Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Закрой глаза, скажи мне, что ты видишь там под сумраком ресниц?
Что есть там - непрерывный пика свет иль поле боя, залитое кровью,
Там книга смерти, состоящая из бесконечного количества страниц,
Иль старец плачущий из-за прощания безвременно с любовью.
Скажи мне, там горит геенны пламенеющий пожар,
Иль там эфир вкушают вместе с виноградною лозою,
Прощают там, хотя бы тихо прошептав "мне жаль",
Или прощенье, как зубовный скрежет, вытащат с последнею слезою?..
Скажи, кто прав, а кто же виноват на справедливости весах,
Скажи, пока еще сомкнуты крепко, словно вечно, веки,
Разгонит вера ль мрак, восторжествует ль страх?
Иль верх возьмет судьба, клейменная навеки?
17.09.2011
Transylvania...


@темы: Дневники Вампира..., Колыбель Мертвых Снов 2012

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Умер человек. Его пес рядом лег и тоже умер. И вот душа человека стоит перед вратами с надписью 'Рай' и рядом душа собаки. На вратах надпись: 'с собаками вход воспрещен!'. Не вошел человек в эти врата, прошел мимо. Идут они по дороге, вторые врата, на которых ничего не написано, только рядом старец сидит.
— Простите, уважаемый… а что за этими воротами?
— Рай.
— А с собакой можно?
— Конечно можно!
— А там, раньше, что за врата?
— В Ад. До рая доходят только те, кто не бросает друзей… ©

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Не говорите никому. Никому-никому, и даже своему мужу.

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Я не приходил. Я был тут всегда, просто спал. Твоё любопытство меня разбудило. Теперь я долго не усну, впрочем, как и ты.
Хочешь укушу за ушко,
Что же ты не спишь, подружка?
Под кровать залезь рукою,
Поздороваюсь с тобою.
Холодок бежит по телу,
Мертвые не ходят в белом.
Растворюсь я в темноте,
В твоей спальной комнате,
Засвистит вдруг чайник резко,
Я включил сию железку,
Я же тоже пить хочу,
Я всегда здесь, лишь молчу.
Пробудить меня сумела,
Так зачем дрожишь всем телом?
И мне долго не уснуть;
Как тебе - не обессудь.
Мы посмотрим, приживемся,
Бок о бок за ночь притремся,
И себе внушай, что кошка
Прошипела за окошком,
Что подружка во кровати
Теребит тебя под платьем,
А она уж дома спит
Вечным сном и не хрипит.
Вся в крови тарелка, кружка,
Что же ты молчишь, подружка?
15.09.2011


@темы: Колыбель Мертвых Снов 2012

11:29

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Глава 4 - Возвращение домой.
Мир грез, жди меня, я иду!

Новоприобретенный мною белый халат был слишком коротким и открытым. За ночь рубцы значительно побелели, что не могло не радовать, но, естественно, совсем исчезнуть они не могли, а одежда не могла их скрыть. Я чувствовала себя неудобно, стесненно. Казалось, что все озираются и тычут пальцем в мою сторону. Я спрятала лицо в воротник своего демисезонного пальто. На улице в самом разгаре расцветал май, но трава еще была припорошена тонким слоем снега, и температура не поднималась выше +5, +6 градусов по Цельсию. Хлопнув дверью стационара, я поздоровалась с охранником и повесила пальто на крючок... Отчего-то все были мрачнее тучи, и вывозили на каталках одного за одним пациентов, накрытых простынями, пропитанными кровью. Десять каталок. К горлу подступил тошнотворный ком, и у меня закружилась голова. Господи, что же я наделала? То нападение, двадцать первого числа утром, один труп - был виной несчастного случая, а вечером МОЕЙ виной из клетки был выпущен опаснейший зверь, и вот уже сегодня десять обескровленных жертв, и все это - моя вина, МОЯ, и ничья более. Меня вдруг резко затошнило от себя. Алан увидел меня еще у дверей и подбежал ко мне.
- Мисс Уилсон. Нам нужно поговорить...

Он был бледен, смертельно, синие вены выступили на лице, отчего он начал казаться много старше своих истинных лет. Он даже не позвал меня в кабинет, просто начал впопыхах говорить в коридоре.
- Лора, у нас бедственное положение. Все в курсе, кроме тебя. Наша больница - не просто клиника, она - тюрьма, сдерживающая монстров. Ты видела прочерки в меню, в некоторых палатах, там мы держим чистое, абсолютное зло, не даем ему попасть в мир людей. Сегодня ночью случилось непоправимое. Кто-то выпустил самого страшного зверя, которого мы годами изводили жаждой, святой водой, мучали распятьями на стенах... Все исчезло, он освободился, мы несем урон, зверь слишком голоден, он рвет всех подряд... И что самое ужасное - предатель в наших рядах. Так что, будь осторожна. Многие купились на его человеческую внешность, еще многих он соблазнил обещаниями, некоторые выполняли всю его грязную работу, но итог оказывался всегда один - все они ныне мертвы. Нельзя доверять этой твари, он манипулирует сознанием, совращая самых невинных... Теперь ты все знаешь... Поэтому...
Он не договорил. Взгляд его упал на рубцы на моей шее и ключице.
- Ты...
Он отпрянул от меня в сторону, как от Дьявола, с ужасом в глазах. Он стиснул свои виски и вскрикнул - не то от боли, не то от отчаяния.
- Чем он тебя купил, Лора? Своим телом? Сказками о лучшей жизни? Это ложь. - Он взмахнул рукой перед моим лицом. - Пока ты выполняешь его приказания, ты жива... Боже! Да ты умрешь, если он не обратит тебя. Как ты думаешь, что с тобой будет после того, как ты вошла в контакт с мертвецом? Ты сгниешь за день, ты уже заражена, ему и убивать тебя не надо! Боже!
Он расхаживал по коридору взад-вперед, а я чувствовала себя отвратительно; стояла, опустив голову и покраснев... Алан заметно успокоился, руки его больше не дрожали...
- Ты будешь судиться со всей строгостью за совершенное предательство...
- Я не буду очередной жертвой. - Тихо прошептала я. - Он ждал меня шестьсот лет, сомневаюсь, что он сделает все, чтобы я умерла...
Стэнфилд побелел, схватил меня за руку и резко рванул рукав, обнажив плечо. На нем красовалась метка, которую я всю жизнь считала родимым пятном. Змея с короной на голове, обвившая розу.
- Боже... - Стэнфилд сделал шаг назад. - Боже... Эта метка была только у нее - у Маргариты Ланшери; значит, ты - действительно его шлюха, за которую он жизнь отдаст.
Стэнфилд собрал вокруг себя весь медперсонал.
- Схватите ее и убейте. - Холодно, с презрением произнес он. - Он ждал ее шестьсот лет, и сейчас, если ее не станет, мы раздавим его, морально растопчем, тогда нам легче будет его уничтожить. Пары вампиров создаются на всю жизнь... Даже в другой реинкарнации один всегда находит другого. Он без нее, как без своей жизненной силы. Нельзя позволить ей жить...
***

