А помимо Аньи был тот, из-за кого перестала отрывать листы календаря и дни считать. Был или не был, сложно сказать. Скорее второе – не был. Так вот «не был» в жизни ее тот, кто должен был быть. Должен, конечно, весьма условное слово. Должен он был только своей жене и сыновьям, а ей абсолютно ничего не задолжал. Но это если только законы реальности рассматривать. А кто эти законы придумал? Какой-нибудь матерый реалист, узкое мышление которого начинается и заканчивается общепринятой идеей «дом-работа», который и на минуту не допустит, что в мире существует, что-то, не поддающееся объяснениям и пониманию. Почему не допустит? А потому что страшно. Одна осечка, и карточный домик глупой веры в то, что все в жизни стабильно и хорошо, если ты каждый день с утра выходишь из дома, переходишь через дорогу, садишься в автобус, который мчит тебя в картонную коробку твоего офиса, вечером совершаешь все то же самое, только в обратном порядке, а в выходные и носу из дома не суешь, и так делаешь изо дня в день, из года в год, чтобы было херовато, но все ж таки стабильно, снесет ко всем чертям, как замок из песка на берегу океана. Потому и не допустит. А со стороны смешно. Он даже и не представляет, насколько. Потому что ей-то точно известно, что за закрытыми веками есть замок, в котором живут король и королева. Королева учится махать мечом и скакать на единороге, а король над ней издевается. Не морально, и на том спасибо. Так вот по законам фантасмагории тот, кто «не был» был должен и еще как. А должен, потому что она одолела меня своим нытьем. Вроде у нее и все нормально, и в порядке, как и было этим утром, а потом посыпались у того, кто «не был», презентации по всему его родному городу – целый тур. Книжку он написал для детишек. И вот все утро она зарывалась в фотографии с разных презентаций с носом. Сначала она восхищалась всем этим до блеска звезд из глаз с привкусом безуминки, коий рождал один взгляд в серо-голубую сталь его глаз, одна возможность увидеть его улыбку, сделавшую ее душепродажницей, (да что там душе-, если бы тот, кто «не был», дал ей шанс прожить с ним один счастливый день, в котором все бы было идеально – без ссор, неприятностей, любой подставы в форме негативной ситуации, если бы он, или кто-то свыше дал ей шанс такого дня в его присутствии – просто, как лунатику, побродить рядом под боком – она охотно умерла бы на следующий утром, ведь ей было совсем не жаль свою жизнь, ибо она в ней что? Отработанный материал. Ни жизни в ней не теплилось, ни любви иной, ни радости. Кое-что и сбоку бантик. Как говорила ей сестра ее по духу, она и была этим бантиком сбоку), потом, глядя на посетителей презентации, теплые беседы, персональные автографы на книгах и фотографии, пусть даже с половинчатыми обнимашками – тот, кто «не был» не теплился радушием и не источал свой свет на далеких от него – она внезапно вышла из себя. Искала информацию и компромат на одаренных секундой его сияния, мысленно обзывала их «девками не слишком тяжелого поведения», бесилась на свои четыре стены, на себя, свою жизнь и на тех людей, что идут по улице, когда она выглядывала из окна (ну так, на всякий случай, профилактики ради), а когда закончила, разнылась, как зеленая сопля. Скреблась внутри наподобие кошки с острыми когтями и пускала слезы она долго. Для меня долго. Минут за сорок, знаете, можно изо всех сил опухнуть лицом! А вот когда пришла в себя, извинялась. Не простила, послала к чертям ее извинения. Вслух сказала ей, как она меня выбешивает. Тупая бабенка неполноценная, экий Шерлок Холмс нашелся под кодовым именем #хочувсезнать. Запустить реактивную цепочку – смотрю на него – хорошо – плохо – снова хорошо – на душе кошки скребутся – и снова допамин повергает в эйфорию, после которой придется много плакать, а помимо этого «ну что за прошмандовка рядом», «руки убрала», «убить мало – повезло лишь тем, что родилась там, а она здесь (не верьте в поговорку «кто где родился, тот там и пригодился» – бред это все, по сути, никто никому нигде не нужен вообще)», а потом жаловаться мне, дескать «не виноватая я, оно само все как-то, да и вообще вини того, кто «не был». Ну уж нет, милочка. Это не извинения, а самый настоящий отмаз. Никто в этом, кроме тебя не виноват. Списываешь на необходимость вести официальный паблик знаменитости, постоянно поддерживать его живым и активным, ибо – единственный ресурс в интернете, а заходишь туда только за дозой своей наркомании, чтобы потешить свое занозившееся на всех, кроме того, кто «не был», мироощущение. Меня-то не обманешь. Я тебя с детства, как облупленную знаю – как никто другой...
