последнее, что у тебя осталось. Свою душу.
В его глазах полыхал адский огонь самой преисподней. Она припомнила его слова, произнесенные на кладбище: "Я прекращу колдовать только тогда, когда прекратишь ты. И объявишься, Дьявол тебя дери. — Только после того, как выдерет тебя." Ее действительно сейчас драл сам Сатана, вгрызаясь в нее своим членом, как раскаленное железо, вгрызается в кожу, оставляя клеймо. Резко развернув ее на живот, он вошел в нее сзади на всю длину так, что она даже вздохнуть от боли не смогла. Все внутри нее горело, плавилось, кололо и сходило с ума от жара и боли. Простыни "Восхода" надолго запомнили кровь на своей белизне, холеной как лоск от потери девственности. Это были совсем не менструации...
URL записиСумерки ночи сгустились над еще не спящим городом, величественной столицей величественной страны. Густой темный оттенок окончания дня с мглой и туманами окутывал каждую улицу, каждый тротуар, поземкой ползая и вылизывая асфальт. Фонари тускло-желтым матовым светом создавали эффект длинных неровных причудливых теней. В каждом темном потаенном уголке улицы мог спрятаться кто угодно. Звуки изредка проносящихся машин воем разносились по тихим безлюдным улочкам. Монотонное эхо, соприкасаясь с каменной кладкой, отражалось от стен, проникая глубоко в мозг одиноко возвращающейся с трудного дня уставшей и замерзшей девушки. Мягкий бархатный голос ласкал ее сознание, будто языком проводя по покрывшейся мурашками сумасшедшей коже. Он звал ее по имени, устало, остервенело, в который раз за день. И который раз его мягкий нежный, похожий на вкус вишни мелодичный баритон доводил ее до исступления. Мокрого, влажного исступления.
— Иди ко мне. Приходи на меня посмотреть...
— Если бы я могла. Если бы я только знала, где ты.
Обессиленная и измученная этим голосом, она тряхнула головой. Заиндевевшие от инея ресницы скрывали пожар, томящийся в ее расширенных от возбуждения зрачках, каждый раз, как она слышала произнесенное им ее имя в своей голове. В ее голове уныло замелькали картины кладбища, с которого она возвращалась, совершив один из ритуалов. Она стояла на коленях на безымянной могиле, сложив руки и нашептывая текст оговора. Холод пронизывал ее тело насквозь... Тело, жаждавшее тепла и человеческой ласки. И не получившее ничего кроме ледяного прожигающего могильного холода, нищеты, без крова, тепла близких и родных. Ничего в ее жизни не осталось от прежней, и никогда уже не будет. Шорох, раздавшийся из ниоткуда, заставил ее повернуть голову в его направлении. Нескрываемая злость и раздражение окутали ее страшной волной.
— Опять кто-то наблюдает... И не сидится же людям дома в этот декабрьский морозный поздний час.
Но позади себя она никого не увидела. Тем страннее ей показалось наличие этого шума.
— Ненавижу, когда меня отвлекают. Не-на-ви-жу!!!
Звук полоснул ее по уху, как будто провели ножом по железу. Чья-то фигура в черном кожаном плаще нависла над ней, и, обойдя ее сзади, мужчина просунул руку ей за воротник черного пальто. Схватив ее за волосы, наощупь изучая их структуру, он рванул ее за них, прижав ее голову к своему животу.
— Все колдуешь, сучка, никак не успокоишься... Вместо того, чтобы уже раздавленной и униженной лежать у меня в ногах и умолять трахнуть тебя. До кровавой пены из твоего поганого ротика.
— Я прекращу колдовать только тогда, когда прекратишь ты. И объявишься, Дьявол тебя дери.
— Только после того, как выдерет тебя. Очень даже хорошо, что ты на коленях. Запоминай эту позу, иной у тебя по жизни не будет. Повернись ко мне, сука, я хочу посмотреть на твой рот.
Девушка повиновалась, но не без сурового яростного блеска в глазах, которым она одарила этот богомерзкий противоречащий ее сути, но все-таки безумно любимый облик. Одного взгляда на него ей хватило, чтобы впасть в состояние блаженства от накатываемой оргазмической волны. Его волосы кудрями ниспадали на его лицо, почти закрыв его с одной стороны. Не смотря на ее недостаточно хорошее зрение, цвет его каре-зеленых глаз бросался в глаза четко, сквозь снежный буран и метель. Будто бы эти глаза не смотрели на нее сейчас, а находились внутри ее головы в самом близком доступе. Большим пальцем правой руки он оттянул ее нижнюю губу вниз, наблюдая за тем, как увлажняется ее рот.
— Господи, ты такая горячая. Я хочу трахнуть тебя в рот сейчас.
— Действуй.
Она яростно посмотрела ему в глаза за, что он наградил ее несильной пощечиной. Щека горела от удара, но ярости в ней не уменьшилось, скорее наоборот.
— Ты, блядь, будешь смотреть мне в глаза только тогда, когда я тебе разрешу, дрянь. А до тех пор и не думай даже сопротивляться.
Одной рукой мужчина все еще держал ее за волосы, резким рывком оттянув ее голову назад, так, чтоб в ее поле зрения оказался только виден его член, вздыбившийся под воздействием эрекции даже сквозь брюки. Другой, расстегнув ширинку и опустив ткань трусов, высвобождая свой могучий член, он провел им по уголку ее влажного рта, и она нетерпеливо охватила его ртом, медленно совершая языком круговые движения вокруг него. Он продвигал свой член все ближе к ее глотке, пока она не начала заглатывать его все глубже. Мужчина закатил глаза, готовый к оргазму. Волна удовольствия накатывала на него, захлестывая всю его суть, извивая его тело в конвульсиях.
