Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
#L #V
Я переступила через порог дома. Что-то здесь было не так. То ли дело было в том, какой сегодня день, то ли нервировало ожидание чего-то, я пока понять не могла, но уже точно знала, что здесь абсолютно точно что-то не так. Поднявшись по ступенькам лестницы, скользнув в дверной проем в кромешной тьме, я внезапно угодила в скользкие сети липкой паутины. Какая-то, все еще человеческая часть меня истошно хотела кричать от ужаса, но, собравшись с мыслями и держа в разуме, что я — вампир, и по сути мертва, я просто молниеносным движением когтей разорвала паутину, выпуталась из плена и двинулась дальше. Сделав еще несколько шагов, я наткнулась на фигуры. Излучая неоновое свечение в полной темноте, они щелкали челюстями и скрежетали конечностями. Целая толпа полуживых скелетов. Они выстроились, словно стражи у ворот, охраняя неприступную крепость. Проходя мимо них, я заметила красное свечение в пустых глазницах.
Отвратительные твари, пусть и не настоящие, изготовленные манекены из пластика, щелкнули пальцами-костяшками снова, цепляя меня за мой белый тонкий сарафанчик и за волосы. И тут же раздался истерический смех, извергшийся из механической пасти одного из скелетов.
— Попалась, красавица, хе-хе-хе.
Дальше — больше. Они задирали подол моего сарафана, изгибались ущипнуть меня за обнаженную коленку, за грудь, цепляли мои волосы, наматывая их на искусственные фаланги своих пальцев, демонически хохоча. Я многое повидала на своем не коротком веку, но в какой-то момент становилось, действительно, страшно, и вовсе не из-за того, что я люблю разыгрывать сентиментальный образ милой дурочки, который вроде как мне идет на руку. Меня до сих пор пугало все связанное со смертью, и он знал об этом. Знал, но продолжал искусно на этом играть. Мой совратитель и уничтожитель…
Коридоры замка, от входа до двери в нашу спальню, уставленные скелетами, казались бесконечными, но все-таки подошли к концу и они. Но это был, как оказалось, далеко не конец. Внезапно, какой-то гибкий хлыст обхватил меня за талию и притянул к стене, высоко над уровнем пола. Хлыст оказался гибким, но металлическим. Я была не в силах вырваться, как ни пыталась сделать это.
Отвлекшись от ощущения закованности лишь несколько минут спустя, я вижу, что по моим ногам ползают отвратительные черные пауки, а по стенам — змеи, извиваясь своими неестественно длинными телами. Я совершаю судорожное движение руками в попытке вырваться, но незримые доселе кандалы материализуются прямо в воздухе, накрепко заточая мои руки в свои объятья, вжимая их в стену до хруста костей…
Я жду его появления. Этот тошный своей сладостью момент. Я чувствую на языке два вкуса, два ненавистных вкуса — мед и железо, естественный привкус крови.
Тьма не сразу позволяет увидеть его фигуру, двигавшуюся молниеносно и хаотически, так, что сначала я слышу его голос, а лишь потом вижу лицо.
— Скучала, любимая? — Последнее слово звучит искаженно, жестко, холодно, с долей насмешки и иронии в голосе. Я судорожно сглатываю слюну. Сердце, проделав несколько неровных па, взлетает на самый верх своей пробы боли. — Я не поздравлю тебя с днем рождения…
Он подходит ближе. Этого оказывается достаточно, чтобы мои глаза разглядели его лицо даже в кромешной темноте. Демонические злобные черты, искривленный ухмылкой рот, тонкие губы, острый нос, глаза — черные, самой квинтэссенции черноты, как глубокая пропасть без дна, длинные черные волосы, аккуратно забранные в высокий хвост, серьга в левом ухе, черные одежды, скрывающие под собой идеально очерченное тело хищника, убийцы. Убийцы, который не умеет убивать, не наигравшись.
— Более того. — Добавляет он уже гораздо тише, вжимаясь в меня всем телом, взмыв над полом к стене, на которой я оказалась распята, как бабочка на игле. — У меня даже подарка для тебя нет. Но…
Его губы вплотную прижимаются к моему уху, и холодный язык на секунду, скользнув языком по ушному завитку исчезает за заострившимися клыками. — Я буду драть тебя, пока ты не начнешь просить пощады. Медленно и со вкусом, до кровавых язв и нарывов.