От двери меня теперь отделяла стена из сотрудников медперсонала, которая сужала кольцо вокруг меня. Они вооружились скальпелями и теснили меня к лестнице - единственному пути к отступлению, которым я не замедлила воспользоваться. Я мчалась вверх, как сумасшедшая, а за мной - толпа из медсестер и докторов, возглавляемых Аланом Стэнфилдом. Второй этаж, третий, четвертый - времени на передышку не было, я резко дернула ручку двери палаты номер шестьдесят шесть и по инерции влетела внутрь. Я искренне надеялась, что они не переступят порог, что страх, как и раньше, останется движущей силой их естества, но напрасно... Безрассудство победило разум; огромная толпа не боялась одной шестнадцатилетней выпускницы кулинарного института и даже одного многовекового вампира...
- Да у тебя проблемы. - Граф безмятежно улыбнулся.
- Что Вы там говорили о побеге? СЕЙЧАС!!!
Стэнфилд достал из кармана серебряное распятие, из которого медленно выдвинулось острое лезвие. Тогда беспокойство охватило не меня одну.
- Садись мне на спину, держись за шею крепче.
Момент, и человек, которого я видела прежде, исчез. Его заменил огромный нетопырь. Два перепончатых крыла в размахе достигали, наверное, шести-десяти метров. В перепончатом мускулистом теле играли звериные мышцы, а лицо - ныне летучей мыши с высоко поднятыми висками, хищными пурпурными глазами с вертикальными зрачками и острыми, как лезвия зубами, воистину могло устрашить даже самое бесстрашное сердце. Медработники, как один, сделали шаг назад и перекрестились; я, не мешкая, вскочила на спину нетопыря. Он взмыл в воздух, разбив окно палаты, и полетел навстречу свободному небу...
Солнце припекало, заставляя таять снег на полянах; облака летели, подобно взмыленным коням; на душе было легко и безмятежно; особенно, если не смотреть вниз и не вдаваться в особые подробности - в частности, в то, что я лечу на спине огромнейшей летучей мыши, умеющей принимать человеческий облик, которая, к тому же, еще и легендарный вампир - миф тысячелетия - граф Дракула. Это заставляло задуматься, но я не хотела думать; пять минут назад я чудом сбежала от толпы разъяренных докторов со скальпелями; мне хотелось морально и физически отдохнуть... Мы начали снижаться над центральным парком. Время было совсем утреннее, никого не было видно, хотя, пройдет всего пара часов, и аллеи заполнят звонкие голоса матерей, веселые детские голоса. Солнце припекало... Опустившись на аллею, он легонько стряхнул меня и принял свое человеческое обличие.
- В чем дело? - Спросила я.
- Солнце обжигает. Трудно лететь... Полетим, когда солнце зайдет за горизонт, ближе к вечеру.
- А куда мы летим?
- Домой...
- К тебе? - Я исподлобья взглянула на него, даже не заметив, когда успела перейти на "ты" с королем вампиров...
- К нам. - Он убрал прядь волос, упавшую мне на лицо...

От прикосновения холодных пальцев ко лбу и щеке меня пробрал озноб. Взгляд глаза в глаза длился всего мгновение, потом он отвернулся.
- Здесь нет моего гроба. - Разочарованно вздохнул он. - Придется спать на земле.
- А что делать мне? - Спросила я, испытующе глядя в черные глаза.
- Рекомендую тоже поспать. Нас ждет изнурительная дорога.
Он лег на землю. Я положила голову ему на грудь, он слегка приобнял меня за талию. Я почувствовала, как тяжесть смежает веки, делает их каменными, и очень быстро отключилась...
Архипелаг звезд рассыпался по вечернему небу, окраска которого подбиралась к черной - ночной. Казалось, подать рукой, и можешь сорвать любую звезду. Я задумчиво поглядела в небо, и сердце мое наполнила тоска - тоска одиночества... Покидая мир людей, я осознавала, что там не осталось ни одного человека, которому я была нужна; кроме отца, разумеется. Еще я прекрасно понимала, что стану теперь чужой этому миру, больше никогда не вернусь домой; тоски по которому, увы, даже не осталось... Я выспалась, и разум мой прояснился. Я спаслась от смерти и лечу куда-то, да только будет ли там лучше? И где находится это "там"?
Подчинившись мгновенному порыву, когда даже думать было некогда, сейчас я, наконец, задалась вопросом - "Что дальше?"? Кто он, этот граф-вампир, и достаточно ли я испытываю к нему чувств, чтоб отречься от всего земного, пусть меня уже никто и не ждет на этой самой земле... Я терзала себя сомнениями всю долгую дорогу перелета, пока в небе не загорелась утренняя звезда, пока не показались высокие черные мрачные шпили средневекового замка, и мой "экипаж" не начал заходить на посадку на поляну рядом с замком...
- Прилетели... - Подумалось мне...
***

Когда мы пролетали над шпилями этой массивной конструкции, я и представить себе не могла, что, едва мы опустимся на землю, островерхие края башен уйдут настолько высоко в небо, что затеряются в предутренних тучах. Я смотрела на замок со смесью ужаса и благоговения; в нем было столько величия и одновременно поражающего пустотой безмолвия, что захватывало дух. Невольно я положила руку Владиславу на плечо, а он крепко сжал мои пальцы...
На поляне около массивной громады стояли лишь мы двое, и на мне не было уже того короткого медицинского халата... Моя кожа словно бы произвольно избавилась от шрамов и рубцов, и теперь напоминала хрупкий и нежный фарфор... На мне было одето голубое шелковое платье с корсетом, который стягивался длинными лентами сзади. Нижняя часть корсажа плотно облегала бедра и струилась шелком до пят. Из-под платья были видны две светло-голубые туфельки на маленьком каблуке со стразами... Несмотря на то, что плечи были открытыми, мне не было холодно, кожу обдавал теплый летний ветерок... Длинные волосы, завитые кольцами, слегка поднятые по бокам, спадали на спину и так искрились на недавно взошедшем солнце, что слепили глаза... Золотые серьги с темно-синими сапфирами и перстень с лазуритом на среднем пальце правой руки удачно дополняли наряд... Я почему-то не очень сильно удивилась этим чудесам. Ступив на эту землю, мне подумалось, что здесь все может быть реально...

