Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Петршинские сады за Пражским градом пахнут майским ароматом цветов. Отсюда вся Прага как на ладони передо мной. Я люблю тебя, слышишь?.. Бегу, отрекаюсь, а, возвращаясь, преклоняю голову и колени. Каюсь, как обезумевшая, сумасшествию которой мало места в груди. Сады для меня еще одно воспоминание. О встрече Владислава и Маргариты. Этот день провожу, как шакал, ползущий на запах желанной свежей крови в тех местах, где тебя и без тебя предостаточно. Твоей святой крови. Словно наяву предо мной твои руки, губы, шея. Словно нежности и похоти мало места в груди. Высушена, обезвожена, любовной лихорадкой помутнено сознание. Набережная Влтавы под Карловым мостом. Тринадцать лет назад деревья были совсем невысокими. Сейчас -- исполины. И стоянка, людная, да. Не сказать, чтобы могла она подойти для порыва чувств. Но, в принципе, нет ничего прекраснее, чем представлять, а потом увидеть. Собор Святого Николая в Малой Стране выдавливает душу через рот. Сидишь, словно в коме, глядя на те квадраты пола, оных касались твои ноги и даже представить в страшном сне не можешь, каково оно без... Раны в моем сердце, жара моих чресел... Владислава. Полтора часа там идут за минуту. Не замечая пронизывающего холода, не замечая ничего, кроме зала и пола. Как мусульманин в Мекку, как православный к мощам Святой Матроны, так я туда, касаясь пола, готовая ползти по нему коленопреклоненно. Я всегда понимала красоту княжества эйфории. Я понимаю одержимых религией. Я пьяна тобой. Как и была всегда. Аморе. Владислав. Ричард. Капелла по имени Чари. Я здесь, благодаря тебе. Отмечаю тринадцать лет в Чехии, следуя за мечтой. Нет жажды сильнее, нет раны острее, нет ответа на все молитвы внятнее, как единственная понятная цель в жизни. Всегда следовать за тобой. Находить тебя везде и во всем. До слез, которых слаще просто не бывает. Они проливаются в мыслях о тебе, в память о тебе. Во имя твоего имени. И сразу становится мелким то, что совсем недавно имело вес. Я навечно останусь здесь. На берегу безымянной... На берегу Влтавы, где бредовой мечтой сияет для меня Капелла по имени Чари под Карловым мостом и в Соборе Святого Николая. Твоя не ставшая возлюбленной пражчанка со станции "Ангел". Это меняет мировоззрение. И ничего уже не будет иначе. Утомленная солнцем жизни своей. Восхищенная бесконечной гонкой по следам твоим. Прошу у Пражского града и Малой Страны еще один шанс на чудо. Пусть эта неземная привязанность. Пусть это чудное проклятие приворотное в сердце длится вечно. Не отпусти, не покинь. И ныне, и присно, и вовеки веков. Amen.

@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
13 лет. Синоним вечности. Я всегда буду помнить день особой даты. Я всегда буду помнить тебя.


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.




Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Rest in peace, Eliza.



Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ cαɢε 〤 vk.com/public133717533


@темы: Трансильвания: Воцарение Ночи 2016

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
— Я всегда буду тебя защищать, Андреа.



Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ cαɢε 〤 vk.com/public133717533


@темы: Трансильвания: Воцарение Ночи 2016

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Отравлен разум лихорадкой,
В жару и судоржной борьбе
Мне душит горло болью сладкой,
Напоминая о тебе.

Все то — в унылом быте скучном,
Что я клялась себе забыть,
Но сны томлением бездушным
Рутины рвут привычной нить.

И снова, как в старинной сказке,
Являешь лик свой безупречный:
Сталь вороненая волос,
С горбинкой острый, тонкий нос;
Сквозит под золоченой маской
Обсидиан жестокой ласки —
Твой взгляд — моя Святая Вечность.

20.04.2017


@темы: Летопись Смутных Времен 2014

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
То чувство, когда вдохновение других людей несет тебе вдохновение! Спасибо Инстаграму и этим прекрасным фотографам за наводки! ❤ Мы все, любители фотографировать от души, части большого сердца Госпожи Фотографии!


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Лицом прекрасным станет... Ну да ладно. Сейчас не об этом, а о том, насколько фильтры могут потрясти воображение. Моя последняя фотосъемка Собора непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии и особняка Коробковой наряду с церковью Климента Папы Римского в фильтрах Инстаграма.