Я судорожно на выдохе сглатываю слюну и закатываю глаза, пока кровь приливает к щекам, и даже во тьме по удовлетворенному хмыканию из его уст я понимаю, что он видит это. — Года идут, а ты все не меняешься. По меркам мира без магии две тысячи двенадцатый год, а мысль о том, как тебя будет драть твой граф все еще заводит тебя, моя маленькая сладкая шлюшка, моя сахарная подстилочка, моя фаворитка, моё волшебное сокровище?
Его зрачки стали вертикальными, а голос сошел на хрип, нашептывающий мне на ухо о похоти и боли, пока моя кожа покрывалась мурашками. Волнистый локон каштановых длинных волос, выбившись из прически, плавно опустился мне на щеку, и он почти с любовью убрал его с моего лица, пока я впала в состояние оцепенения от прикосновения холодных длинных и когтистых пальцев.
Мягко коснувшись моей нижней губы, подраспухшей от того, что я ее прикусила, и, нежно погладив ее, оставив несколько царапин от когтей, его пальцы ворвались в мой рот. На недолгое мгновение я обвила их языком. Еще раз сдавив мою губу в своих влажных пальцах, аккуратно проведя когтем по щеке, тем самым оставив на ней кровавую полосу и спустившись к шее, он крепко сжал ее в руке. — Как фарфоровая куколка, которую так легко сломать. Легкая, почти невесомая…
— Пожалуйста… — Тихо взмолилась я.
— Пожалуйста — оставить тебя в покое или, наоборот, приступить творить с тобой бесчинства? — Он все еще хищно улыбался. Кукловод. Мрачный коллекционер бабочек.
Но я не смогла больше произнести ни слова, едва шелестя свое немое «пожалуйста», только раззадорившее демона. Слезы потекли из моих глаз, стекая по шее в декольте белоснежного сарафана. Я смотрела в его глаза своими: широко раскрытыми, заполненными слезами, шепча это самое «пожалуйста», как мантру.
— Твой Бог услышал твои молитвы, моя несчастная девочка… Бедная Лорели… Столько лет в плену. Даже понимаю, почему ты хотела сбежать. Такую концентрацию тьмы и похоти выдерживать по меркам твоего мира — восемь, а нашего — восемьдесят, бедная, бедная девочка… Глупенькая, маленькая девочка. Годы миновали, а ты, все еще как та, с алтаря, в свои двенадцать. — Он расстегнул одну пуговицу сарафана, устремив взгляд в декольте на вздымающуюся в придыхании грудь. Переждав несколько мучительных секунд, он расстегнул вторую, крепко сжав в руках мой стан под грудью. Затем, также после паузы, расправился с третьей.
— Чувствуешь эту тошную сладость в груди, прелесть моя?.. Скажи вслух, что тебе нравится. Что угодно может соврать, но глаза - нет. Глубоко в душе ты сейчас опрометью бежать хочешь, чтобы спасти разум. Но сердце во хмелю. Ты отчаянно хочешь меня. Продолжать, мой мотылек?.. Или дать тебе улететь?..
— Молю. Продолжай. — Сквозь слезы прошептала я надорванным голосом. Резким движением руки, когтями он располосовал мой сарафан. Мои плечи оказались незащищенными под порывом невесть откуда взявшегося холодного воздуха и под его неуютным взглядом. Всеми силами желая скрестить руки на груди, я не могла этого сделать, потому что мешали кандалы.
— Давай. Свое самое сокровенное и грязное желание. Я исполню его. Только произнеси вслух, что мне с тобой сделать. Глядя мне в глаза. Давай, повторяй за мной…
— Я хочу, чтобы Владислав меня выдрал.
Я повторила то, что он сказал мне на ухо сквозь слезы, не поднимая головы и дрожа всем телом.