- Добро пожаловать в мой мир, дорогая...
Владислав нежно посмотрел на меня... В такую минуту я не могла себе представить, что он имеет хоть какое-то отношение к монстрам; он был прекрасен, идеален до безбожности. Я ответила ему улыбкой, и, слегка покраснев, отвела взгляд в сторону... Окна замка выходили на вечнозеленую поляну, на которой сейчас находились мы. За ней располагался огромный, по своим масштабам, черный, и, как мне казалось, неприветливый лес. На самой его опушке находилась крошечная каменная пещерка... За лесом, не внушающим особого доверия, располагался гребень Карпатских гор, уходивший пиками высоко вверх и тянущийся вправо и влево от самой высокой своей точки. На нем лежал снег, и пару минут назад взошедшее солнце падало на него; снег искрился и блестел радугой самоцветов... Я восхищенно вздохнула... По другим сторонам от замка не было ничего особенно выдающегося - старая полуразвалившаяся мельница постройки пятнадцатого века, небольшая деревушка из покосившихся старых, очень старых домов... Это была Трансильвания - райский запретный уголок Румынии, куда еще не проникла цивилизация со всем ее модерном... Здесь было более реально представить карету, запряженную шестеркой лошадей, в противовес какому-нибудь современному роллс-ройсу... Когда мы достигли дверей, они сами собой растворились, маня зайти внутрь... Владислав протянул мне руку.
- Идем со мной, mea dragostea, забудь обо всем, что было; нас ждет райская жизнь...
На этот раз я поняла, что значат эти слова; он сказал - "любовь моя", по-румынски, и две легкие, весом с одну человеческую улыбку слезинки стекли по мои щекам. Одной рукой придерживая подол платья, другой взяв своего темного рыцаря за руку, я переступила порог королевского замка...
Внешне производя неприветливое, даже угнетающее впечатление, внутренне замок показал свое шикарное убранство. Тридцать пять этажей, подъем на которые осуществлялся по винтовой лестнице. Перила, украшенные виньетками, круто поднимались вверх... Двери, инкрустированные золотом, серебром и другими драгоценными камнями, открывались наружу, показывая великолепные кровати под багровым балдахином, также отделанные золотом и серебром прикроватные столики, трюмо. Выйдя на винтовую лестницу, мы, не спеша, поднялись на шестнадцатый этаж. Пройдя мимо черных дубовых дверей, мы подошли к единственной - самой большой - вырезанной из красного дерева двери. Владислав толкнул ее рукой, и она отворилась...
Внутри находился пожилой мужчина лет пятидесяти пяти-шестидесяти. Он вытирал пыль с прикроватного стеклянного столика, трюмо с раздвижными зеркалами, огромного зеркала в позолоченной раме, висящего на противоположной от окна стене. Огромная двухъярусная кровать, накрытая бархатным алым покрывалом, стояла на золотых ножках, а ее спинка была украшена цветами, аккуратными розочками. Мужчина обернулся на звук открываемой двери, и на его лице отобразилось изумление, смешанное с безумным поклонением, едва он увидел графа.
- Ваше Величество! - Мужчина упал на колени, ему под ноги. - Вы вернулись.
- Поднимитесь, Роберт. - Мягко произнес Владислав. - И принесите Миледи завтрак, она чрезвычайно голодна, со вчерашнего дня она ничего не ела.
Я слегка коснулась его руки, и, посмотрев на Роберта, произнесла.
- Не беспокойтесь, я не голодна.
- Я настаиваю. - Требовательно произнес Владислав.
Роберт поклонился, и, сгорбившись, вышел из комнаты.
- Это моя комната. - Сказал он. - Отныне она и твоя тоже.
Глядя на кровать, я внезапно почувствовала невыносимую усталость, она так и манила своей мягкой пуховой лебяжьей периной прилечь и уснуть.
- Если честно, я ожидала увидеть гробы. - Вжав голову в плечи, тихо сказала я.
- Гробы. - Владислав усмехнулся. - Я сплю в гробу в подвале в те дни, когда я один, но сегодня... - Он коснулся кончиками пальцев моего подбородка. - Ради тебя я готов сделать исключение.
Он наклонился, чтобы поцеловать меня, но тут в дверь кто-то постучал. Это был Роберт, который принес завтрак - нежнейшее мясо белой куропатки, приправленное тмином с ломтиками отварного картофеля с добавлением мускатного ореха, форель, и на десерт - чашка горячего латте и шоколадный мусс. Я выжала из себя подобие улыбки, но, кажется, получилось довольно скупо; я ужасно стеснялась огромного замка, прислуги. Все свои шестнадцать лет я делала все сама, и чувствовала жуткое неудобство, от того, что мне теперь готовят и подают завтрак... На лбу у Роберта проступила испарина, он боялся. Но чего; кого? Чашка с кофе предательски соскользнула с подноса и, упав ему под ноги, разлилась на персидский ковер.
- О Боже, Роберт, Вы не ошпарились? - Я взяла поднос из рук слуги и скоропалительно поставив его на прикроватный столик, наклонилась, чтобы поднять чашку. Влад резко дернул меня за руку, поставив на ноги и закатил глаза.
- Тебе еще столькому предстоит научиться! Не якшайся с прислугой, они тебе не ровня.
Я выдернула руку и холодно посмотрела ему в глаза. - Он просто человек, все совершают ошибки...
Опасный огонь сверкнул в глазах Владислава, и тут же погас. Он улыбнулся.
- Тебя трудно не узнать, Рита...
Последнюю неделю моего человеческого бытия, мы с Владиславом почти не выходили из спальни, и это была не просто страсть, которая швыряла нас в объятия друг друга; это был голод, страшный нечеловеческий голод по единению душ и тел... Я не могла себе даже представить, какой адский огонь может пылать на дне моей, как казалось, чистой души... Тридцать первого мая граф сделал мне предложение... Он встал передо мной на одно колено и произнес.
- Лора Уилсон, преодолев все преграды - время и расстояние, я прошу тебя - стань моей женой...
Я коснулась тыльной стороной ладони его щеки; один Бог знал, как я его любила...
- Да.
Золотое кольцо с бриллиантом в десять карат слилось с моей кожей... Спиной ощущая шелковые простыни, я сгорала от жадных поцелуев, покрывающих мою шею и плечи...
- Pentru tot deauna* (*Навечно - перевод с рум. - прим.автора). - Произнес он, и острые клыки пропороли яремную вену...

