Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
— Ты его достал, Гевин? Мать твою, ты его достал? Скажи хоть что-нибудь, долбоеб, иначе я тебя задушу. Господь Всемогущий, я проспала три дня. Я заставить себя оторваться от кровати не могла три ебаных дня. Сон сменялся новым сном, там за мной гнались серые блядские волки, Гевин, а в те периоды, когда я умудрялась оторвать свою задницу от койки, я жрала как не в себя. Если ты и сегодня не принес его, Богом клянусь, тебе пиздец. Ты слышал? Тебе П-И-З-Д-Е-Ц!
— Принес. Прекрати визжать, Тици. Твой чудесный голос — настоящий дар. Он в состоянии переорать всех вместе взятых музыкантов на рейве.
— Слишком шумно. Идем в туалет. — Я изо всех сил дернула его за руку, и мы двинулись сквозь толпу по направлению самого загаженного и злачного места ночного клуба 77 в Сиднее. Был бы шанс, я бы ее оторвала. Руку в смысле. Прекрасная компенсация за отсутствие кокса в течение недели и ломку вследствие этого, но у меня слишком кружилась голова, а губы пропитались горечью настолько, что языку было противно прикасаться, а еще я с трудом отличала иллюзии от реальной действительности. Не важно, что будет дальше между мной и Гевином. Мне нужна доза. И больше по правде нихуя мне не нужно. Особенно Гевин.
В мужском туалете на меня рыкнули два здоровенных амбала, я лишь ограничилась тем, что показала им средний палец, позволяя Гевину закинуть меня в одну из вонючих кабинок и закрыть дверь на щеколду.
— Ну и вонь. — Я брезгливо скривилась и напрасно попыталась рукой разогнать зловонный воздух.
— Тебе нужен кокс или аромат фиалок, лебяжьи перины и сраный принц на белом коне? — Приподняв левую бровь, Гевин вытащил из кармана один из пакетиков с белым порошком и приступил к процессу его открывания.
— Дай сюда, твою мать. Безрукий. — Я вырвала у него пакет из рук, с грохотом опустила крышку унитаза и дрожащими руками насыпала три белоснежных дорожки. Вытащив из кармана кредитку, как могла, я попыталась придать косым творениям рук своих мало-мальски годную ровность и с чувством, с толком, с расстановкой по очереди вдохнула каждую из них в ноздри. Раз, два, три… Десять. Я с шумом выдохнула и рассмеялась. — Малыш, ты у меня просто чудо. Извини, что сорвалась. Я умею превращаться в худшую версию себя. Поцелуй меня. Ну же.
— Ты ненормальная, Тици. — Он громко рассмеялся и рванул меня за руку на себя. Вдавив меня в стену, он принялся целовать мою шею, слегка прикусывая чувствительную кожу. Я закрыла глаза, покуда красные круги перед глазами не стали медленно тускнеть. Рукой я вцепилась в его черные, короткие, растрепанные волосы. И уже готовая к тому, чтобы заняться с ним разнузданным и откровенным сексом в ночном клубе 77, я внезапно услышала тираду, вывалившуюся, как мерзкий и скользкий слизень, из пасти моего парня.
— Я не знаю, как буду оправдываться перед твоим отцом, Летиция Корелла. Парень, который мне продал кокс. В общем… Он хотел сто штук, а у меня было только семьдесят. Я… Я разобрался с ним.
Не веря своим ушам, перекрывая рев ярости внутри и рейва снаружи, сузив глаза в щелки и оттолкнув придурка от себя, я с пламенем выдохнула. — Ты что, блядь, сделал?..
***
— Ну же, любимая, чего ты так взвелась?.. Будто бы кому-то есть дело до этого сраного наркодилера. Одним больше, одним меньше, Тици, прекрати. Послушай.
