Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Вселенная смеется мне в лицо. Ласково приобнимает за плечи и тут же толкает ботинком в спину. Я падаю и лечу в пропасть, а слова звучат в моем мозгу, усиленные в стократ. «Он был очень сердечен. Тих и застенчив. Ему нравилось общаться с людьми. Он им уделял внимание охотно». Несколько простых дежурных фраз, и я уже себе не принадлежу. Ощущение физического контакта, невидимые, но материальные руки держат меня за плечи. Я отмахиваюсь от них, как могу, но они настойчивы. Меня ломает изнутри. Агония боли и танец победы этой невинной прекрасной птицы печали надо мной начинают ломать меня изнутри. В этой извращенной реальности мне через несколько часов вставать на работу. Боль дает два кольца, обхватывает, ласкает. Неврастения душит, обвиваясь вокруг меня. Мне душно. Хочется сорвать шарф с шеи, которого на мне нет. Больно. Уберите эти руки, они ничего не дадут. Чего я вообще ожидала, беседуя с очевидцем? Спокойной реакции? Нет. Она мне даже не снится уже. Внезапно все стало четко и ясно. Хлыст расправляется, чтобы методично ударить меня по позвоночнику. Снова. Я горю. Горю безумно счастливая от того, что падаю. Я стараюсь не думать об этих руках. Они рядом, они душат. Я рыдаю его по имени. Нет. Не зову. Не опечатка. Мне мало места в своей комнате. На своем диване. Хочется включить свет. Ибо в темноте он повсюду. А я хочу, чтобы ушел. Или все же не хочу?.. Два часа до подъема. Я слаба. Желание продолжает пожирать меня. И я то притяну колени к груди и молю, чтобы все закончилось, то снова выламываю руки и ноги в разные стороны и рыдаю его по имени.
Я иду на крайние меры… Мой транквилизатор давно отказывается помогать, поэтому я иду к неясному свету кухни. Гляжу на пластинку с таблетками. Понимаю, что хуже не будет. Глотаю три, запивая большим количеством воды. Должно помочь. Должно. Скоро на работу. Я не могу позволить себе роскошь не спать. Я слаба, но мне нужно как-то жить. Получать деньги. Стремиться. Рваться. И выживать. Мир слишком жесток. Мир смеется над тобой, когда ты ломаешься. Я не позволю смеяться надо мной. Лежу двадцать минут. Руки немеют, холодеют, кровь замирает. Я отключаюсь лишь на миг, чтобы встать через десять минут. Я собираюсь как обычный человек. Читаю в автобусе книгу. Я не думаю о нем. Нет. Нет. Нет. Нездоровая привязанность это не обо мне. Я — рациональное зерно этой планеты. Если я не останусь в уме. Тогда кто вообще?.. Нервное истощение подобно лавине, которая накрывает тебя с головой, но лишь тогда, когда ты ей позволяешь. Я не позволю. В книге руки ее парня касаются ее. И им обоим больно. Какая ирония. Злые руки сейчас везде и повсюду. Свет автобуса еле позволяет видеть строчки. Стекло окна индевеет. Водитель как всегда забыл включить печку. Меня морозит от таблеток, я замерзаю в автобусе. Не думать. Не думать. Не думать ни о чем…
Я слаба, но готова к рабочему дню. Я себя в этом наивно убеждаю в тот момент, когда стакан падает из рук и разлетается об пол в чертовы дребезги. Я люблю неологизмы. Пусть это вас не смущает. Я в истерике. Стакан дешевый, но я горюю по нему, как по умершему брату, которого никогда у меня не было. На коленях оттираю пол от пролитого и даю себе обещание никогда. Никогда больше так не расклеиваться. Становится тошно. Тремор внутри достигает апогея. Даже три таблетки не в силах справиться с моим состоянием на приличное время. Я выхожу в просторную залу. Радиоприемник надрывисто поет. Я подхожу к кассе сказать: «Добрый день.» И вдруг узнаю мелодию. Мелодия группы A-HA — Lifelines.