@темы: Трансильвания : От заката до рассвета I. Эпоха Человека

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.


11:36

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Глава 3 - Rendez-vous с чистым злом.
Мертвые ходят быстро...

Чикаго. Иллинойс. Второй месяц после переезда.
Я раздраженно захлопнула ноутбук, не потрудившись его выключить, отбросила от себя подальше газету "Work Today" и поглядела в окно гостиницы, выходящее на огромное, бесконечное, теряющееся в перекрестках, шоссе. Задуматься было о чем. Шел третий месяц моего пребывания в Иллинойсе, деньги стремительно подходили к концу, а работы так и не было... Я уже обыскала все мыслимые и немыслимые сайты и газеты, но весьма неплохой повар из Хартфорда не был нужен никому. Добрая часть моих денег была потрачена на ноутбук, ставший моим единственным другом здесь, в километрах от дома. Модем интернета снова заглючил и замигал.
- Ну давай же! - Я раздраженно вытащила его, подождала минуту и вставила обратно. Заработал, слава Богу!!! Я снова вышла на сайт под весьма ироничным для меня после такого количества времени, проведенного в поиске, названием - "Работа найдется для каждого!"... Конечно, для каждого! Еще немного, и пойду, как бродяжка с протянутой рукой, или еще хуже - придется вернуться домой. Меня передернуло от этой мысли - снова попасть в рабство матери, и по ее велению выйти замуж за Дэвида Теннанта. Нет, не бывать этому, ни за что! Лучше умереть от голода здесь, в Иллинойсе, чем всю жизнь потом мучаться в Хартфорде, или как говорил сам Теннант - в Бриджпорте...
Тем временем, мое внимание привлек заголовок, напечатанный большими красными буквами - "Стационар городской больницы №48. Требуется повар для приготовления пищи пациентам. Зарплата фиксированная. Семьсот долларов в месяц. Возраст - от шестнадцати до сорока пяти лет. Образование - среднее специальное, высшее. Подробнее можете узнать по телефону 555-55-13."
И это была самая радостная новость за последние два месяца. Я схватила мобильный телефон...
Я сменила номер, но иногда ставила старую сим-карту, прочесть сообщения от сокурсников, проверить нереально огромное количество звонков от родителей и удалить их, с теплом прочесть смс-ки от отца. Почти каждый день он писал мне о том, что происходит дома, умолял вернуться, и каждая смс заканчивалась словами - С любовью. Папа... Зачем он разрывал мое сердце, зачем? Мне и так было нелегко на новом месте, а он заставлял меня скучать по нему, мучаться от угрызений совести... Я получила от него ровно шестьдесят пять сообщений - по одному за каждый день, проведенный в Иллинойсе...
Выбросив из головы печальные мысли, и радуясь предстоящей перспективе, я набрала номер 555-55-13.
- Стационар городской больницы №48, заведующий больницы. Слушаю Вас.
Голос мужчины - серебристый баритон, ласкал слух, давно уже я не слышала таких приятных голосов.
- Здравствуйте, меня зовут Лора Уилсон. Я прочла Ваше объявление в интернете, что Вам требуется повар; пару месяцев назад я закончила институт кулинарного мастерства в Хартфорде, и хотела бы спросить, есть ли у меня шанс быть принятой к Вам на работу.
- Сколько Вам лет, Мисс Уилсон? По голосу слышно, что Вы очень молоды.
- Почти семнадцать. - Я смутилась.
В трубке раздался приглушенный вздох. - Вы еще так юны, Лора. Поищите себе другой вид занятия, Вы нам... - Он сделал длительную паузу. - Не подходите...
- Молодой человек, Вы даже не представляете себе, насколько мне нужна эта работа. Не отказывайте мне, прошу Вас! Мне некуда идти, нечем платить за проживание в гостинице, еще немного, и я стану нищенкой - попрошайкой! Есть в Вас хоть капля человечности?..
Целых две минуты в трубке висело напряженное молчание, потом заведующий спросил каким-то надломленным голосом.
- Лора, а Вы умеете исполнять работу беспрекословно, слушаться всего, что Вам скажут и принимать к сведению? Вы настолько безрассудны, чтобы в шестнадцать лет рисковать своей жизнью? Нам... - Он снова выдержал мучительную паузу. - Нужны работники всегда, но вопрос в том, подходите ли Вы нам? Готовы ли Вы для этой работы?
- Я согласна...
- Хорошо, с понедельника будьте готовы. Наш адрес Вы можете прочесть в интернете. В девять часов утра, иметь при себе белый халат, не опаздывать.
В трубке раздались короткие гудки. Я победно улыбнулась. Прощай, ничтожная прошлая жизнь, больше я к тебе никогда не вернусь!
***