Я сжала руки в кулаки, уже готовая выдыхать пламя. — Нет, это ты меня, блядь, послушай. Мы ходим по грани, ты это осознаешь?.. Одно неверное движение. Одна ошибка. Один шаг за черту. И всему крышка. Просто крышка. Успокой меня, и скажи, что ты ездил к нему один и подчистил за собой…
— Если ТОЛЬКО ЭТО тебя успокоит, Тиц, то, боюсь, у меня для тебя плохие прогнозы. — Гевин вжал голову в плечи и заметно ссутулился, будто бы ожидая удара. Он знает, дохлый пес, что дочь Мика Кореллы лучше не раздражать. Я никогда не была простушкой. Такой, каковыми являются все слабые девчонки нашего времени. Я в десять лет была в состоянии надрать задницу шестнадцатилетним, а уж сейчас поломать ему его уже всхлипывающее ебалко и вообще казалось прекрасной перспективой, учитывая, как сильно он подставил и меня, и моего отца. Я уже знала, что он мне ответит. Он ездил за коксом с ней. С этой тупой, но внешне похожей на меня похлеще сестры-близняшки, потаскушкой Патрис Энн Макфи — племянницей Кирсти *Долбаная Мачеха* Энн Макфи. Нет. Назвать ее по фамилии отца я даже при большом желании не смогла бы. Она отравляла все вокруг своим присутствием. И я искренне надеялась, что однажды она подохнет, как раненая собака в канаве. Единственным положительным в ней качеством (для нас же сейчас просто катастрофическим) была ее безмерная любовь к племяннице Патрис. Если нас прижмут за убийство наркодилера, а Гевина и рыжую бабу, выходящих из дома убиенного, наверняка, не раз и не два заприметили его соседи, и возникнет резонный вопрос, кто же на самом деле расправился с несчастным: Патрис Энн Макфи или Летиция Корелла, Кирсти *Долбаная Мачеха* предоставит прекрасные алиби любимой племяннице. Положив руку на Библию в суде, лицемерка провозгласит, что в вечер смерти наркодилера Джона Доу, у них с Патрис был чудесный семейный ужин, полный розовых соплей и пляшущих единорогов, а в смерти несчастного бедняги (которому она невообразимо сочувствует и докажет это потоком крокодиловых слез прямо в зале суда) виноват бедняга Гевин и впутавшая его в гонку за кокаином, испоганившая жизнь злосчастному парню, паршивая овца своего ягнячьего невинного стада — Летиция Корелла. Паршивая овца, поехавшая по наклонной еще со школьных времен. И никакое ее усердное воспитание оказалось не в силах сделать из меня человека. Я — девушка Гевина. Я — человек, у которого есть причины находиться рядом с Гевином, толкать его ехать за коксом и заметать следы, если ситуация стала стремной. А у Патрис есть весомое алиби. Патрис — золотая девочка. Патрис — любимый ребенок. А я — шпана, которой самое место в тюряге, чтобы не закладывала отцу больше каждого из любовников этой потасканной дешевки, которую он посмел просить меня называть матерью в самый первый день, когда она ввалилась в этот дом, а я ответила с вызовом отцу — криминальному авторитету Нового Южного Уэльса — что не бывать этому никогда…
Мои размышления прервал совсем размямлившийся Гевин. — Мы ездили с Патрис. Ты не вставала с кровати, я не мог взять тебя с собой, а когда этот жулик заломил непомерную цену…
— Дай догадаюсь… Ты стоял и мямлил, как сейчас, думая о том, где еще взять денег, а твоя подружка детства, племянница твоей золотой Кирсти, намекнула тебе его грохнуть и дело с концом. Ты не подумал, что Кирсти чертовски неудобно мое присутствие в ее жизни с отцом, нет? Я ведь сдаю ему каждые ее потрахушки. Ты не подумал о том, как они с Патрис, наверняка, сотни раз думали о том, как чудесно будет убрать меня из жизни отца за решетку?.. Тупой идиот. Кретин. Я бы могла понять, если бы ты поступал нарочно. Но ведь ты — такой наивный болван, что по сравнению с тобой баран покажется мировым философом. Ты — безвредный, никчемный и непроходимый. Которого очень легко подтолкнуть на мрачное дельце. И делать-то ничего не надо для этого. Достаточно сказать: «Гевин, уработай говнюка», и Гевин уработает насмерть. Так ведь все и было, да?.. А потом она еще в коридоре что-нибудь смачно проорала, чтобы привлечь к Вам внимание, и когда гребаного Джона Доу отыскали мертвым, уже поняли, кого и где надо искать. И поправь меня, если я ошиблась в одной из мельчайших деталей.
