Сто двадцать три раза цикорий, разлитый по чашкам,
И в табеле явка чуть больше, чем шестьдесят смен.
Что дня не прожить мне с дырою в груди нараспашку
Считала. Но - плащ на скелет и на выход взамен.
Сто двадцать три дня, как другие других ожидают
В местах, где одна только память гуляет - не мы.
Считала, что сердце от боли в момент умирает,
Оно ж каждый день по чуть-чуть, словно в стенах тюрьмы.
Шестнадцать - число дней, что ящик пустует почтовый,
И тридцать пять дней уже, как электронный молчит.
Зачем вновь и вновь жду ответ, хоть письмом, а хоть словом.
Поставить бы крест навсегда, только сердце болит.
Не считать ни часы, ни минуты, не вздрагивать сердцем,
Когда в ленте изображений Исаакий всплывет,
Не искать больше к прошлому ключ от таинственной дверцы,
Что ведет на Большую Морскую в прощальный полет.
След во след Мельпомены за мной нить оттенком кровавой
Протянулась. Кругом только холод - ни капли тепла.
На твоей вечно в сердце хранимой Морской Малой
Лучше б вечно осталась тогда. Лучше б я умерла...
И в табеле явка чуть больше, чем шестьдесят смен.
Что дня не прожить мне с дырою в груди нараспашку
Считала. Но - плащ на скелет и на выход взамен.
Сто двадцать три дня, как другие других ожидают
В местах, где одна только память гуляет - не мы.
Считала, что сердце от боли в момент умирает,
Оно ж каждый день по чуть-чуть, словно в стенах тюрьмы.
Шестнадцать - число дней, что ящик пустует почтовый,
И тридцать пять дней уже, как электронный молчит.
Зачем вновь и вновь жду ответ, хоть письмом, а хоть словом.
Поставить бы крест навсегда, только сердце болит.
Не считать ни часы, ни минуты, не вздрагивать сердцем,
Когда в ленте изображений Исаакий всплывет,
Не искать больше к прошлому ключ от таинственной дверцы,
Что ведет на Большую Морскую в прощальный полет.
След во след Мельпомены за мной нить оттенком кровавой
Протянулась. Кругом только холод - ни капли тепла.
На твоей вечно в сердце хранимой Морской Малой
Лучше б вечно осталась тогда. Лучше б я умерла...
16.02.2019