Стационар городской больницы Иллинойса под номером сорок восемь находился в двадцати минутах езды от гостиницы. Я не ездила на автобусе, предпочитая брать такси, на которое в день уходило всего два доллара. Больница оказалась весьма оживленным местом - весь медперсонал, одетый в белое, сновал туда-сюда, из палаты в палату, да и сами пациенты были одеты в ослепительно белые пижамные штаны и рубашку. Мраморный пол был дочиста вымыт и скользил под каблуками, а люминесцентные лампы дарили столько света, что казалось, входя в больницу, ты попадаешь прямиком в райский уголок. Место казалось такой долиной умиротворения, наполненной сострадания и гуманности к людям, что даже подумать о чем-то плохом здесь, наверное, сочлось бы за грех. В первый же день я познакомилась воочию с заведующим больницей - Аланом Стэнфилдом. Алан был высокого роста, где-то под сто восемьдесят пять, голубоглазым шатеном, весьма приятным на внешность. Говоря с ним по телефону, я визуально рисовала себе образ мужчины, который был точной копией Стэнфилда. Его весьма солидный облик дополняли очки, сидевшие на самом кончике носа... Я постучала в его кабинет и вошла.
- А, Мисс Уилсон. - Он слегка улыбнулся. - Как Вам у нас?..
Я слегка подтянула подол белого халата, едва доходящего до колена, и улыбнулась в ответ.
- Прекрасно, Мистер Стэнфилд. Я хотела бы подписать трудовой договор, я согласна у Вас работать.
- Вы абсолютно в этом уверены? - Снова спросил он меня.
В первый раз, по телефону, я слышала лишь тревогу в его голосе; сейчас я увидела, как помрачнело его лицо.
- Вы говорите так, словно я подписываю смертный приговор. - С улыбкой я удрученно покачала головой, и он, нехотя, протянул мне лист бумаги и ручку. Я поставила свою подпись, и Мистер Стэнфилд поставил под ней свою и печать, как вечное клеймо - синее пятно на моей жизни...
Стационар занимал четыре этажа, и в нем находилось около семидесяти палат. Сюда перевозили больных после тяжелых операций, проведенных на сердце или печени из операционного кардиоотдела и отдела "Saving lives", в котором проводились операции на печень. К моему величайшему неудовлетворению, как оказалось, повар у них уже был, а моей святой обязанностью было разносить пищу по палатам в утреннее, обеденное и вечернее время. И зачем они только брали повара, если он у них был? Пожилой, усатый, низкорослый мужчина - Мистер Браун. Но вскоре я смирилась с этим прискорбным нюансом, в конце концов моя зарплата в конечном итоге за месяц должна была составить семьсот долларов, и это было вполне прилично для того, чтобы оплачивать гостиничный номер, с включением двухразового питания, и раз в месяц по прихоти купить какую-нибудь дорогую вещь - будь то кофта от Chanel или небольшой телевизор с плазменным экраном за триста тридцать долларов...
После консилиума докторов, в список которых входил и Мистер Стэнфилд, как главный кардиохирург, он дал мне подробный список, в котором значилось в какую палату в какое время суток какую пищу я должна была относить. В течение получаса, во время так называемого "тихого часа", я внимательно изучила его и запомнила... Но кое-что в нем совсем не сходилось, некоторые детали я отказывалась понимать и принимать. Я знала, что стационар просто кишел пациентами, свободных мест не было. На личной практике день спустя, я удостоверилась в этом. Мистер Стэнфилд носился, как ужаленный, ища, куда же определить больного только что перенесшего тяжелую операцию на сердце. Речи о свободных палатах даже не шло, и все же. Напротив списка с номерами палат шестьдесят шесть, шестьдесят пять, пятьдесят девять, пятьдесят семь, пятьдесят четыре и пятьдесят два стояли жирные прочерки. Все они располагались на последнем, четвертом этаже стационара, и в них не требовалось приносить питание ни утром, ни в обед, ни вечером.
- Чудовищная ошибка. - Подумалось мне, когда я постучала в кабинет Алана Стэнфилда.
- Лора, входите. - Жестом он указал мне на стул рядом с его столом.
- Нет, спасибо, я постою... В списке меню, Мистер Стэнфилд, допущена явная чудовищная ошибка. Чем больные шестьдесят шестой, шестьдесят пятой, пятьдесят девятой, пятьдесят седьмой, пятьдесят четвертой и пятьдесят второй палаты хуже остальных? Все они - мучающиеся, умирающие от боли люди, и мы должны им оказывать всяческую поддержку и помощь, а не лишать пищи...
Глаза мои пылали не то яростью, не то чувством сострадания. Это не по людским законам, что вообще этот напыщенный кретин думает себе?
Лицо Алана чуть ли не побагровело от злости, но колоссальным усилием он подавил гнев в себе, и, поднявшись надо мной угрожающим вулканом, готовым взорваться, он внезапно для меня ударил рукой по столу. Его голос звучал угрожающе, и я съежилась, будто ожидая удара.
- Вы сами на это подписались, Мисс Уилсон. Еще по телефону я сказал Вам - НИКАКИХ ВОПРОСОВ! Исполнять работу беспрекословно! Слушаться всего, что Вам скажут и принимать к сведению!
Он уже кричал, не сдерживая себя, по окончании каждого предложения ударяя ладонью по столу, - давая понять, что ставит точку, и его слова обжалованию не подлежат.
- А теперь вон отсюда! Если еще хоть раз спросите меня об этом, и упаси Вас Создатель Небесный, зайдете хоть в одну из этих палат, тут же будете уволены...
Его голос снизился на полтона, и он произнес то ли снисходительно, то ли с толикой презрения.
- Если останетесь живы...
Ответ был исчерпывающим, Алан поставил точку и больше не смотрел на меня, уставившись в свои бумаги, давая понять, что разговор окончен, и больше мне у него в кабинете делать нечего. Нелепые угрозы, он что, решил напугать меня? Ха! Я не боялась тиранши-матери, и вообще столько пережила в жизни, что ему не запугать меня своими глупыми шутками... Однако, я послушалась его, и не пошла ни в одну из палат "с прочерками"... Целую первую ночь...
Второй день был оживленным, более, чем вчера. У меня создавалось ощущение, что случилось что-то на уровне глобальной катастрофы - на нервах, взрывающихся или за гранью предела, по больнице метался весь медперсонал. Краем глаза я увидела каталку, накрытую простыней, которую вывозили две медсестры из палаты. Я попала в самый эпицентр событий. Каждую секунду мне казалось, что меня попросту затопчут или собьют с ног. Вся идеально белая простыня, которой был накрыт человек, лежащий в каталке, пропиталась кровью... Алан подбежал к медсестрам.
- Что, что случилось?
Медсестры переглянулись, дабы удостовериться, что никто не видит их и тихо, коротко произнесли в один голос. - Mortuus.
- Увозите. - Алан выглядел мрачнее тучи. Я подбежала к нему.
- Мистер Стэнфилд, что происходит? Кто там под простыней?
Он лишь отмахнулся от меня. - Неудачная операция.