— Видишь. Признаться же совсем не сложно. — Рассмеялся он. — Но она сейчас думает, что ее, бедняжку, снова унизили. Я выволакиваю грязные мысли, это правда. Видеть, как ты трепещешь и заводишься, невозможно возбуждает. Ты же у меня заядлая сучка. Все равно слишком много одежды, когда тело, как птичка, просится из нее на свободу, как из клетки… Помочь тебе что ли…
Расстегнув лифчик, он сжал в руках мою грудь, царапая когтями соски.
Склонившись к моей левой груди, он впился в нее острыми клыками. Кровь теплой волной полилась по моему животу, сползая в трусики. Я зависла где-то на грани неба и земли. Боль танцевала дьявольскую чечетку со сладострастием где-то у моего горла.
Терзая мой сосок когтем, не прекращая пытку, он дождался, пока я, запрокинув голову, издам стон, а затем вцепился мертвой хваткой мне в шею, оставляя кровавые засосы на ней, на груди, животе и боках. Затем его руки скользнули по моему животу вниз и издевательски погладили меня по внутренней стороне бедра.
— Нет. Я не забыл про мою сладкую влажную розочку. Пусти меня внутрь. Шире ножки, бабочка.
Я повиновалась безмолвно, хоть и все еще дрожа от нервов, пока его, как истинного хищника, забавляла моя растоптанность и невозможность ему сопротивляться. Он провел пальцем по алчущей приоткрыться его рукам разгоряченной узкой щелочке через ткань моего нижнего белья. Внутри меня все отдалось безумной пульсацией, и кровь полетела по венам быстрее, поминутно ударяя в голову, приливая к щекам, и, наконец, моя уже истекавшая вагина раскрылась, сдавшись его настойчивым пальцам.
Освободив меня и отшвырнув на пол, он сорвал с меня белье, а его дразнящий язык, плавно двигающийся вверх-вниз, заставил мои ноги конвульсивно сжаться на его шее. Его черные волосы щекотали мое правое колено. Погладив меня по бедрам и их внутренней стороне, он резким движением развел мои колени, тем самым раскрывая мои половые губы шире и устремляясь языком к эпицентру наслаждения. Минуты не прошло, как я взорвалась в истошном крике, а он, поднявшись надо мной, глядя на меня с упреком в глазах, прошипел.
— Я ненавижу тебя, ненавижу так сильно. Ты всего лишь одна из многих. Человеческая шлюшка. Ты — никто. Я бы раздавил тебя. Мне хочется войти в тебя и не останавливаться, пока ты не обмякнешь, пока свет в твоих глазах не погаснет. Но что меня останавливает… Каждый раз, когда вижу, как ты бежишь по улице, пританцовывая, я думаю об этих стройных и тонких ножках, и, порочный же я ублюдок, о том, что между ними. О том, как буду трахать это сладкое место часами, доставляя безумное наслаждение нам обоим. О том, как ты будешь рвать простыни, в бреду зовя меня по имени. Все это… То счастье, которое я получаю, поглощая твое тело… Зная, что оно — единственное на земле, которое я хочу более всего на свете, и, зная, что это взаимно… Это невозможно сравнить ни с чем на этой или какой-либо другой планете. Я ненавижу тебя за это. Ненавижу за счастье, которое мне дарят твои поганые уста. Ну что ты смотришь заволоченным взглядом, приоткрыв рот. Не доводи меня до изнеможения, сомкни свои адские губы, пока не зацелованы до смерти…
Проведя языком по ложбинке моей груди, он добрался до моего рта и впился в него глубоким жадным поцелуем. Я ощущала свой вкус на его губах.
Его руки дрожали, гладя мою шею, а клыки уже прокусили мою нижнюю губу, которую он посасывал своими. Я вышла из оцепенения. Онемевшие руки, вернув себе контроль, полетели расстегивать его черную рубашку. Оставляя кровавый след от поцелуев, я прошлась губами по его шее, и груди, руками касаясь его напряженного тела и ведя ладонью по животу вниз.
— Ну что, сучка, хочешь, чтобы тебя выебали?..
Он произнес это тихо, сквозь плотно стиснутые от ярости зубы, расстегивая и теребя пряжку пояса брюк в руках.