Самое забавное в этом то, что она верила, что не виновата ни в чем передо мной, но сегодня обматерила ее, как портовый грузчик. Сопли распускает она, а глаза опухшие с начинающим казаться каменным от тяжести лицом, и, как итог, мигрень, у меня! Нормальное ли дело? Хорошо пристроилась, ничего не скажешь. Сорок минут жизни в трубу. Время остановило свой ход, а в этот же самый момент Анья уже давно сидела в поезде и грезила о том, как посетит презентацию своего любимого автора. Родом из Баку.
Еще летом Анья предложила вместе сходить на презентацию Эльчина Сафарли в октябре. Откликнулась положительно. Литературу люблю, рядом живая душа даже на день никогда не помешает, в общем, никаких минусов. Представляла, как вскочу с утра, буду долго рыться в горах шмоток, сделаю невероятной красоты прическу, и свежая, как майский день, поеду на мероприятие. Пока воображение рисовало изысканной красоты живописную картинку будущего, она смеялась, надрывая живот. Не зря смеялась. Замалевать на скорую руку опухшие глаза, собрать волосы в тугой хвост и мчать в сторону Ярославского вокзала на всех парах – вот и все, на что время осталось. Хорошо хоть так. Ехать в этот день в Дом Книги на Арбате, чтобы посидеть в зале, глядя на автора, который для тебя ровным счетом ничего не значит, который не построил в тебе тебя, разгуливать по змеистым тропинкам между стеллажей книг, вспоминая месяцы одной из самых неудачных работ в жизни, и что еще хуже, утренние фотографии того, кто «не был», из книжных магазинов, стало недюжинным испытанием. До такой степени, что даже видеть книжные полки, оказалось выше уровня допустимого. Он на презентацию, как автор, к другим читателям. Я на презентацию, как читатель, к другому автору... В один и тот же день. Ехать туда, проводя бесконечное количество ассоциаций и параллелей и адресовать тому, кто никогда «не был» и не «обязан был быть»: «А ведь знаешь. Это мог бы быть один и тот же магазин. Тот же день, то же время, те же книги. Это ощущение сопричастности было настолько сильным, что, казалось, сломай стену за каким-нибудь громоздким стеллажом, и окажешься в другом месте – в том самом, там где ты. Но по законам кем-то наскоро и небрежно придуманной реальности, знаешь что?.. Так не случилось». А ведь не может быть так несправедливо. Не должно. Боги Земли и Подземных Миров, не должно. Погрязла в этих копаниях, не понимая одного – почему места сказке в этой жизни не отведено? И почему о надежде на исход Золушки лучше молчать, не привлекая внимание психиатров и психотерапевтов? Почему мир настолько затрухлел и осыпался, что об этом лучше молчать, чувствовать себя пристыженно и уязвленно? Почему в наше время пойти в ночные бабочки и торговать своим телом по полтиннику раз на дню – норма вещей, а не желать продавать себя без чувств, которые обмотались комком лески вокруг того, кто «не был» и связались в неразматываемый жгут, и лишь только по причине того, что он не отсюда и не из ее круга – это «фригидность», «шизофрения», «глупость», «стыдись», «молчи», «да как ты посмела вообще». Ярлычков этих на нее навешали, будь здоров. Иногда мне ее даже жалко за это и ругаюсь за опухшую физиономию тихо, вполголоса. Пусть лучше рыдает, чем пускается во все тяжкие. Обидно такую душу проебать. Которая ради любви от жизни готова отказаться. Ошалевшая, безумная, но с принципами, которые пусть дуростью и величали, но все равно, в глубине души, понимали, что это ментальная сила. Единственная ей доступная...
