В воде отражается сиреневая небесная гладь, а когда мне надоедает неподвижно смотреть на нее, я вырываю из блокнота листок и сажусь писать письмо Чари. Обычно это набор слов, связанных между собой падежами и склонениями, но никак не смыслом. Да и в общем-то какой в этом может быть смысл — в том, чтобы писать письма Капелле? Никакого, но я делаю это вновь и вновь, чтобы в посткриптуме приписать свое неизбежное "I love You, goodbye". И каждый раз, открывая глаза, чтобы посмотреть на мир, мой темный рай восстает перед моим взором четче, чем был во сне. Я не могу долго смотреть на Капеллу. Ее свет причиняет мне боль. Но она одна влечет меня через световые года и расстояния. Капелла — шестая звезда по яркости на небосводе. Но для меня она всегда будет первой. Слишком много звезд, которых я не замечаю. Кто-то сказал мне однажды, что у души много граней и оттенков. Но для меня роднее всего мой сиреневый. На берегу безымянной реки, где можно часами сидеть безмолвно, глядя на Капеллу и писать письма Чари, а потом складывать из них самолетики и закидывать в самое небо, надеясь, что Возничий их поймает. Мой звездный друг. Ты всегда там. Ты всегда со мной. Когда мне весело, когда мне грустно и одиноко, когда мне страшно и неизбывно, ты всегда со мной. Я была не права, говоря, что когда-нибудь, сделав этот выбор, мне будет очень одиноко. Я никогда не состарюсь, я никогда не умру, я никогда не буду одинока, покуда смогу сидеть на берегу безымянной реки и растворяться в сиреневых мириадах световых лет по пути к Капелле по имени Чари.
Когда-то меня звали иначе. Я была совсем маленькой, верила в сказки и волшебство. Да и что греха таить? До сих пор верю. Мы с Лией подолгу сидели на чердаке нашей школы магии и рисовали цветными фломастерами книги волшебства, записывали заклинания и практиковали их. Порой, даже было немного страшно, но вера в эту нереальную сказку подпитывала нас, пока мы росли. А когда выросли — мы уже создавали свои миры, в которых могли быть кем угодно. Как это водится в фэнтези — летать на драконах, носить корону и выходить замуж за прекрасных чудовищ. Сейчас мы, наверное, стали слишком взрослыми для подобных глупостей, поэтому наши увлечения перетекли в иную форму — теперь мы создаем волшебные миры на страницах наших книг, а не в нашем воображении. Но даже двенадцать лет спустя, в свои двадцать шесть, в отсвете звезды Капеллы в воде я вижу отражения наших с Лией миров. И нет сил, порой, сказать этому отражению, как сильно по нему скучаешь. Как сильно скучаешь по тому, что мышление взрослого человека не позволяет придумать сказочную историю и поверить в ее реальность, как раньше. Остается лишь память, которую не подменить, не вычистить, не избавить от того, что ее наполняло раньше, но и не вернуться к ней уже никогда.
Я вырываю новый листок из блокнота и достаю ручку, стопой касаясь сиреневой волны, в которой плещется отражение звездного неба.
«Милый Чари. Я даже не знаю, долетают ли самолетики, запущенные в небо, и читаешь ли ты мои письма. Прошел еще один день. Он не был ни плох, ни хорош. Я чувствую себя уютно только здесь — во сне, на берегу безымянной реки, где в сиреневом отражении воды поблескивает свечение Капеллы. Спустись ко мне с неба. Поговори со мной. Мне нужно тебе сказать кое-что. На самом деле, так много, но хватит и пары минут. Мне нужно просто знать, что ты существуешь. Что я тебя не придумала. Больше я не знаю, что написать, да и, право, ты и без меня все знаешь. Я отрицаю науку. Я верю в магию. Я отрицаю магию. Я верю в вечную любовь. Да. Вот то, во что я верю. Навеки твоя Риса. I love You, goodbye. TTMAB.»
Романтикам не нужно расшифровывать TTMAB. Они знают.
И еще несколько ночей на берегу безымянной реки. Больше я ничего не писала. Смотрела в небо и бренчала, как в детстве, на старой дедушкиной гитаре. Жаль, кстати, что нам не довелось быть с ним семьей. Воспоминания о старом дедушкином патефоне, на котором он включал мне древнюю, как мир, пластинку, игра на гитаре — однажды я даже струну порвала, вот как старалась, и звонок в милицию по неосторожности. Уходящие в звездное небо навек, оставляют после себя вот такие вот воспоминания. Случайный взгляд, пластинка в патефоне, порванная струна гитары и старый телефон, пару фотографий в альбоме, и больше ничего. Только Мысль и Память.