— Умоляю, сделай это. Любовь моя, мой единственный…
Он повернул меня на живот и лег сверху, гладя руками мои лопатки, сжимая мою грудь в руках. Я повернула голову набок, срывая поцелуй с его губ, пока он овладевал конвульсировавшей мной сзади. Потом он снова повернул меня на спину и ворвался в меня еще более стремительно. Я перекрестила руки на его спине, обнимая, сжимая ногами его бедра, чувствуя грубые насильственные проникновения рывками в моем теле, тихо шепча ему на ухо. — Мне и вечности будет мало.
— Ты возненавидишь меня за такую вечность. Любая бабочка, любая птичка хочет свободы, а я могу дать тебе только рабство и тиранию. Потому что все, о чем я могу думать — это только как, когда и каким образом взять тебя…
Кончив одновременно, глубоко дыша, я откинулась на пол, а он приник к моей шее.
— За мои тысячи лет со мной не случалось подобного ада.
— За мои реальные несчастные двадцать два со мной тоже. — Тихо выдала я.
— Хочешь еще? — Он коснулся рукой моей щеки, убирая мои влажные волосы со лба и щек. — Иди сюда.
Встав на ноги, он выпрямился, а я привстала на колени. Стащив уже расстегнутые брюки, я устремилась к его вечно изнывающей ненасытной плоти. Сжав его член губами, я продвигалась ртом все дальше, все выше, глубже и глубже насаживаясь на него. Его естество в моей глотке было почти что огненным. Он положил руку на мой затылок, удерживая мою голову. Прекрасные тонкие губы и очерченный безупречный профиль исказила гримаса мучительной боли наслаждения. Доля секунды, и в меня полилась его сила, восторг, ощущение преимущества. У его ног я все еще была его богиней. Той, без кого он не мог существовать.
Я сглотнула сперму, двигаясь пальцами вверх от его вздымающейся плоти по животу, груди и шее к губам. Очертив их контур, я впилась жадным поцелуем, передавая ему его собственный вкус, после чего он посмотрел на меня не то с болью, не то с горечью.
— Мне тоже будет вечности мало. Мало той вечности, что ты мне можешь предложить, Лора…
Провибрировавшее в пространстве звучание моего имени оглушило нас обоих, и мы замерли надолго в немом молчании…
Я переступила через порог дома. Что-то здесь было не так. То ли дело было в том, какой сегодня день, то ли нервировало ожидание чего-то, я пока понять не могла, но уже точно знала, что здесь абсолютно точно что-то не так. Поднявшись по ступенькам лестницы, скользнув в дверной проем в кромешной тьме, я внезапно угодила в скользкие сети липкой паутины. Какая-то, все еще человеческая часть меня истошно хотела кричать от ужаса, но, собравшись с мыслями и держа в разуме, что я — вампир, и по сути мертва, я просто молниеносным движением когтей разорвала паутину, выпуталась из плена и двинулась дальше. Сделав еще несколько шагов, я наткнулась на фигуры. Излучая неоновое свечение в полной темноте, они щелкали челюстями и скрежетали конечностями. Целая толпа полуживых скелетов. Они выстроились, словно стражи у ворот, охраняя неприступную крепость. Проходя мимо них, я заметила красное свечение в пустых глазницах.
Отвратительные твари, пусть и не настоящие, изготовленные манекены из пластика, щелкнули пальцами-костяшками снова, цепляя меня за мой белый тонкий сарафанчик и за волосы. И тут же раздался истерический смех, извергшийся из механической пасти одного из скелетов.
— Попалась, красавица, хе-хе-хе.
Дальше — больше. Они задирали подол моего сарафана, изгибались ущипнуть меня за обнаженную коленку, за грудь, цепляли мои волосы, наматывая их на искусственные фаланги своих пальцев, демонически хохоча. Я многое повидала на своем не коротком веку, но в какой-то момент становилось, действительно, страшно, и вовсе не из-за того, что я люблю разыгрывать сентиментальный образ милой дурочки, который вроде как мне идет на руку. Меня до сих пор пугало все связанное со смертью, и он знал об этом. Знал, но продолжал искусно на этом играть. Мой совратитель и уничтожитель…
Коридоры замка, от входа до двери в нашу спальню, уставленные скелетами, казались бесконечными, но все-таки подошли к концу и они. Но это был, как оказалось, далеко не конец. Внезапно, какой-то гибкий хлыст обхватил меня за талию и притянул к стене, высоко над уровнем пола. Хлыст оказался гибким, но металлическим. Я была не в силах вырваться, как ни пыталась сделать это.