Я прекрасно понимала, что он лжет; просто отмахивается от меня... Так называемые результаты неудачных операций из операционного отдела перевозятся в морг, а этот человек умер, или был убит, что гораздо вероятнее, крови было слишком много, именно ЗДЕСЬ, в стационаре! Что за Дьявольщина тут творится? По спине у меня пробежал неприятный холодок, в горле внезапно пересохло, и я почувствовала себя такой беспомощной и жалкой, что захотелось вжаться в пол и исчезнуть насовсем... Что медсестры подразумевали, под словом - mortuus? Я достаточно учила французский и итальянский языки, и понимала, что латинское "mortuus" - это аналог французского "morte" - мертвый. С первого взгляда было понятно, что человек под простыней был мертв, так почему они с таким опасением переглядывались, почему следили, чтобы их никто не услышал? Ведь они говорили очевидное, или нет?.. Или они вкладывали иной смысл в слово "мертвый"? Я не знала. Стэнфилд половину больницы освободил от работы; мне тоже было запрещено разносить пищу. Я послонялась, не зная где найти себе применение, зашла в одну из палат, из которой недавно - с утра, выписали оклемавшегося после пересадки почки Мистера Уингфилда, легла на больничную койку и задремала...
Проспала я долго. Больница опустела; персонал разъехался по домам, а мне не хотелось ехать в гостиницу и платить за дополнительную ночь проживания в номере. Я потерла глаза, окончательно проснувшись, и взяла в руки список меню, внимательно изучая цифры, на которые оно не распространялось. Они до сих пор не давали мне покоя - шестьдесят шесть, шестьдесят пять, пятьдесят девять, пятьдесят семь, пятьдесят четыре и пятьдесят два. Я послушалась совета Алана не ходить туда вчера, сейчас в больнице оставался лишь охранник... Одернув на себе халат и поправив волосы, забранные в спиральный пучок, я положила список подмышку и вышла в коридор. Тишина стояла чуть ли не мертвая, мигала еще днем наполовину перегоревшая люминесцентная лампа, да раздавался стук моих высоких каблуков по мраморному полу. Охранник дремал.
- Теперь его, как русского богатыря, до рассвета ничто не разбудит. - Подумалось мне, и я спустилась на первый этаж в столовую. В воздухе висел кислых запах щей, в огромной кастрюле, наверное, чуть ли не с половину моего роста, лежало картофельное пюре, которое с утра Мистер Браун ставил на не менее огромную плиту, и когда оно разогревалось, раскладывал по тарелкам. Я включила плиту, невероятным усилием передвинув на нагревающуюся конфорку кастрюлищу с пюре. Мне просто не терпелось узнать. Авантюристка по жизни, я любила совать свой нос в чужие дела, а особенно, сопряженные с опасностью и риском... Положив подогретое пюре в тарелку, добавив к блюду кусок жареной рыбы с тимьяном, я мельком взглянула на список, оставленный мной на столе.
- Ну что же, Лора, начнем с шестидесяти шести. Страшнее уже не будет...
Мне абсолютно не нравился мистицизм, который пытался нагнать Алан Стэнфилд и его приближенные , а еще я хотела опровергнуть миф о том, что шестерки - вселенское зло... Поднявшись на четвертый этаж по лестнице, я тронула ручку двери палаты номер шестьдесят шесть, которая оказалась незаперта. Со зловещим скрипом она отворилась, приглашая войти внутрь... Сырость и затхлость пахнула в лицо вместе с запахом разложения, да так, что я чуть не задохнулась... Едва я сделала шаг внутрь, что-то заставило меня сделать второй, и в тот же момент дверь резко захлопнулась за моей спиной. Пути к отступлению не было. Теперь я застряла здесь навечно... Навечно перестало быть мифом, едва я взглянула под ноги. На полу, на бежевом паласе, через всю палату лежали трупы. Их было, как минимум, семь. Они распространяли такое зловоние, что этот запах входил в мой мозг и разъедал ноздри. Но, как ни странно, - мух над трупами не было видно... Люди умерли в разное время - кости одних полностью высохли, другие гнили в самом разгаре, третьи начали подгнивать, а четвертые, кажется, еще минут пять назад были живы. Их глаза закатились так, что были видны только белки, а шеи были разорваны. Огромные окровавленные борозды, с которых стекали последние капельки крови, а лица их были молочно-белыми; из них будто выкачали всю кровь. В немом ужасе я выронила поднос из рук, и, казалось, целую вечность он летел до пола. Следующим, на что я обратила внимание, это были стены палаты - распятия, кресты, некоторые - повернуты вниз головой, окно было открыто - на раме тоже висело распятие. И только затем я, наконец, увидела того, кто полулежал на кровати. Мужчина, на вид сорока-сорока пяти лет, в длинном черном плаще и сапогах до колена, в которые были заправлены брюки-галифе, черная рубашка. Его длинные черные волосы на затылке были собраны в конский хвост, а в левом ухе поблескивала золотая серьга. Он был красив, порочно красив, идеален - широкие сильные плечи, широкая грудь, мускулы, игравшие в мышцах рук, и неведомая бездна - пламя ада в глазах... Я моментально узнала эти глаза, столько лет, столько ночей в муках кошмара, в которых они меня пронзали. Я вжалась спиной в стену, пытаясь нащупать ручку двери. Мужчина с интересом смотрел на меня, обследовал изучающим взглядом. Я, наконец, нащупала спасительный рычаг, и с силой рванула его - тщетно, второй раз - впустую, третий... Я сдалась и съежилась от страха, ожидая, когда острые зубы пронзят мою шею, но ничего не происходило...
- Ну куда ты так торопишься, Лора? Ты только пришла...
Чарующий баритон обжег мое сердце, у меня закружилась голова. Я осмелилась повернуться в его сторону, но все еще не пыталась отлепиться от стены.
- Вы. - Только и сказала я. Голос сорвался. Руки задрожали мелкой дрожью, меня залихорадило, зубы стучали, тело обжигал горячий пламень, а голову захлестнула мигрень, такая же, как та, что сражала меня после каждого ночного кошмара, только сильнее...
- Ловко, да? Проникать в сны?
- Этого же никогда не было со мной! - Голос дрожал и хрипел... От страха...
- Было. - Мужчина вздохнул. - Просто ты не помнишь. И никогда не вспомнишь, если не откроешь свой разум...
- Что Вам нужно от меня, выпустите меня!
- Ты - моя. - Небрежно произнес он. - Ты мне предназначена...
- Я сделаю вид, что ничего не видела, всего этого... - Я посмотрела себе под ноги, давя животный страх... Так вот почему медсестры говорили "mortuus". Все обретало смысл, мертвый, пьющий кровь, вампир. Больница была не только больницей в прямом смысле этого слова; она являлась тюрьмой для монстров... Почти весь четвертый этаж - шестьдесят шестая, шестьдесят пятая, пятьдесят девятая, пятьдесят седьмая, пятьдесят четвертая и пятьдесят вторая палата... Вот о какой страшной тайне говорили вполголоса, вот чего все так боялись!..
- Я уеду домой, я Вас не сдам!..
На его губах заиграла зловещая усмешка... - К своей любимой мамашке, которая забила тебе голову дурацкими религиозными бреднями?.. А, нет, постой... Наверное, к Дэвиду Теннанту... От похотливого взгляда которого тошнит, от мыслей, что если он обнимет, ты будешь счищать кожу до крови, а если поцелует - проклянешь всю жизнь... Не обманывай себя, Лора. То место, которое ты называешь домом, чужое для тебя... Твое место в моем мире, там ты будешь чувствовать себя, как дома...
Я почувствовала сильное давление, в голове, на мою волю давили, ее сгибали в кулак. Мои руки медленно начали расстегивать пуговицы накрахмаленного белого халата... Я скинула халат на пол, оставшись в черном кружевном белье. Бледная кожа покрылась пурпурными пятнами, а сбивчивый ритм сердца пустился вскачь галопом.