— Тици. — Он примирительно поднял руки вверх. — Ты очень строга к Кирсти. Я все понимаю. Я понимаю, что твоя мама умерла, когда тебе было шесть лет, но ты даже не пробовала понять и принять ее. Она — хорошая женщина. Она пытается тебе понравиться изо всех сил, но ты даже шанса ей не даешь. А с этими голословными обвинениями ты и вовсе перешла черту. Тебе везде мерещится теория заговора. А ведь даже та самая Патрис, та самая мерзавка Патрис, которую ты сейчас обвиняешь в том, что она пыталась подвести тебя под тюремный срок, она тоже тебя любит. И она говорит об этом вслух, не скрываясь.
Сказать, что мне стало дурно, и земля начала разваливаться подо мной, уходя из-под ног — ничего не сказать. Кафельный пол туалета внезапно стал жидким, как желе. — Когда и где Патрис Энн Макфи говорила вслух обо мне, отвечай, сопляк, или ты влип по полной.
— Ну она сказала об этом, когда мы покинули квартиру мертвого наркодилера…
— Что сказала эта долбаная дрянь, отвечай!!! — Я подошла вплотную к Гевину и ласково сжала его тонкую шею рукой, впечатав его голову в дверь кабинки, с каждой секундой сдавливая все сильнее. — Я — все равно уже ходячая мишень. Жертвой больше, жертвой меньше. Плевать. Если не ответишь — я удавлю тебя, как новорожденного слепого котенка. Ничто во мне не дрогнет, Гевин. Не взывай к лучшим годам совместной жизни.
— Она сказала… — Гевин хрипел, задыхаясь в бессилии. Моя рука для любого противника становилась мертвой петлей в момент, когда я алчно, страстно желала кого-нибудь удавить. — Она воскликнула, что Гевин Дентри и Летиция Корелла — лучшая пара на земле, и поцеловала меня в щеку. Она любит тебя, Тици…
Святые угодники. Я больше не слушала околесицу, которую нес этот наивный придурок. Отшвырнув его на кафельный пол, я вышибла ногой дверцу туалета и побежала. Так казалось легче до поры до времени. И пока я бежала, в голове занозой, в которой притаился яд, пульсировала простая и понятная мысль: «Мне пиздец». Успокаивала только вторая, прилетевшая вдогонку: «Если мне пиздец, то пиздец и Гевину, и Патрис, и низкопробной дешевке по имени Кирсти Энн Макфи»…
— Принес. Прекрати визжать, Тици. Твой чудесный голос — настоящий дар. Он в состоянии переорать всех вместе взятых музыкантов на рейве.
— Слишком шумно. Идем в туалет. — Я изо всех сил дернула его за руку, и мы двинулись сквозь толпу по направлению самого загаженного и злачного места ночного клуба 77 в Сиднее. Был бы шанс, я бы ее оторвала. Руку в смысле. Прекрасная компенсация за отсутствие кокса в течение недели и ломку вследствие этого, но у меня слишком кружилась голова, а губы пропитались горечью настолько, что языку было противно прикасаться, а еще я с трудом отличала иллюзии от реальной действительности. Не важно, что будет дальше между мной и Гевином. Мне нужна доза. И больше по правде нихуя мне не нужно. Особенно Гевин.
В мужском туалете на меня рыкнули два здоровенных амбала, я лишь ограничилась тем, что показала им средний палец, позволяя Гевину закинуть меня в одну из вонючих кабинок и закрыть дверь на щеколду.
— Ну и вонь. — Я брезгливо скривилась и напрасно попыталась рукой разогнать зловонный воздух.
— Тебе нужен кокс или аромат фиалок, лебяжьи перины и сраный принц на белом коне? — Приподняв левую бровь, Гевин вытащил из кармана один из пакетиков с белым порошком и приступил к процессу его открывания.
— Дай сюда, твою мать. Безрукий. — Я вырвала у него пакет из рук, с грохотом опустила крышку унитаза и дрожащими руками насыпала три белоснежных дорожки. Вытащив из кармана кредитку, как могла, я попыталась придать косым творениям рук своих мало-мальски годную ровность и с чувством, с толком, с расстановкой по очереди вдохнула каждую из них в ноздри. Раз, два, три… Десять. Я с шумом выдохнула и рассмеялась. — Малыш, ты у меня просто чудо. Извини, что сорвалась. Я умею превращаться в худшую версию себя. Поцелуй меня. Ну же.