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
...Удар каблука по гладкому паркету и лихой задорный ритм тарантеллы. 'Кружатся жизни, и кружатся скрипки' поет исполнитель этой прекрасной музыки. С озорной улыбкой совершаю несколько оборотов вокруг себя, не сводя взгляда со своего короля. Вся толпа вампиров видит это, и видит это Дэнелла Тефенсен, а мне плевать. Я забавляюсь, дурачусь, и мои чувства возносят меня к шпилям моего замка в залихвацкой пляске. Я жалею несчастную шестнадцатилетнюю Манон, негодую из-за лейтенанта, который так жестоко обошелся с девушкой, для которой он стал всем в жизни.
Кружатся жизни, и кружатся скрипки, кружатся и уходят.
Подскоками на каблуках описываю круг и попадаю в его руки. Мой муж в парадном черно-золотом камзоле поднимает меня выше себя, крепко обвив руками за ноги, и под надрывный звук скрипки 'Кружатся жизни, кружатся жизни, кружатся и уходят' медленно опускает на паркет, не сводя взгляда с моего лица, пока я мягко опускаю руки ему на плечи, все еще раздумывая о судьбе несчастной Манон. Наши лица всего в сантиметре друг от друга, и у меня перехватывает дыхание. Я еле держусь, чтобы не покраснеть. Моя реакция неизменно, год от года, одинаковая. Я реагирую на этого мужчину, и ничего не могу поделать с собой. Он — плен мой, любовь моя. Темные пряди его волос ниспадают на заостренные скулы, а в черных глазах полыхает самый настоящий пламень. Пламень ночи. И от этого огня я горю сама, словно ведьма на костре. Я хватаю его за руку, и, в быстрых подскоках, мы продолжаем ритм тарантеллы, продвигаясь по всему залу, пока она, наконец, не сменяется пасадоблем.
Музыка без слов, 'Le Plant Sambrero'. Испанская, быстрая. Возложив руки Владиславу на грудь, медленно поднимаю голову снизу вверх, взглядом окидывая его шею, подбородок, губы, затем нос и глаза. Проведя рукой по его виску и щеке, резким движением заведя ее в волосы на его затылке, я слегка отклоняю голову назад, и он, лишь на мгновение склоняется к моей шее. Оставив на ней никому не оказавшийся заметным поцелуй, он заставляет меня распрямиться быстрым рывком на себя. Закинув мою ногу себе на бедро, он скользит пальцами уже где-то намного выше воланов и оборок моей юбки от нижней стороны колена вверх, пока я забываю о том, как дышать, полыхая в адском огне. Красное и черное. Ночь и пламень. Как и тогда, в тот вечер, когда я потеряла девственность после танца на битых стеклах, на поляне у леса. Ритм и напряжение неизменны. Их нисколько не меньше в этот раз по сравнению с предыдущим. А затем, также рывком, он буквально отшвыривает меня от себя, не отпуская моей руки в красной перчатке. Пасадобль начинает править нами. Наши движения похожи на отрывистые стаккато в музыке. Далеко и снова близко. Некоторые из вампиров даже свистят и громко аплодируют, а ведь это еще далеко не конец. Он ведет меня, словно свою тряпичную куклу. Отшвыривая, но не отпуская, привлекая к себе и касаясь, где только возможно, опрокидывая почти навзничь и вращая вокруг меня самой и вокруг себя. В танце он — Дьявол и Бог. Не зря хореографию, особенно такую, именуют вертикальным воплощением горизонтальных желаний. А уж учитывая, насколько он по-страстному маньячен в сексуальных отношениях, не приходилось удивляться, что импульсы вожделения правят им с той же успешностью и в танце. В очередном повороте припадаю головой к его плечу и вижу, как усмехается Дэнелла Тефенсен, не сводя с нас пристального и почти что хищного взгляда, словно ожидая момента, когда ей снова станет дозволено подвергать нас пыткам. Нарочито истомленно закрыв глаза и потершись левой стороной головы о его руку, я открываю их, коротко ей усмехаюсь и показываю только одной Дэне видимый фак, широко улыбаясь и оскаливая клыки. Не сдерживая недоброй усмешки, золотоволосая девушка-дракон с таким же истомленным взглядом нежно проводит когтем под подбородком, визуально показывая мне харакири, только на горле. Покачав головой с усмешкой, я вжимаюсь в супруга всем телом со взглядом: 'Ну-ка выкуси. Что ты нам теперь-то сделаешь.' На этот жест она недвусмысленно демонстрирует сначала рвотный позыв, а потом, давя смешок, также жестами, намекает на позу шестьдесят девять, предварительно изобразив пальцами по воздуху побег из зала наружу. От наглости этой драконьей сучки я аж багровею, не зная, как бы жестами ей досадить, а издевающаяся сволочь тем временем утирает фантомные слезки на щеках кулаками, изображая меня, обиженную пикировками. Сжав губы в тонкую полоску и окинув ее мстительным взглядом, я чувствую, что музыка подходит к концу. Последний оборот, и я падаю на колени к ногам Владислава. Красные и черные воланы и оборки моей юбки расстилаются полукругом за моей спиной, словно лепестки роз цвета ночи и огня. Тяжело дыша, я упираюсь лбом в его колено и обвожу взглядом собравшихся вампиров. Тишина в зале стоит гробовая, ничем не нарушаемая, и только через долю секунды зал вампиров начинает взрываться овациями. Рукоплещет даже стерва, чье второе имя — сарказм. Все потому что кто угодно может ненавидеть нас по отдельности, и даже вместе, но отрицать, что наша химия живого с ног свалит, а мертвого из гроба поднимет и то, что мы танцуем, словно рабы дьявольской скрипки, не станет никто. Побоится наказания от всевышних за богохульство…
Прихватив два бокала красного вина с подноса одного из наших слуг и приобняв мужа, другой рукой я сцепила Тефенсен, и мы отошли в уголок.