Отвлекшись от ощущения закованности лишь несколько минут спустя, я вижу, что по моим ногам ползают отвратительные черные пауки, а по стенам — змеи, извиваясь своими неестественно длинными телами. Я совершаю судорожное движение руками в попытке вырваться, но незримые доселе кандалы материализуются прямо в воздухе, накрепко заточая мои руки в свои объятья, вжимая их в стену до хруста костей…
Я жду его появления. Этот тошный своей сладостью момент. Я чувствую на языке два вкуса, два ненавистных вкуса — мед и железо, естественный привкус крови.
Тьма не сразу позволяет увидеть его фигуру, двигавшуюся молниеносно и хаотически, так, что сначала я слышу его голос, а лишь потом вижу лицо.
— Скучала, любимая? — Последнее слово звучит искаженно, жестко, холодно, с долей насмешки и иронии в голосе. Я судорожно сглатываю слюну. Сердце, проделав несколько неровных па, взлетает на самый верх своей пробы боли. — Я не поздравлю тебя с днем рождения…
Он подходит ближе. Этого оказывается достаточно, чтобы мои глаза разглядели его лицо даже в кромешной темноте. Демонические злобные черты, искривленный ухмылкой рот, тонкие губы, острый нос, глаза — черные, самой квинтэссенции черноты, как глубокая пропасть без дна, длинные черные волосы, аккуратно забранные в высокий хвост, серьга в левом ухе, черные одежды, скрывающие под собой идеально очерченное тело хищника, убийцы. Убийцы, который не умеет убивать, не наигравшись.
— Более того. — Добавляет он уже гораздо тише, вжимаясь в меня всем телом, взмыв над полом к стене, на которой я оказалась распята, как бабочка на игле. — У меня даже подарка для тебя нет. Но…
Его губы вплотную прижимаются к моему уху, и холодный язык на секунду, скользнув языком по ушному завитку исчезает за заострившимися клыками. — Я буду драть тебя, пока ты не начнешь просить пощады. Медленно и со вкусом, до кровавых язв и нарывов.
Я судорожно на выдохе сглатываю слюну и закатываю глаза, пока кровь приливает к щекам, и даже во тьме по удовлетворенному хмыканию из его уст я понимаю, что он видит это. — Года идут, а ты все не меняешься. По меркам мира без магии две тысячи двенадцатый год, а мысль о том, как тебя будет драть твой граф все еще заводит тебя, моя маленькая сладкая шлюшка, моя сахарная подстилочка, моя фаворитка, моё волшебное сокровище?
Его зрачки стали вертикальными, а голос сошел на хрип, нашептывающий мне на ухо о похоти и боли, пока моя кожа покрывалась мурашками. Волнистый локон каштановых длинных волос, выбившись из прически, плавно опустился мне на щеку, и он почти с любовью убрал его с моего лица, пока я впала в состояние оцепенения от прикосновения холодных длинных и когтистых пальцев.
Мягко коснувшись моей нижней губы, подраспухшей от того, что я ее прикусила, и, нежно погладив ее, оставив несколько царапин от когтей, его пальцы ворвались в мой рот. На недолгое мгновение я обвила их языком. Еще раз сдавив мою губу в своих влажных пальцах, аккуратно проведя когтем по щеке, тем самым оставив на ней кровавую полосу и спустившись к шее, он крепко сжал ее в руке. — Как фарфоровая куколка, которую так легко сломать. Легкая, почти невесомая…
— Пожалуйста… — Тихо взмолилась я.
— Пожалуйста — оставить тебя в покое или, наоборот, приступить творить с тобой бесчинства? — Он все еще хищно улыбался. Кукловод. Мрачный коллекционер бабочек.
Но я не смогла больше произнести ни слова, едва шелестя свое немое «пожалуйста», только раззадорившее демона. Слезы потекли из моих глаз, стекая по шее в декольте белоснежного сарафана. Я смотрела в его глаза своими: широко раскрытыми, заполненными слезами, шепча это самое «пожалуйста», как мантру.