Пахнуло в лицо сыростью, и промозглый октябрь неприветливо обдал холодными потоками воздуха, не щадя путника ни на грамм. Переходила через ж/д пути, пролистала калейдоскоп пересадок с автобусов на метро и в самом метро несколько, не помнила, как добралась до Ярославского вокзала. В отупевшем после самого натурального психоза мозгу билась птицей о прутья клетки одна мысль. Что если сегодня сломать одну из стен за громоздким стеллажом на презентации Сафарли, век хождений по лезвиям закончится. За этой стеной окажется тот, кто «не был». Он улыбнется той самой светлой улыбкой, от которой (повезло, что не видят окружающие) под рукавами блузки мурашки, и сладостно давит череп. Она купит книгу, займет свое место, отсидит положенные сорок минут, пока он будет рассказывать об источниках своего вдохновения, в немом молчании, не задаст ни одного вопроса, лишь изредка вытирая сбежавшую по щеке слезу, а затем подойдет к его столику и попросит подписать его книгу «для Ларисы». Дрогнет всем телом, наблюдая, как он, склоненный над своим детищем, внимательно и старательно будет выводить букву за буквой непонятного имени на языке тарабарщины. Его брови будут сведены, взгляд – сосредоточен, а рука с ручкой пройдется по бумаге, запечатлев всего лишь несколько слов. На всю дальнейшую жизнь. Потому что он никогда не станет тем, кто был в ее жизни. Он навсегда останется тем, кто «не был», он навсегда останется горьким сожалением о том, что не был, он навсегда останется духовным наставником, даже если слова не напишет и вслух не произнесет, он навсегда останется мужем и отцом, которыми не мог стать по законам реальности, он навсегда останется тем... Впрочем, кем – он этого не узнает. Затем он поднимет свой взгляд, а она спросит, давя застрявший комок в горле. – Можно с Вами..?
– Что?..
– Можно с Вами – прятаться от дождя под крышей подъезда, замерзая и хохоча от холода, касаясь ледяными пальцами Вашего продрогшего чела, еще больше замерзая, и оттого еще сильнее смеясь? Можно с Вами – найти мандарины на Новый Год под елкой и поедать их в огромном количестве, сидя на полу, завернутыми в плед, пока камин потихоньку тренькает свою песню пламени под Нарнийскую колыбельную? Можно с Вами – воспитывать Вашего ребенка, чьи волосы будут золотыми, как пшеница на рассвете под лучами восходящего солнца, а глаза – такого же цвета серо-голубой стали, как у Вас?.. Потому что это единственный случай, когда она могла бы пойти против своего убеждения – не заводить детей никогда, если только не появилась бы возможность продолжить Ваш род и выносить в себе Вашу плоть от плоти и кровь от крови. Можно с Вами – забыться в Вас, как в безумии, просто запустить руку в Ваши волосы, пропустить Вас, как ток по венам – двести двадцать для пульса, который становится все тише, потому что крики S.O.S. с годами все безмолвнее – пусть и не замолкают совсем, но сдаются под диктовку обескровленного морально общества; выпить Вас, как ликер – невозможно сладкий и обжигающий нутро. Можно с Вами – ночевать под открытым небом, где-нибудь, где так хорошо видно звезды, что можно плакать от счастья, просто потому что у нее есть глаза, и она может это видеть. Можно с Вами – вместе рассказать всю историю этой жизни, которая только с Вами может иметь смысл после всех этих лет хатикоподобной верности Вам, когда, ведь на каждом вокзале, в каждом лице ожидая увидеть, наконец, что Вы приехали, в тот момент, когда Вы не приехали, а совсем наоборот, она теряла изначально ложную надежду, порожденную шизофренической мечтой, год за годом. Можно с Вами – стать безмолвным, везде и всюду присутствующим, словно тень, что скитается по пятам, свидетелем каждой Вашей книги, каждой Вашей, пусть и не всегда для Вас удачной картины, потому что все это дорого до онемения каждого отростка нервной системы?.. Она бы не позволила плохо о Вас говорить – никогда и никому. Просто можно ли с Вами – дышать в одном помещении одним воздухом? Вы даже не представляете, насколько этого уже много...