- Что Вы делаете?
На лице его снова появилась усмешка, на этот раз - ближе к похотливой.
- Хочу посмотреть на тебя... Ты идеальна... Как я и ожидал...
В единый момент он оказался настолько близко, что я задрожала еще сильнее. Зажав мое лицо между ладоней, он закрыл глаза и вдохнул запах моих волос, тихо прошептав. - Что же ты делаешь со мной? Шестьсот лет уже я ищу тебя. Ради тебя я проклял Бога, всех святых и стал таким...
Я не знала, что ответить, я не имела ни малейшего понятия, о чем он говорит, но что-то в глубине души подсказывало мне единственно-верный путь - я ДОЛЖНА быть с ним. Находясь всего в паре сантиметров от его тела, я почувствовала, что все идет правильно, что так и должно быть, будто мы знали друг друга всю жизнь... Он наклонил голову к моей шее и коснулся ее ледяными губами. Пульс бился все быстрее, я словно глотала жидкий огонь. И имя ему было - искушение. Без особых зазрений совести каблуком я отодвинула с дороги к постели недавно обескровленного мужчину и легла.

Поцелуи с остервенением срывали печать моей невинности. Ловким движением левой руки, он расстегнул лифчик, пока я занималась застежками плаща. Ногой я обвила его за талию, его рука легла мне на бедро. Я вытянулась в струну и открыла ему свою шею. Он вопросительно поглядел на меня; я кивнула... Невероятно, из-под его верхней губы выдвинулись два острых клыка, которые пронзили нежную кожу на моей шее. Мне стало страшно, я поглядела под кровать - скоро я стану одной из них, но, нет, он остановился, поднялся надо мной и коснулся пальцами моей нижней губы. От прикосновения его нежных рук я застонала. Он улыбнулся... Он пил кровь из меня; отовсюду, где только находились вены - все тело: руки, ноги, живот, грудь - было покрыто кровоподтеками и следами от клыков. Я кричала от боли и сладострастия. Да, боль была; кровь покидала мое тело через вспоротые вены, я чуть ли не целиком была ей пропитана, но огонь от прикосновений, поцелуев, гасил боль, заставлял задыхаться.
- Я умру, я истеку кровью?
Тыльной стороной ладони я провела по его щеке, и он закрыл глаза.
- Нет. Слюна вампира лечит; шрамы... - Он провел рукой под ямочкой на шее, из которой струилась кровь. - Останутся, как подарок от меня... Чтобы ты помнила обо мне... А кровь перестанет идти уже через короткое время...
Он провел языком по моей окровавленной шее, слизывая кровь...
- Владислав. - Прошептала я.
- Ты помнишь?
Он снова погрузил клыки - на этот раз в вену на запястьи, после чего продолжил целовать мой живот и гладить холодными пальцами самые возбужденные участки тела...
- Частично, не все... Приходят какие-то воспоминания, но спонтанно...
- Я тебя люблю... - Он нежно коснулся губами моих губ... Я чувствовала тошный привкус железа на языке - кровь. И запах его парфюма - сандал, затмевал сладковатый запах разложения трупов.
- Ты будешь моей королевой долгую вечность. Только ты должна помочь мне бежать, и я возьму тебя с собой. Лишь со мной ты найдешь жизнь, о которой и не смела мечтать.
- Что я должна сделать? - Тихо прошептала я.
- Снять распятия с двери и окон. Я проклят Всевышним; везде, где есть Его лик, мне закрыта дорога. Следующей ночью мы бежим... Я жду тебя здесь ровно в полночь...
Встав с кровати и одевшись, я сорвала распятия со стен и окна, и проследила за тем, как они медленно полетели вниз с четвертого этажа.
- До встречи...