— Твой Бог услышал твои молитвы, моя несчастная девочка… Бедная Лорели… Столько лет в плену. Даже понимаю, почему ты хотела сбежать. Такую концентрацию тьмы и похоти выдерживать по меркам твоего мира — восемь, а нашего — восемьдесят, бедная, бедная девочка… Глупенькая, маленькая девочка. Годы миновали, а ты, все еще как та, с алтаря, в свои двенадцать. — Он расстегнул одну пуговицу сарафана, устремив взгляд в декольте на вздымающуюся в придыхании грудь. Переждав несколько мучительных секунд, он расстегнул вторую, крепко сжав в руках мой стан под грудью. Затем, также после паузы, расправился с третьей.
— Чувствуешь эту тошную сладость в груди, прелесть моя?.. Скажи вслух, что тебе нравится. Что угодно может соврать, но глаза - нет. Глубоко в душе ты сейчас опрометью бежать хочешь, чтобы спасти разум. Но сердце во хмелю. Ты отчаянно хочешь меня. Продолжать, мой мотылек?.. Или дать тебе улететь?..
— Молю. Продолжай. — Сквозь слезы прошептала я надорванным голосом. Резким движением руки, когтями он располосовал мой сарафан. Мои плечи оказались незащищенными под порывом невесть откуда взявшегося холодного воздуха и под его неуютным взглядом. Всеми силами желая скрестить руки на груди, я не могла этого сделать, потому что мешали кандалы.
— Давай. Свое самое сокровенное и грязное желание. Я исполню его. Только произнеси вслух, что мне с тобой сделать. Глядя мне в глаза. Давай, повторяй за мной…
— Я хочу, чтобы Владислав меня выдрал.
Я повторила то, что он сказал мне на ухо сквозь слезы, не поднимая головы и дрожа всем телом.
— Видишь. Признаться же совсем не сложно. — Рассмеялся он. — Но она сейчас думает, что ее, бедняжку, снова унизили. Я выволакиваю грязные мысли, это правда. Видеть, как ты трепещешь и заводишься, невозможно возбуждает. Ты же у меня заядлая сучка. Все равно слишком много одежды, когда тело, как птичка, просится из нее на свободу, как из клетки… Помочь тебе что ли…
Расстегнув лифчик, он сжал в руках мою грудь, царапая когтями соски.
Склонившись к моей левой груди, он впился в нее острыми клыками. Кровь теплой волной полилась по моему животу, сползая в трусики. Я зависла где-то на грани неба и земли. Боль танцевала дьявольскую чечетку со сладострастием где-то у моего горла.
Терзая мой сосок когтем, не прекращая пытку, он дождался, пока я, запрокинув голову, издам стон, а затем вцепился мертвой хваткой мне в шею, оставляя кровавые засосы на ней, на груди, животе и боках. Затем его руки скользнули по моему животу вниз и издевательски погладили меня по внутренней стороне бедра.
— Нет. Я не забыл про мою сладкую влажную розочку. Пусти меня внутрь. Шире ножки, бабочка.
Я повиновалась безмолвно, хоть и все еще дрожа от нервов, пока его, как истинного хищника, забавляла моя растоптанность и невозможность ему сопротивляться. Он провел пальцем по алчущей приоткрыться его рукам разгоряченной узкой щелочке через ткань моего нижнего белья. Внутри меня все отдалось безумной пульсацией, и кровь полетела по венам быстрее, поминутно ударяя в голову, приливая к щекам, и, наконец, моя уже истекавшая вагина раскрылась, сдавшись его настойчивым пальцам.
Освободив меня и отшвырнув на пол, он сорвал с меня белье, а его дразнящий язык, плавно двигающийся вверх-вниз, заставил мои ноги конвульсивно сжаться на его шее. Его черные волосы щекотали мое правое колено. Погладив меня по бедрам и их внутренней стороне, он резким движением развел мои колени, тем самым раскрывая мои половые губы шире и устремляясь языком к эпицентру наслаждения. Минуты не прошло, как я взорвалась в истошном крике, а он, поднявшись надо мной, глядя на меня с упреком в глазах, прошипел.