— Я кончу тебе прямо в глотку. Приготовься к приему пищи, моя дорогая.
Обильная сперма стекала по стенкам ее глотки прямо в желудок. Соленая, обжигающая, напоминающая отраву яда. Девушка плохо осознавала все, что последовало далее. Земля, слишком рыхлая, неизвестным сверхъестественным способом не затвердевшая от лютых морозов осела и начала осыпаться под их двойным весом. Тьма и мрак. Клокочущая бездна могилы приняла их в себя. Девушка раздвинула ноги, обхватывая ими его бедра так, что ее юбка затрещала по швам. Холод прожигал ее тело... Холод... И жар... Девушка пришла в себя. Она стояла посреди улицы, сжимая одной рукой другую так сильно, что на нежной коже проступили следы ногтей.
— Сколько можно уже. Я так никогда не вернусь в гостиницу. Как же мне надоели твои "игры разума", — злобно огрызнулась она. Ответ последовал незамедлительно.
— Признайся, что в этом что-то было. Ты. Я. Могила. Введенское... Ты бы и в реальности этого хотела.
— Ничего подобного. Предпочитаю "живое" порево, а не попахивающее мертвечинкой, прямо как все в твоей магии...
Она не могла отрицать суть. Он был прав. Он почти всегда был прав. Тяжело вздохнув, девушка открыла тяжелую дверь гостиницы "Восход"... Подойдя к двери номера 405, девушка вставила карточку внутрь. Панель загорелась красным светом. Раздался тревожный режущий ухо звук. Девушка смотрела на дверь в смятении. Это же невозможно!!! Она оплатила номер на три дня вперед. И все же... Каким-то непостижимым образом ключ больше не работал. Спустившись вниз на ресепшн, она обратилась к невысокой женщине в белой блузке.
— Я прошу прощения, мой номер оплачен, но ключ больше не подходит. Только днем все было в порядке. Я требую объяснений. Я все таки не миллионер, чтобы по несколько раз вносить плату за номер.
— Девушка, Вы не переживайте, полагаем, что это чудовищная ошибка и все будет исправлено в ближайшее время. Я спрошу у горничной ее ключ, и Вы попадете беспрепятственно в свой номер.
— Между прочим у меня есть чек.
Девушка помахала им в воздухе перед глазами женщины, и та будто бы смутилась.
— Пойдемте...
В скором времени ключ был найден и, вставив его в дверь номера, они услышали неприятный режущий ухо звук. Панель засветилась зеленым светом, и дверь растворилась.
— Ну что ж, Ваша проблема решена, а мне пора к своим обязанностям. Приятного отдыха. Еще раз просим прощения за причиненные неудобства.
Девушка кивнула в ответ и вошла внутрь. С первого взгляда все осталось неизменным - кровать, тумбочка, ее вещи. Но добавилось что-то еще... Но что. Девушка не успела понять, когда знакомый до боли голос позвал ее по имени. Она обернулась. Он стоял прямо перед ней, с мокрыми от недавно принятого душа волосами и обнаженной грудью с полотенцем на шее и на бедрах.
— Все-таки проникла... Как тебя ни останавливай, а ты настырная... Понравилось на кладбище? Я вот только отмыл себя от могильной земли...
— Но... как? — девушка ошеломленно глядела на него.
— Тебе уже даже трудно понять, где реальность, где воображение? Скоро даже день и ночь станут как брат и сестра. Как Никта и Эреб. Как ты и я...
Его губы накрыли ее, и он провел по ним языком. Срывая с нее пальто, красную шерстяную кофточку и юбку, он постоянно прицокивал языком будто оценивая каждый миллиметр ее тела. Исследуя каждый участок горячими, грубыми, воспаленными страстью руками. Страстные поцелуи перемежались с его болезненным ощупыванием ее тела. Он дразнил ее. Засунув руку под юбку, под кружево черных трусиков, он ввел свои пальцы глубоко в ее взмокшее нутро, совершая плавные и мягкие нажимы на самую воспаленную точку ее тела. Девушка изнемогала. Ее рассудок полыхал неземным алчным огнем, поглощавшим ее с головой.
— Умоляй меня трахнуть тебя.
— Любимый, пожалуйста. Пожалуйста...
Скрепив ее руки в своей над ее головой и распахнув полотенце, следя за ее возбужденным взглядом, изучающим его член, он больно и жестко ввел его в ее вагину. Его толчки в ее теле были болезненными изнуряющими, продолжительными. Девушка кричала на все голоса, извиваясь под ним, пока он сжимал, растирал ее груди, оттягивая соски и покусывая их до крови.
— Недолго осталось... Скоро ты продашь за это последнее, что у тебя осталось. Свою душу.
В его глазах полыхал адский огонь самой преисподней. Она припомнила его слова, произнесенные на кладбище: "Я прекращу колдовать только тогда, когда прекратишь ты. И объявишься, Дьявол тебя дери. — Только после того, как выдерет тебя." Ее действительно сейчас драл сам Сатана, вгрызаясь в нее своим членом, как раскаленное железо, вгрызается в кожу, оставляя клеймо. Резко развернув ее на живот, он вошел в нее сзади на всю длину так, что она даже вздохнуть от боли не смогла. Все внутри нее горело, плавилось, кололо и сходило с ума от жара и боли. Простыни "Восхода" надолго запомнили кровь на своей белизне, холеной как лоск от потери девственности. Это были совсем не менструации...