— Ты ненормальная, Тици. — Он громко рассмеялся и рванул меня за руку на себя. Вдавив меня в стену, он принялся целовать мою шею, слегка прикусывая чувствительную кожу. Я закрыла глаза, покуда красные круги перед глазами не стали медленно тускнеть. Рукой я вцепилась в его черные, короткие, растрепанные волосы. И уже готовая к тому, чтобы заняться с ним разнузданным и откровенным сексом в ночном клубе 77, я внезапно услышала тираду, вывалившуюся, как мерзкий и скользкий слизень, из пасти моего парня.
— Я не знаю, как буду оправдываться перед твоим отцом, Летиция Корелла. Парень, который мне продал кокс. В общем… Он хотел сто штук, а у меня было только семьдесят. Я… Я разобрался с ним.
Не веря своим ушам, перекрывая рев ярости внутри и рейва снаружи, сузив глаза в щелки и оттолкнув придурка от себя, я с пламенем выдохнула. — Ты что, блядь, сделал?..
***
— Ну же, любимая, чего ты так взвелась?.. Будто бы кому-то есть дело до этого сраного наркодилера. Одним больше, одним меньше, Тици, прекрати. Послушай.
Я сжала руки в кулаки, уже готовая выдыхать пламя. — Нет, это ты меня, блядь, послушай. Мы ходим по грани, ты это осознаешь?.. Одно неверное движение. Одна ошибка. Один шаг за черту. И всему крышка. Просто крышка. Успокой меня, и скажи, что ты ездил к нему один и подчистил за собой…
— Если ТОЛЬКО ЭТО тебя успокоит, Тиц, то, боюсь, у меня для тебя плохие прогнозы. — Гевин вжал голову в плечи и заметно ссутулился, будто бы ожидая удара. Он знает, дохлый пес, что дочь Мика Кореллы лучше не раздражать. Я никогда не была простушкой. Такой, каковыми являются все слабые девчонки нашего времени. Я в десять лет была в состоянии надрать задницу шестнадцатилетним, а уж сейчас поломать ему его уже всхлипывающее ебалко и вообще казалось прекрасной перспективой, учитывая, как сильно он подставил и меня, и моего отца. Я уже знала, что он мне ответит. Он ездил за коксом с ней. С этой тупой, но внешне похожей на меня похлеще сестры-близняшки, потаскушкой Патрис Энн Макфи — племянницей Кирсти *Долбаная Мачеха* Энн Макфи. Нет. Назвать ее по фамилии отца я даже при большом желании не смогла бы. Она отравляла все вокруг своим присутствием. И я искренне надеялась, что однажды она подохнет, как раненая собака в канаве. Единственным положительным в ней качеством (для нас же сейчас просто катастрофическим) была ее безмерная любовь к племяннице Патрис. Если нас прижмут за убийство наркодилера, а Гевина и рыжую бабу, выходящих из дома убиенного, наверняка, не раз и не два заприметили его соседи, и возникнет резонный вопрос, кто же на самом деле расправился с несчастным: Патрис Энн Макфи или Летиция Корелла, Кирсти *Долбаная Мачеха* предоставит прекрасные алиби любимой племяннице. Положив руку на Библию в суде, лицемерка провозгласит, что в вечер смерти наркодилера Джона Доу, у них с Патрис был чудесный семейный ужин, полный розовых соплей и пляшущих единорогов, а в смерти несчастного бедняги (которому она невообразимо сочувствует и докажет это потоком крокодиловых слез прямо в зале суда) виноват бедняга Гевин и впутавшая его в гонку за кокаином, испоганившая жизнь злосчастному парню, паршивая овца своего ягнячьего невинного стада — Летиция Корелла. Паршивая овца, поехавшая по наклонной еще со школьных времен. И никакое ее усердное воспитание оказалось не в силах сделать из меня человека. Я — девушка Гевина. Я — человек, у которого есть причины находиться рядом с Гевином, толкать его ехать за коксом и заметать следы, если ситуация стала стремной. А у Патрис есть весомое алиби. Патрис — золотая девочка. Патрис — любимый ребенок. А я — шпана, которой самое место в тюряге, чтобы не закладывала отцу больше каждого из любовников этой потасканной дешевки, которую он посмел просить меня называть матерью в самый первый день, когда она ввалилась в этот дом, а я ответила с вызовом отцу — криминальному авторитету Нового Южного Уэльса — что не бывать этому никогда…