— Я ненавижу тебя, ненавижу так сильно. Ты всего лишь одна из многих. Человеческая шлюшка. Ты — никто. Я бы раздавил тебя. Мне хочется войти в тебя и не останавливаться, пока ты не обмякнешь, пока свет в твоих глазах не погаснет. Но что меня останавливает… Каждый раз, когда вижу, как ты бежишь по улице, пританцовывая, я думаю об этих стройных и тонких ножках, и, порочный же я ублюдок, о том, что между ними. О том, как буду трахать это сладкое место часами, доставляя безумное наслаждение нам обоим. О том, как ты будешь рвать простыни, в бреду зовя меня по имени. Все это… То счастье, которое я получаю, поглощая твое тело… Зная, что оно — единственное на земле, которое я хочу более всего на свете, и, зная, что это взаимно… Это невозможно сравнить ни с чем на этой или какой-либо другой планете. Я ненавижу тебя за это. Ненавижу за счастье, которое мне дарят твои поганые уста. Ну что ты смотришь заволоченным взглядом, приоткрыв рот. Не доводи меня до изнеможения, сомкни свои адские губы, пока не зацелованы до смерти…
Проведя языком по ложбинке моей груди, он добрался до моего рта и впился в него глубоким жадным поцелуем. Я ощущала свой вкус на его губах.
Его руки дрожали, гладя мою шею, а клыки уже прокусили мою нижнюю губу, которую он посасывал своими. Я вышла из оцепенения. Онемевшие руки, вернув себе контроль, полетели расстегивать его черную рубашку. Оставляя кровавый след от поцелуев, я прошлась губами по его шее, и груди, руками касаясь его напряженного тела и ведя ладонью по животу вниз.
— Ну что, сучка, хочешь, чтобы тебя выебали?..
Он произнес это тихо, сквозь плотно стиснутые от ярости зубы, расстегивая и теребя пряжку пояса брюк в руках.
— Умоляю, сделай это. Любовь моя, мой единственный…
Он повернул меня на живот и лег сверху, гладя руками мои лопатки, сжимая мою грудь в руках. Я повернула голову набок, срывая поцелуй с его губ, пока он овладевал конвульсировавшей мной сзади. Потом он снова повернул меня на спину и ворвался в меня еще более стремительно. Я перекрестила руки на его спине, обнимая, сжимая ногами его бедра, чувствуя грубые насильственные проникновения рывками в моем теле, тихо шепча ему на ухо. — Мне и вечности будет мало.
— Ты возненавидишь меня за такую вечность. Любая бабочка, любая птичка хочет свободы, а я могу дать тебе только рабство и тиранию. Потому что все, о чем я могу думать — это только как, когда и каким образом взять тебя…
Кончив одновременно, глубоко дыша, я откинулась на пол, а он приник к моей шее.
— За мои тысячи лет со мной не случалось подобного ада.
— За мои реальные несчастные двадцать два со мной тоже. — Тихо выдала я.
— Хочешь еще? — Он коснулся рукой моей щеки, убирая мои влажные волосы со лба и щек. — Иди сюда.
Встав на ноги, он выпрямился, а я привстала на колени. Стащив уже расстегнутые брюки, я устремилась к его вечно изнывающей ненасытной плоти. Сжав его член губами, я продвигалась ртом все дальше, все выше, глубже и глубже насаживаясь на него. Его естество в моей глотке было почти что огненным. Он положил руку на мой затылок, удерживая мою голову. Прекрасные тонкие губы и очерченный безупречный профиль исказила гримаса мучительной боли наслаждения. Доля секунды, и в меня полилась его сила, восторг, ощущение преимущества. У его ног я все еще была его богиней. Той, без кого он не мог существовать.
Я сглотнула сперму, двигаясь пальцами вверх от его вздымающейся плоти по животу, груди и шее к губам. Очертив их контур, я впилась жадным поцелуем, передавая ему его собственный вкус, после чего он посмотрел на меня не то с болью, не то с горечью.
— Мне тоже будет вечности мало. Мало той вечности, что ты мне можешь предложить, Лора…
Провибрировавшее в пространстве звучание моего имени оглушило нас обоих, и мы замерли надолго в немом молчании…
30.11.2015