Вселенная жестока. Она обнимает за плечи, а потом пинает ногой в спину. Сейчас она меня пнула в живот. Я сгибаюсь и почти оседаю на пол, твердя себе: «Только не рыдать». Все это действует на меня намного много много много больше, чем должно было быть. Эхо моего много замирает где-то на уровне сердца. Чья-то рука на плече. Сочувствующее лицо. Очередной вопрос: «Все ли со мной в порядке?».
Дежурный ответ: «Да конечно. Просто голова закружилась.»
Очень хорошо скормленная ложь. Все в порядке. Все хорошо. Сковывающие путы крепки. Но единственное, что реально хочется, это поддаться им. И пребывать в них в темноте и одиночестве. Я полностью асоциальное существо. Мне нужно одиночество. Слишком много людей в моей голове вьют свои гнезда. А я… Просто хочу побыть с собой наедине, когда никто больше не треплется в подкорке, когда голова пронзительно чиста. Прочь из моей головы. Я не скачусь к безумию. Я — рациональное зерно этой планеты.
Я себя в этом убеждаю.
Но уже почти не верю…
Я иду на крайние меры… Мой транквилизатор давно отказывается помогать, поэтому я иду к неясному свету кухни. Гляжу на пластинку с таблетками. Понимаю, что хуже не будет. Глотаю три, запивая большим количеством воды. Должно помочь. Должно. Скоро на работу. Я не могу позволить себе роскошь не спать. Я слаба, но мне нужно как-то жить. Получать деньги. Стремиться. Рваться. И выживать. Мир слишком жесток. Мир смеется над тобой, когда ты ломаешься. Я не позволю смеяться надо мной. Лежу двадцать минут. Руки немеют, холодеют, кровь замирает. Я отключаюсь лишь на миг, чтобы встать через десять минут. Я собираюсь как обычный человек. Читаю в автобусе книгу. Я не думаю о нем. Нет. Нет. Нет. Нездоровая привязанность это не обо мне. Я — рациональное зерно этой планеты. Если я не останусь в уме. Тогда кто вообще?.. Нервное истощение подобно лавине, которая накрывает тебя с головой, но лишь тогда, когда ты ей позволяешь. Я не позволю. В книге руки ее парня касаются ее. И им обоим больно. Какая ирония. Злые руки сейчас везде и повсюду. Свет автобуса еле позволяет видеть строчки. Стекло окна индевеет. Водитель как всегда забыл включить печку. Меня морозит от таблеток, я замерзаю в автобусе. Не думать. Не думать. Не думать ни о чем…
Я слаба, но готова к рабочему дню. Я себя в этом наивно убеждаю в тот момент, когда стакан падает из рук и разлетается об пол в чертовы дребезги. Я люблю неологизмы. Пусть это вас не смущает. Я в истерике. Стакан дешевый, но я горюю по нему, как по умершему брату, которого никогда у меня не было. На коленях оттираю пол от пролитого и даю себе обещание никогда. Никогда больше так не расклеиваться. Становится тошно. Тремор внутри достигает апогея. Даже три таблетки не в силах справиться с моим состоянием на приличное время. Я выхожу в просторную залу. Радиоприемник надрывисто поет. Я подхожу к кассе сказать: «Добрый день.» И вдруг узнаю мелодию. Мелодия группы A-HA — Lifelines.
Вселенная жестока. Она обнимает за плечи, а потом пинает ногой в спину. Сейчас она меня пнула в живот. Я сгибаюсь и почти оседаю на пол, твердя себе: «Только не рыдать». Все это действует на меня намного много много много больше, чем должно было быть. Эхо моего много замирает где-то на уровне сердца. Чья-то рука на плече. Сочувствующее лицо. Очередной вопрос: «Все ли со мной в порядке?».
Дежурный ответ: «Да конечно. Просто голова закружилась.»
Очень хорошо скормленная ложь. Все в порядке. Все хорошо. Сковывающие путы крепки. Но единственное, что реально хочется, это поддаться им. И пребывать в них в темноте и одиночестве. Я полностью асоциальное существо. Мне нужно одиночество. Слишком много людей в моей голове вьют свои гнезда. А я… Просто хочу побыть с собой наедине, когда никто больше не треплется в подкорке, когда голова пронзительно чиста. Прочь из моей головы. Я не скачусь к безумию. Я — рациональное зерно этой планеты.
Я себя в этом убеждаю.
Но уже почти не верю…
22.10.2014