— Какого черта?.. — Возмущенно выдохнула я.
— А чего ты вообще от меня ожидала? Вы танцуете так, что с доброй руки очень хочется вам постельку расстелить прямо на танцполе. Да ладно тебе. Не злись на подколы. Даже у такой сволочи, как я, мурашки по коже побежали, когда он тебя на руках плавно опускал на пол. — На этот раз искренне улыбнулась Дэнелла.
— Как там Аарон? — Я благоразумно решила сменить тему.
— Все с ним в порядке. С его семьей тоже. Не помню, говорила или нет. Я сама его метку свела. И отпустила домой к родителям.
— Вот так просто? — Я удивленно приподняла брови, пригубив бокал вина и крепко сжав его рукой в красной бархатной перчатке.
— Я полна сюрпризов. — Пожала плечами Дэна. — Я прекрасно знаю, что ты казнила моих девочек на побегушках, и ничего. Вы с мужем как-то живы, и все в порядке. Что тебя удивляет в том, что я не тронула Уиллоби Виллипета, учитывая, что Владислав Дракула несколько минут назад буквально ощупывал тебя под юбкой в танце, а я стою и мило с вами разговариваю, вместо того, чтобы на цепь сажать и одного кастрировать, а другую заставлять смотреть на это?.. Да-да. Не смотри на меня так. Кто угодно мог не заметить ваших брачных игрищ на публике, но не я. Так что делайте выводы, раз уж его руки все еще на месте… Вы знали другую Тефенсен. А эта ироничная версия меня только шутит. Причинять кому-то физический вред я не хочу. Больше не хочу. Да не особо хотела и раньше, просто выбора не оставалось. Считай, что года сделали меня мудрее. Это единственная рабочая версия, которую тебе стоит знать. — Резюмировала она, когда нас бессовестно прервали. Двое мужчин и девушка возникли в поле моего зрения. Один был блондином с длинными завивавшимися волосами и темно-голубыми глазами, облаченный в светло-голубой камзол, в скрывавшей верхнюю часть его лица голубой с золотом карнавальной маске. Широко известный в вампирской среде Лестат де Лионкур. Другой носил темный плащ, даже не пытаясь приодеться к празднику и выглядев дежурно среди вампиров в золотом, наполнявших зал. В этом темноволосом и голубоглазом мужчине, даже в белой маске на половину лица я без труда признала одного из своих врагов. Константин Вольф. Сын Люциана. Подстрекатель оборотней на восстание.
Как и всегда, не в меру пафосно, Лестат поклонился, слегка показав клыки, и, взяв мою правую руку в свои, картинно коснулся ее губами, протараторив. — Ваше Величество, Вы как всегда выше всяких похвал. Танец был на высоте, ма шери. Вы же не обидитесь на такую фривольность? 'Моя дорогая' без всяких пошлых намеков означает степень моего вдохновения и восхищения Вами, леди Лора Аделла Уилсон-Дракула! Ах да. Совсем забыл впопыхах. С двадцатилетием брака, Ваше Величество!
— Мне невероятно льстят Ваши слова, мсье Лестат. Надеюсь, графство де Лионкуров процветает, и леди Хелена де Лионкур в полном здравии, а торговля землями приносит высокий доход. — Весьма холодно ответила я, не склонившись даже для реверанса, не сводя взгляда с ухмылявшегося Вольфа, процедив напоследок. — И кто только пускает в королевский замок всякий сброд.
Подтолкнув Владислава под локоть, Дэнелла кивком головы указала отойти подальше, дескать, намечается буря. Я отпустила их, благоразумно надеясь, что в зале, переполненном вампиров, она не станет совершать покушение на их короля. Лестат быстро ретировался вместе с ними, увлекая за собой девушку, которая, вероятно, пришла сюда с Вольфом вместе. Я гневно свела брови дугой и молчала, обливая энергетическими волнами презрения вамполикантропа с головы до ног. Потом все же нарушила молчание первой, не сдержавшись и процедив сквозь зубы.
— Как жаль, что дворцовый этикет не позволяет растереть гостя в порошок.
— А ты на 'Вы'? — Ухмыльнулся нахал, осклабив ровные белые зубы. — Когда вжимала меня в стену замка, кажется, использовала слова и погрязнее.
— Мы на людях. Не обольщайтесь, мсье Вольф.
— Да будет тебе уже. Всем в этом зале, посмотри… — Чуть приобняв меня за спину, он обвел рукой присутствовавших здесь вампиров в масках, которые дружественно общались, пили кровь и вино из золотых фужеров, обмениваясь комплиментами. — Знают, кто в доме хозяин. Смысл строить из себя всесильную, готовую крушить и убивать валькирию? Даже в танце ты доказала, что подчиняешься мужу во всем. Твоя голова на его колене. Мило, романтично? Нет. Скорее уж порочно. Из глубин твоей души прорывается твое желание подчиняться ему. Ты вот видишь, что я — жалкий полукровка. А позволь мне показать тебе, что вижу я. О твоей беспощадности, когда ты сюда только приехала и обратилась, были наслышаны все. Резня в церкви в медовый месяц. Убийство невинных. А сейчас что? Королева чуть ли не ходит по деревням, разнося милостыню. А знаешь, откуда берется человеколюбие, леди Лора? Приехав сюда, ты еще любила себя, чувствовала себя человеком, и, пусть и называла мужа своей Вселенной, но ты знала, кто ты есть, не позволяя над собой издеваться, уходя на поиски новой жизни к человеку, который будет любить, уважать и ценить тебя. А сейчас что? Я невооруженным взглядом в этом прекрасном открытом со спины платье вижу рубцы, оставленные раскаленным серебром. Он так мило сейчас беседует с заклятым врагом. Посмотри на мужа. Разве не говорила ты совсем недавно, что теряешь самоидентификацию без него, становишься ничем, становишься его безвольным приложением, не чувствуешь себя отдельно от него? Не оттуда ли мягкость и сердечность? Униженной вещи хозяина уже не до себя, в ней нет ни капли самоуважения. Она не протестует против насилия. Ее все устраивает. Потому что ее психика разложилась. Некогда она была личностью. А теперь она — никто и ничто без своего темного мастера.