Мои размышления прервал совсем размямлившийся Гевин. — Мы ездили с Патрис. Ты не вставала с кровати, я не мог взять тебя с собой, а когда этот жулик заломил непомерную цену…
— Дай догадаюсь… Ты стоял и мямлил, как сейчас, думая о том, где еще взять денег, а твоя подружка детства, племянница твоей золотой Кирсти, намекнула тебе его грохнуть и дело с концом. Ты не подумал, что Кирсти чертовски неудобно мое присутствие в ее жизни с отцом, нет? Я ведь сдаю ему каждые ее потрахушки. Ты не подумал о том, как они с Патрис, наверняка, сотни раз думали о том, как чудесно будет убрать меня из жизни отца за решетку?.. Тупой идиот. Кретин. Я бы могла понять, если бы ты поступал нарочно. Но ведь ты — такой наивный болван, что по сравнению с тобой баран покажется мировым философом. Ты — безвредный, никчемный и непроходимый. Которого очень легко подтолкнуть на мрачное дельце. И делать-то ничего не надо для этого. Достаточно сказать: «Гевин, уработай говнюка», и Гевин уработает насмерть. Так ведь все и было, да?.. А потом она еще в коридоре что-нибудь смачно проорала, чтобы привлечь к Вам внимание, и когда гребаного Джона Доу отыскали мертвым, уже поняли, кого и где надо искать. И поправь меня, если я ошиблась в одной из мельчайших деталей.
— Тици. — Он примирительно поднял руки вверх. — Ты очень строга к Кирсти. Я все понимаю. Я понимаю, что твоя мама умерла, когда тебе было шесть лет, но ты даже не пробовала понять и принять ее. Она — хорошая женщина. Она пытается тебе понравиться изо всех сил, но ты даже шанса ей не даешь. А с этими голословными обвинениями ты и вовсе перешла черту. Тебе везде мерещится теория заговора. А ведь даже та самая Патрис, та самая мерзавка Патрис, которую ты сейчас обвиняешь в том, что она пыталась подвести тебя под тюремный срок, она тоже тебя любит. И она говорит об этом вслух, не скрываясь.
Сказать, что мне стало дурно, и земля начала разваливаться подо мной, уходя из-под ног — ничего не сказать. Кафельный пол туалета внезапно стал жидким, как желе. — Когда и где Патрис Энн Макфи говорила вслух обо мне, отвечай, сопляк, или ты влип по полной.
— Ну она сказала об этом, когда мы покинули квартиру мертвого наркодилера…
— Что сказала эта долбаная дрянь, отвечай!!! — Я подошла вплотную к Гевину и ласково сжала его тонкую шею рукой, впечатав его голову в дверь кабинки, с каждой секундой сдавливая все сильнее. — Я — все равно уже ходячая мишень. Жертвой больше, жертвой меньше. Плевать. Если не ответишь — я удавлю тебя, как новорожденного слепого котенка. Ничто во мне не дрогнет, Гевин. Не взывай к лучшим годам совместной жизни.
— Она сказала… — Гевин хрипел, задыхаясь в бессилии. Моя рука для любого противника становилась мертвой петлей в момент, когда я алчно, страстно желала кого-нибудь удавить. — Она воскликнула, что Гевин Дентри и Летиция Корелла — лучшая пара на земле, и поцеловала меня в щеку. Она любит тебя, Тици…
Святые угодники. Я больше не слушала околесицу, которую нес этот наивный придурок. Отшвырнув его на кафельный пол, я вышибла ногой дверцу туалета и побежала. Так казалось легче до поры до времени. И пока я бежала, в голове занозой, в которой притаился яд, пульсировала простая и понятная мысль: «Мне пиздец». Успокаивала только вторая, прилетевшая вдогонку: «Если мне пиздец, то пиздец и Гевину, и Патрис, и низкопробной дешевке по имени Кирсти Энн Макфи»…