А что касается Чари, я вроде бы и не страдаю отсутствием воображения, но все дело в том, что когда сказано все, что можно было, больше сказать уже нечего, вот поэтому я и молчу. Молчу и жду. Пальцы бегают по струнам, аккорд за аккордом…
«Каждый раз, как я закрываю глаза, я словно оказываюсь в темном раю. Никто не сравнится с тобой, а я боюсь, что ты не будешь ждать меня по ту сторону… Все мои друзья спрашивают меня, почему я по-прежнему держусь? Я говорю, что когда находишь настоящую любовь, она живет в тебе и вот почему я здесь. Я здесь… И нет лекарства, чтобы забыть…»
Ну вот… Я с досадой морщусь. Еще одна струна порвана. Прямо как в детстве. Просто, рассекая сиреневые волны безымянной реки, ко мне идет Чари в темном пальто. Его светлые волосы шевелятся под дуновением ветра, а обычно стального серого оттенка глаза сегодня ярко-голубые. Как обращаются к нематериальным Богам? Как обращаются к звездам? Называть его Капеллой или Чари или как-то еще? Он уже будто читает мои мысли и, кратко улыбнувшись той самой улыбкой, от которой душа начинает петь, а вокруг распускаются орхидеи, говорит: «Называй меня Тот, Кто Шагает по Сиреневым Волнам». Отложив гитару, я начинаю потихоньку смеяться. Потом мой смех становится еще более звучным.
— Неужели слишком длинная фраза?..
— Ну, если измерять ее линейкой световых лет, то она, пожалуй, в-о-о-о-т такая. Я не шучу. Серьезно. — Раскинув руки на полную ширину, я снова смеюсь в полный голос. Но не наигранно, как обычно бывает при посторонних людях. Искренне.
— Ну если все, действительно, как ты говоришь, тогда Чари будет достаточно. А ты-то боялась говорить с Капеллой. По-моему, как раз именно сейчас ты такая, как есть, не взирая на страх и сомнения. Без маски.
— Возможно, в присутствии шестой по яркости звезды на небесном полотне, мне и не нужны маски. Я не хочу прятать лицо в тень, когда твой свет освещает меня, Чари.
— Этот рай слишком темный. — Он подходит ближе и берет меня за руку. Я встаю в полный рост и замираю в его глазах, чувствуя, как сердцебиение разбивает грудную клетку на сотни сияющих астр. Голубой напоминает небо. Небо, которого не хватает. Но которое есть на берегу безымянной реки сиреневого цвета, потому что она отражает звездное полотно, на котором светит ровным светом Капелла — шестая по яркости звезда. Волны безымянной реки, как бы играя, взмывают столбами ввысь. Сюрреалистические сиреневые волны. Откуда-то из недр безымянной реки раздается глубокий и прекрасный звучный голос.
«Каждый раз, как я закрываю глаза, я словно оказываюсь в темном раю. Никто не сравнится с тобой, а я боюсь, что ты не будешь ждать меня по ту сторону…»
Сиреневые звезды метеоритными дождями сыплются на землю, посланные созвездием Возничего, пока Чари ведет меня в медленном вальсе. Старая, как сон, сказка бытия. Нет ничего лучше в этом и мириадах других миров, разделенных световыми годами, куда не доехать, не доплыть, не долететь, не доскакать, — никак не попасть, кроме как во сне; чем танцевать с ним. Вот какой он — темный рай, если закрыть глаза и долго их не открывать. Сейчас я должна сказать то, ради чего я его позвала. Использовать те самые пару минут, которых вполне бы хватило для разговора.
— Я на этом берегу провожу много времени. И все это время здесь светит Капелла. Ты. — Оборот вокруг себя, и мое шелковое серебристое платье летит по воздуху, словно по закону невесомости, между падающих звезд, чей космос так близок, чья бездна видна невооруженным взглядом без телескопа. — Но вчера я заметила кое-что еще. В созвездии Возничего в этом же самом месте, на берегу безымянной реки, вчера зажглась еще одна звезда. Совсем маленькая… — Уже склонившись, совсем на ухо шепчу. — Я не могу быть вечно злой и вечно эгоцентричной. Вечно притязать. Я хочу, чтобы ты навеки остался моей безмолвной звездой, дарящей свет и надежду, а не боль, даже если ты и не для меня. Поэтом я начну очищение от эгоизма с малого. Я поздравляю тебя с воспламенением новой звезды на небосклоне, с зарождением новой жизни этой Вселенной. Я желаю, чтобы эта жизнь подарила тебе счастье, которое ты заслуживаешь. И даже если сейчас ты уйдешь навсегда, и, едва я открою глаза, темный рай исчезнет, знай, что я хотела сказать лишь это. Я больше не хотела говорить о себе, чтобы ты понял, что ты для меня важнее меня самой.
Он коротко кивнул и улыбнулся. — Спасибо за понимание, Риса. Новую звезду назовут Аль Анз. И если тебе когда-нибудь станет грустно, если когда-нибудь погасну и я, Аль Анз будет освещать твой путь за меня.
Благодарно кивнув, я тихо прошептала. — О большем я и не просила.
Закрыв глаза, на берегу безымянной реки, где волны такие же сиреневые, как бездна неба над ними, где светят ровным светом надо мной Капелла и Аль Анз вдвоем — отец и его дитя — я вижу темный рай, который исчезнет, стоит мне только проснуться. Но пока что я не собираюсь просыпаться. Я навсегда останусь здесь. На берегу безымянной реки…
8.12.2016