Он говорил долго и гипнотически. Я начала подпадать под его чары и впадать в транс, не сводя взгляда с тихо и мирно беседовавших Владислава и Дэнеллы, когда, внезапно, что-то внутри оборвалось, и я пришла в себя, с силой скинув его руку со своей спины и прошипев так, чтобы слышал только он. — Не твое песье дело, скотина. Почему-то каждая мелкая и никчемная сошка начинает думать, что может читать мне лекции и нотации о том, как жить и быть психически здоровой. Придержи свои советы для кого-нибудь другого. А если захочешь снова пообщаться… Не ищи меня больше. Удовлетвори свое социолюбие общением с кем-нибудь, себе подобным.
— То есть тебя даже не удивляет, что я читаю твои мысли? — Нагло улыбнулся эгоистичный хам.
— Ты вообще меня мало волнуешь. — Я развернулась и уже собиралась принудить его сообщить всем, что королева покинула праздник по причине дурного самочувствия, когда Константин снова подал голос.
— А как насчет кое-чего другого, более интересного? Полагаю, ты не успела обратить внимание на мою спутницу и узнать в ней зеленоглазую девочку, которой давным-давно лишилась. Что скажешь, Лора, по поводу возвращения своей регины?
У меня просто отвисла челюсть, и я даже не успела ничего ответить на его похабную реплику о том, что скоро долг заставит его называть меня милой тещей, и что, дескать, он уже говорил, что моя дочь - его, а я просто не сообразила, что он имеет в виду, и какая именно дочь. Тем временем, к нам медленно подошли Владислав и спутница Константина Вольфа. Вот теперь я обратила внимание на девушку. Выглядела она года на двадцать два. По вампирским меркам, как дитя нежити, она не могла постареть больше ни на день, заморозившись именно в этом возрасте. Будто бы договорившись со мной, девушка тоже была в красном платье в пол, разве что без черных и вообще каких-либо оборок. Платье было строгим и облегавшим ее красивую и изящную фигуру. Длинные черные локоны были уложены в высокую прическу, а ее лицо было не просто красивым или же привлекательным. Оно было безупречным. Большие изумрудные глаза, обрамленные длинными черными ресницами, и как я раньше этого не заметила, выдавали с потрохами ее принадлежность к эльфийской крови и роду Шиаддхаль.
Пытаясь из последних сил сдержать эмоции, я с шумом выдохнула одну фразу, которая прозвучала столько же глупо, сколько пафосно. — Владислав, почему ты до сих пор не представил мне это прелестное создание?..
Юная регина, еще вероятно не догадываясь о том, кем она является, присела в реверансе и тихо ответила мелодичным, словно перезвон колокольчиков, голоском.
— Анна Валериес-Тедеску. Поздравляю с годовщиной, Ваше Величество.
Анна… Как мой первенец. Совпадение было случайным, но травмировало меня не меньше, чем если бы оно было намеренным.
— Лора Аделла Уилсон-Дракула. — Не найдя, что ответить, представилась я. Во мне как-то на подкорке записался этот способ представляться. В вампирском мире я именовала себя только так, и не иначе. Когда же я находилась в Благодатной Долине, напротив, я забывала об этом имени. Там меня звали Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль. Иногда я позволяла себе добавить 'Дракула' в конце, после фамилии королевской династии, что, пусть и резало слух эльфам, но мне было все равно. Я гордилась своим браком, и мне не было никакого дела до того, кто что скажет о нем. Или о нас. Я попыталась улыбнуться, и, к моему удивлению, Анна улыбнулась мне в ответ.
Удерживая себя от распиравшего грудь хамства, я осмелилась спросить. — Вы прибыли сюда в сопровождении мсье Константина Вольфа?
Скромно потупив глаза, Анна тихонько молвила. — В Трансильвании я оказалась волей случая, бежав из реального мира, мира без магии, раненой. Я чуть не погибла. Мой господин, то есть мсье Вольф, нашел меня и спас мне жизнь, поселив у себя…
Да уж. Дело принимало еще тот оборот. И не в мою пользу. Я никак не могла смириться с тем, что полукровка окрутил юную наследницу нашего с Владиславом престола, и сейчас меня почти что бессильно трясло от ярости, едва я только бросала взгляд в сторону успевшего ретироваться вамполикантропа, стоявшего поодаль с бокалом крови в руке, премило беседовавшего с вампиршей в золотом платье и такой же золотой маске.
Наконец, я задумчиво изрекла. — Характер мсье Вольфа оставляет желать лучшего и напоминает ветер в поле. Терпения Вам, мадмуазель Анна.
Натянуто улыбнувшись, я заметила взгляд Анны, обращенный в мою сторону. Она смотрела на меня, как на королеву или на богиню, или на сошедшую с полотна музу. Да. Юная регина видела во мне кого угодно, кроме собственной матери. Это удручало настолько, что я даже не стала препятствовать мужу, который пригласил Анну Валериес-Тедеску на медленный вальс, потому что никакого ответа на вопрос о том, что сказать дочери, которую видишь впервые совсем взрослой, у меня не было. Грянула медленная музыка венского вальса, и я задумчиво отпила из бокала красное вино, глядя на отточенные и правильные движения в танце супруга и изящную фигуру в красном в полуобъятии короля вампиров. Фигуру его родной дочери, о чем он еще, вероятно, даже и не догадывался...



Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ cαɢε 〤 vk.com/public133717533


@темы: Трансильвания: Воцарение Ночи 2016

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
15. Собор Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии (м. Краснопресненская, ул. Малая Грузинская, 27/13). Особняк Коробковой (м. Третьяковская, ул. Пятницкая, 33-35).

Наилучшим описанием того, что было в этот день послужит рассказ «Дыхание больших городов», написанный сразу и еще под вдохновением, поэтому черкать таксебе пост об ушедшем я не буду. Просто поделюсь своей красотой, сделанной в тот день.

06.04.2017


14:21

NWF 2017

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.




Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
— Да на тебе лица нет, моя маленькая Уилсон. Неужели увидела демона?..



Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ cαɢε 〤 vk.com/public133717533


@темы: Трансильвания: Воцарение Ночи 2016

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
...И каждый раз, как я смотрел на Дизару, в каждом движении ее танца, в каждой нежной улыбке, во всем, что ее касается, я видел Маргариту. Мою Маргариту. И это не вызывало во мне радость. Скорее уж наоборот. Она была прекрасна, как свет, и я алчно жаждал, чтобы этот свет погас. Как только эта колибри попадет ко мне в руки, ее красота будет обречена, как и она сама. Дизара будет присуждена к смерти в муках. И пусть. Гибель Маргариты была агонией. Так я отомщу всей Вселенной за то, что испытала моя жена перед смертью. Через милую и нежную дочь Востока — принцессу Дизару...



Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ cαɢε 〤 vk.com/public133717533


@темы: Трансильвания: Воцарение Ночи 2016

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Я – фотограф. Не в том смысле, что я этому обучена, посвятила этому жизнь и могу этим зарабатывать. Абсолютно ничего такого во мне нет. Я – не профессионал, никогда им не была, и, возможно, никогда не буду – даже не в силу природной лени, а просто потому что я не из тех, кто мог бы быть в тренде и сделать хобби своей работой и жизнью, своим вторым дыханием. Я – человек, которого профессиональные фотографы назовут жалким аматором, но и в то же время звук щелчка моего панасоника, когда фотоаппарат навеки запечатлевает нечто, что уже через минуту перестанет быть прежним (поменяется освещение по мере вступления вечера в свои права или же на крышу сядет птичка, размером с крохотный сливовый плод, или мимо пройдет и останется запечатленным на следующем снимке человек, которого не было на предыдущей фотографии – другие были, а вот его как раз таки и не было – ничего на второй фотокарточке уже не остается так, как было ровно секунду назад, потому что время убийственно быстро, каждый его миг, подобно летящей стреле, и именно поэтому для многих оно – друг, латает шрамы, для остальных же – смертельный враг, когда упускаешь жизнь по дурости, что утекает, как вода, сквозь пальцы) – самый упоительный для меня звук во Вселенной. Я – не профессионал, да, но любовь к запечатлению мига, что, как мы уже договорились с Вами, через единое мгновение перестает быть прежним, у меня в крови.
Последние пару месяцев я живу по строгой программе жизни, которую негласно назвала «сегодня лучше, чем вчера». Пусть на самую крохотную капельку, но это правда. Если позволить себе без особого напряжения сделать день сегодняшний на самую малость лучше вчерашнего, внезапно для самой себя обнаруживаешь улыбку на своем лице, как разглаживаются морщины на лбу, и, как-то уж совсем внезапно, ощущаешь, как душа помолодела. И, возможно, не на несколько лет, а на пару минут этой жизни – но я умею с ней договориться. Мне даже двух минут достаточно. Потому что завтра они превратятся в пять, а послезавтра – в десять, через год такими темпами дотянешь до пары месяцев. А если уж душа твоя на пару месяцев помолодела за год, то она так и норовит сесть на чемоданы и умотать в какой-нибудь Париж. Подумать только, что когда-то все это настолько не интересовало, а сейчас хоть в Замбию захудалую – все равно интерес. Правда, Вальдемар как всегда не доволен и абсолютно не рад этому. Но я привыкла к ворчанию этого старика. Формально-то ему уже больше полувека, он всегда будет недовольствовать. Что его слушать. Привыкнет. Сегодня он решил принять облик пирата. Он и так отдаленно на пирата-злодея смахивает – длинные темные волосы, собранные на затылке, серьга в левом ухе, а сейчас и вовсе затянулся блаженным дымом папиросы, загнав свое бестелесное тело в кожаные шмотки и смотрит в окно ленивым, задымленным поволокой взглядом, делая вид, что все земное для него проходяще, все насущное и реальное есть подверженное растлену, а волнует его только вечное.
– Вальдемар! – Восклицаю я. – У меня нет вечности на то, чтобы копить деньги на новый диван! Прекрати дымить. Мы так никуда не выберемся из этой дыры. За проезд надо платить!
– А я – безбилетник. – Язвит он.
Для него программа «сегодня лучше, чем вчера» смерти подобна. Боится, что случится, как в том анекдоте: «Я боюсь, что если в моей жизни появится человек, способный разобраться и выкинуть все дерьмо из нее, он ненароком выкинет и меня». Ну и сам дурак. Таких красивых, как с картинки, в мире больше нет. По крайней мере, для меня. А настолько родственных душ... Красоты в мире много, а такая душа одна. Какой бы она ни была проклятой. Да и кто говорит о проклятии? Сам Вальдемар? Нет ни смерти, ни обреченности. Во все Безысходное, во что мы верим, мы сами себя загнали. А если не хотим выбираться, тогда это уже наша проблема – наших сомнений и страхов. Пойди и посмотри на это Безысходное. Оно с индейским горловым кличем не кидается на нас, не связывает по рукам и ногам, не держит в плену. Это мы иногда выглядываем из-за угла с кислой миной и зовем его жалобным кличем: «Безысходное, умоляю, приди, возьми, поработи меня, княжь надо мной, мне просто так уныло, что я ничего не хочу, а так хоть причина будет сказать, что я – не лентяй. Это просто Безысходное схватило и не отпускает, понимаешь?» Ну и сами виноваты. Нечего звать было. Когда зовешь, грех не прийти. Кто по доброй воле откажется княжить, когда позвали? А Вальдемар звал. И дымил, как паровоз, по этой причине. Схватило, не отпускает, видишь? И руками разводит, дескать, что я мог поделать? Оно САМО! Нет уж, милый, не само.