Я вышла из дверей, не оглядываясь назад и успела сделать буквально два шага - не больше. Из дверей палаты номер шестьдесят пять показалось омерзительное существо - все его тело было покрыто зеленой чешуей, змеиную голову венчали отростки ярко-оранжевого цвета... Я была зажата между стеной и полутораметровой змеей, которая открыла свою пасть прямо над моей головой, и я приготовилась к неминуемой смерти от чудовищной тварюги, в существование которой не поверила бы еще вчера...
Дверь шестьдесят шестой палаты отворилась, повеяло холодом. На пороге стоял граф Владислав Дракула - не миф, не легенда - реальность. Высокий (где-то сто девяносто пять) и яростно-безупречный... Глаза его метали молнии гнева. Змею отшатнуло в сторону.
- Retro! Ea esse tuus regina! Retro! Propere!* (*- Назад! Она - твоя королева! Назад! Быстро! - перевод с латыни - прим.автора)
Змея исчезла в палате шестьдесят пять, а граф подмигнул мне. - Не опаздывай...
В номере гостиницы я приняла душ. Халат от крови, конечно, отстирать не удалось. Будто очнувшись от кошмара, я осмотрела себя с головы до ног - ссадины, кровоподтеки, синяки, рубцы в виде полумесяцев по всему телу...
- Господи, что же я делаю?
Выйдя из состояния сиятельной эйфории, я, наконец, почувствовала боль в ее полной мере, и чувство кромешного панического ужаса забило легкие. Что я позволила с собой сделать? Я даже не могла провести по телу мочалкой - каждый сантиметр отдавался невыносимой болью, и, особенно, в области влагалища... Запах преследовал меня повсюду - запах начинающегося разложения. Казалось, что я начала гнить изнутри... Я села на край ванной, положила подбородок на колени и обвила их руками. Даже плакать от боли уже не было сил...

@темы: Трансильвания : От заката до рассвета I. Эпоха Человека

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Отодвинув мечты и устав от идей,
Жду зимы, как другие не ждут.
Помнишь, ты обещал, что не будет дождей?
А они всё идут и идут…

Удивлённо смотрю из квартирных окон —
Я во сне или всё ж наяву?
Помнишь, ты говорил, что вся жизнь — это сон?
Я проснулась, и странно, живу…

А назавтра опять мне играть свою роль,
И смеяться опять в невпопад.
Помнишь, ты говорил, что любовь — это боль?!
Ты ошибся, любовь — это ад…

Анна Ахматова
Я в изумрудном нетерпеньи,
Ее зеленые глаза,
Как наивысшее творенье,
Как неземные чудеса.
Она туфлю с ноги снимает,
Держа ее за каблучок,
Она - Богиня неземная,
И я лежу у ее ног.
Алмазной кожи блеск сиянья,
Кораллом созданы уста,
Она - порочное созданье,
Она невинна и чиста.
Ее, холодную, как мрамор,
Запечатлею в жаре рук,
Я - чуждый ей теперь ликантроп,
А был когда-то ей супруг.
В ее глазах не изменился,
В моих глазах еще сильней
Богини лик запечатлился,
И в лихорадке сердца сладкой все мысли собраны о ней.
11.09.2011
Transylvania...


@темы: Колыбель Мертвых Снов 2012

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Есть место на этой планете,
Что вроде бы вовсе не дом,
В нем детство и старость не встретил,
Не вырос, не повзрослел в нем.
Но на шестьдесят шестом круге,
Как крепкое стало вино,
Пусть даже для лучшей подруги
Не имеет значенья оно.
В этом месте впервые влюбился,
Окрыленный зловещей мечтой,
Здесь ты заново будто родился,
Здесь не дом, но ты все же здесь свой.
Пролетели года, как минуты,
Был закрыт райский наш уголок,
И засовы, как цепкие путы,
Не запустят уже твоих ног.
Отчего же багровое небо?
Отчего все так чуждо душе?
Пусть полжизни здесь даже ты не был,
Но пустил свои корни уже.
11.09.2011
Transylvania...


@темы: Колыбель Мертвых Снов 2012

08:58

Эдем...

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Там, где дети не играют в войну,
Там, где облаком небо не скрыто,
Где в воде не идешь ко дну,
И собрать можно то, что разбито.
Там, где люди равны меж собой,
И лишь в радуге есть самоцветы;
Нет проступков с гнетущей виной,
Где зимой также жарко, как летом.
Там, где двигает всеми людьми
Не нажива, насилие, месть -
Всепрощающей сила любви;
Где не умерло слово "честь".
Где нет боли, нет скорби, нет лжи,
Там, где даже сама Смерть уходит,
Где не носят с собой ножи,
Где светлее, чем на небе, вроде,
Приоткрыв жизни занавес мы,
Все, возможно, туда попадем,
А пока можно видеть лишь сны,
И впадая на миг в полудрем,
Жизнь мечтать провести только там, -
Все ошибки былого исправить,
И по прошлого теплым следам
Во грядущее путь переправить.
8.09.2011
Transylvania...


@темы: Колыбель Мертвых Снов 2012

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Вновь сердце тленное с усердием хрипит
И с уст пытливо рвется кровожадное лобзанье
(Во холодах неистовых, посредь недвижных плит-
Мой дом единственный во мгле туманной);

Безумной темной лаской, столь приторной и нежной,
На лик мой пламенный падет бузинна тень;
Скитаюсь я, отвержена, во черноте безбрежной
Взирая на лилейную в мерцаньях одолень.

Страдая скорбию своею, кличу похотного свата
Во емурине сладостных томлений вечной тьмой объята.
Сентябрь 2011.


@темы: Колыбель Мертвых Снов 2012

08:59

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Отодвинув мечты и устав от идей,
Жду зимы, как другие не ждут.
Помнишь, ты обещал, что не будет дождей?
А они всё идут и идут…

Удивлённо смотрю из квартирных окон —
Я во сне или всё ж наяву?
Помнишь, ты говорил, что вся жизнь — это сон?
Я проснулась, и странно, живу…

А назавтра опять мне играть свою роль,
И смеяться опять в невпопад.
Помнишь, ты говорил, что любовь — это боль?!
Ты ошибся, любовь — это ад…

Анна Ахматова


@темы: Стихи...

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Глаза встречают тревожность минут,
Они не обманут уже никого...
Клялась, что будешь извечно тут, -
Ушла, и нет больше ничего.
Пусть ногти рвут в кровь засохшую ткань,
Пусть это будет единственный звук,
Стынь холодов протянула длань,
И замер где-то грудной мышцы стук.
Глаза потеряли возможность спать,
Возможность брать потеряли руки,
В тот час, когда станет некому лгать,
Взорвется в небе звезда разлуки.
3.09.2011
Transylvania...


@темы: Колыбель Мертвых Снов 2012