Демонстративно скидываю его ноги в сапогах с дивана.
– Только не сегодня ты у меня киснуть будешь. Мы едем снимать, ясно тебе, морда бесовская?..
– Я уже понял. С тобой спорить бесполезно. – Его голос эхом прокатывается по квартире.
– Побольше энтузиазма. На дворе весна. Скоро май. А в этом месяце я люблю тебя больше, чем обычно. Ты мне нужен до мая, развалина. И потом. И всегда.
На короткое время наши лбы соприкасаются, и я крепко сжимаю индевелую, вспотевшую ладонь, чувствуя холод металла перстня с печаткой в форме дракона. Вся суть моего мироощущения током проходит через эту руку. Пусть думает, что я могу отпустить. Я не могу. И точка, точка, точка.
Первой нашей станцией прогулки с Вальдемаром стала «Краснопресненская». Держась за руки, мы вышли в весну. Я вдохнула воздух в легкие и услышала неизъяснимое. Мы все, прохожие, даже не замечая этого, дышали в унисон. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. В этот миг ветер, прошуршавший над моей головой, с озорным свистом прошипел мне практически в ухо: «А все от того, что вы все – дыхание этого города. И ты – его часть». Прошипел и улетел, как и не было. А я успела задуматься. Я – часть дыхания города. Ритм стука каблуков обуви, унисон вдохов и выдохов. Я – часть дыхания города, а значит я живу и существую, значит, я – часть этой жизни, часть, которой не была до этого дня. А если ты – маленькая часть чего-то большого, значит, ты не можешь умереть полностью, без тебя просто рухнет баланс, три кита, на которых стоит Вселенная.
– Мы – часть дыхания этого города, Вел. Мы в городе, а город в нас. Все будет хорошо. Просто обязано быть.
«Пират» кивнул.
– Ну здравствуй. – Я подарила Собору Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии поклон в знак уважения, а затем шагнула за ворота. Сразу же за которыми обнаружила желтые таблички с оповещением «Фото- и видеосъемка только с разрешения священнослужителей». Ну вот и как прикажете с этим справляться? Я топнула ногой чисто для проформы, смешно было бы думать, что до моего возмущения хоть кому-то есть дело.
– Второй день так, представляешь. – Уныло пожаловалась я, на что Вальдемар заметно оживился. И не узнаешь этого дряхлого полуразвалившегося старика, курившего и разбрасывавшего пепел по моему дивану пару часов назад. На губах победоносная улыбка, в кофейных глазах преломляются изумрудным лучи солнечного света. Воистину, князь, которым он когда-то был. Пятьсот лет назад.
– А что? Зайди в Собор! Получи разрешение!
– Шутишь?..
– Нет, серьезно. А если не получишь так, исповедуйся. После отпущения грехов обязательно получишь. Представляю, заходишь ты такая в исповедальню, и: «Простите, святой отец, ибо я согрешила». Пауза, пока он ждет деталей. «О-о-о, простите, святой отец, мне понравилось».
Сначала я попыталась фыркнуть, сохранив при этом серьезное лицо, но через пару минут гомерический смех все-таки взял надо мной верх. Действительно, это был бы верх комизма и неуместности. Я, да на исповедь. Может, я и часть дыхания этого города, но настолько экзальтированная часть, что люди это невооруженным взглядом замечают даже в совершенно невинных моих высказываниях. Повествуй я свою историю с Вальдемаром священнику, он бы и вовсе только посмеялся – дескать, перечитала книжек, пересмотрела фильмов. Святая инквизиция искоренена давно, и люди мыслят реалистично. Никого уже не уличают и не жгут на кострах за отношения с сыном Сатаны. Особенно с тем сыном, у которого нет физической оболочки. Поэтому смеялась-то я сейчас именно от того, что он считал, что за мной погонятся с факелами до первого столба, из-за того, что Вальдемар, такой великий и ужасный, есть в моей жизни. На деле, я бы просто не была воспринята всерьез. Но я не стала его расстраивать доносом и разжевыванием этой мысли. Было бы невыносимо такому, как он, узнать, что он для реалистов уже не зло, а иллюзия. А уж кто, как не он, боится утраты статуса Вселенского зла. Неблагодарное дело рушить чужие иллюзии – за это еще на моей памяти никто «спасибо» не говорил. И я в том числе.
Поэтому мы фотографировали, хоть и на фотоаппарат, но втайне. Запечатлеть было что. Величественность, красота, шпили, алый, наш любимый с Вальдемаром неповторимый запах Средневековья. Внутри этого Средневековья играл орган. Доносились звуки песнопений. На минуту огненно-красные стены рухнули перед моими глазами, оставив взору лишь музыкальный инструмент. Огромный, могущественный орган, протяжно стонущий о трагизме бытия. Он взглянул на меня своими грустными глазами, уставшего от жизни человека, неизмеримо утружденный необходимостью играть и играть день ото дня, а затем просто закрыл эти глаза, снова став обычным органом. Высокие стены величественного собора из красного кирпича тут же вернулись на свое законное место.
– Что это было? – Широко раскрыв от удивления рот, спросила я Вальдемара.
– Суть вещей. Ты сегодня многое увидишь. Только открывай глаза пошире. И не те, которыми видишь. Открывай глаза те, которыми чувствуешь. И смотри ими во все свое зрение. В каждом человеке и предмете есть свой огонь. И в дни, когда твоя душа ближе всего к открытию, ты видишь это пламя.
И достаточно было только открыть глаза этому зрению. Возле метро «Третьяковская» нам повстречался турист из Японии с глазами тигра. Эти глаза имели неповторимую светло-желтую с золотистыми переливами радужку и вертикальный зрачок. Вальдемар сказал, что мужчина – айтишник у себя на родине. Много времени проводит за компьютером, даже в ночное время, оттого нуждается больше, чем кто бы то ни было в кошачьем зрении. И так было практически с каждым прохожим – так, как не бывало для меня раньше...
На город опустился вечер, когда мы неспешно возвращались по аллее зажженных фонарей, отсняв на фотоаппарат дом-музей Коробковой, к метро, когда я услышала звуки скрипки у алой, как кровь, церкви Климента Папы Римского. Самозабвенно, отринув реальность и все окружающее, девушка с длинными русыми волосами, которые трепал неистовыми порывами безжалостный ветер, которому наскучило просто шептать и шипеть прохожим о том, что они – части дыхания этого города, один большой дыхательный орган, и он решил творить беспредел, играла на скрипке «Лунную Сонату», и это было так прекрасно, что я остановилась. Наклонившись к кофру из-под музыкального инструмента, я опустила в него сто рублей и посмотрела ей в лицо. Глаза закрыты. Ее не было здесь. Она вся была ритмом скрипки. Каждой нотой, каждым звучанием, каждым порывом. На мгновение вместо девушки мне привиделась маленькая серая птичка, которая поет, как хор прекрасных ангелов. Когда я закрыла глаза, а затем вновь их открыла, видение исчезло...
– О-о-о, жадная душа не пожалела ста рублей. – Вальдемар с кривой ухмылкой, всегда по-злодейски искажавшей его лицо, толкнул меня локтем в бок.
– Ну ты согласись, мон шер ами, «Лунная Соната» стоит платы, если не кровью, то уж деньгами точно. – Улыбнулась я, а затем задумчиво протянула. – Почему играющая представилась мне соловьем? Она же играет, а не поет.
– Видишь ли, милый друг моих дней. В том ведь весь и смысл. Она не поет, но все, что она играет, каждую ноту, каждый звук, она пропевает внутри себя своей дрожащей, как у любого творческого гения, душой. От начала и до конца. Так что скрипачи – те еще певцы, если ты не знала. А теперь, с твоего позволения, пойдем навестим какое-нибудь кафе, утоления голода ради.
– Искусство, искусство, красота, музыка, а тебе, как моему желудку, лишь бы пожрать. – Усмехнулась я. Будь по-твоему. Я уже вижу Кофе-Хауз у метро. Надеюсь, однажды ты все-таки оплатишь счет. А то пристроился питаться задарма.
– Что поделаешь. – Развел руками обаятельный гад. – Я же уже говорил тебе, что я – безбилетник. И немножко альфонс.
Я только закатила глаза и толкнула дверь кафе, в котором приглушенно играла музыка, зажженные и горевшие ровным желтым светом лампочки украшали окна, а приземистые маленькие гномы суетились, бегая между столами и обслуживая мужчину с когтистыми лапами волка, двух девушек в чадре с оленьими глазами и нас – двух фигур – в красном пальто и черном плаще, влетевших в Кофе-Хауз с мощным потоком яростного ветра, неистово хлопнувшего дверьми... А неплохо для двух, желающих произвести фуррор, частей дыхания этого города. Влетать в кафе с неистовством холодного и неприветливого мистраля, чтобы выпить чашечку теплого чая и согреть свои промерзшие души теплом весенней беседы, из мая которой мы с ним вышли...

07.04.2017


@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ваше величество, миледи, добро пожаловать в Трансильванию!



Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ cαɢε 〤 vk.com/public133717533


@темы: Трансильвания: Воцарение Ночи 2016

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Обзор мест: День четырнадцатый.
Планируемая дата: 05.04.2017.

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
— Достаточно. Я долго боялся и больше не хочу.



Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ 〤 vk.com/public133717533


@темы: Трансильвания: Воцарение Ночи 2016