– Можно с Вами сфотографироваться? – Это единственное, что она сможет сказать из того, что могла бы, но не скажет. И, возможно, тот, кто «не был», даже согласится сделать фото на память. Одно фото на всю будущую одинокую жизнь впереди. Одно фото...
Анья одета в белое пальто, волосы ее заплетены во французскую косу, возлежащую поверх бирюзового шарфика. Она улыбается, задумчиво глядя на вычурную архитектуру Ярославского вокзала, гуляя с ней под руку. Недавно пережив тяжелое и гнусное расставание с человеком, которого считала близким, песочные часы моей жизни шаг за шагом учатся жить дальше. И она научится. А вот я не умею.
На станции метро «Арбатская» они проводят около часа в кафе «Шоколадница», а затем выдвигаются в Дом Книги. Поднявшись на второй этаж, в литературное кафе, они покупают новую книгу Сафарли – «Расскажи мне о море» и занимают места в книжной зале. Из колонок противный дребезжащий голос, совершив ошибку в дате на целый месяц (на радость ей – быть может, еще есть возможность повернуть время вспять), говорит, что это книга о том, что порою надо объездить полмира, чтобы осознать: все важное и ценное ждет тебя дома. Может, Финника и ждет. Ее никто не ждет. Ее просто-напросто некому ждать и некому любить, да она и не ищет чувств. Лица в толпе с каждым годом все больше расплываются, превращаясь в одно общее, словно она страдает прозопагнозией, и лишь его лицо выделяется из общей массы.
Проходя мимо рядов книжных полок, прикрывая глаза, она касалась книг руками. Как тактильный контакт со старым и лучшим другом. Твердый и мягкий переплет, глянец или матовая бумага, с ламинацией и без нее. Так просто заблудиться в лабиринте книжных джунглей. В отделе литературы на иностранном языке она даже сфотографировалась. Забавно вышло. Не нужно закрывать глаза, чтобы почувствовать себя не в Московском Доме Книги, когда за спиной обложки с названиями на английском. Зачем и стену ломать, когда ты уже «здесь», на месте, и миссия твоей жизни почти выполнена.
Эльчин много говорил о море, о себе, о востоке и Стамбуле. Отвечал на вопросы поклонниц. Одна даже чуть не расплакалась. Она же ехидно подметила, что «чуть» – не предел, и сама бы уже рыдала в полный голос, когда микрофон внезапно дал сбой и забарахлил. На долю секунды весь Дом Книги погрузился во тьму, а когда лампочки снова загорелись, оказалось, что книжный магазин деформировали, словно мягкий пластилин в уставших пальцах. Библиотека начальной школы на Билгола Плато. Четко знала об этом, когда увидела того, кто «не был» на том самом месте, где сорок секунд назад сидел уроженец Баку. Крепко сминая в ладонях, вспотевших от нервов, книгу в интегральном переплете, в голубой обложке, с красными буквами названия на обложке, выстроилась в длинную колонну ожидавших автографа. Когда подошла и попросила подписать историю об Арти, дрогнув всем телом, наблюдала, как он, склоненный над своим детищем, внимательно и старательно выводил букву за буквой непонятного ему имени на языке тарабарщины. Его брови – сведены, взгляд – сосредоточен, а рука с ручкой ведет по бумаге, запечатлевая всего лишь несколько слов. На всю дальнейшую жизнь. Потому что он никогда не станет тем, кто был в ее жизни. Он навсегда останется тем, кто «не был», он навсегда останется тем... Впрочем, кем – он этого не узнает. Затем он поднимает свой взгляд, а в нем искрятся лучики солнца – единственный источник света посреди бархатной ночи, царящей на улице.
Давя застрявший комок в горле, спросила. – Можно с Вами...
Выдержав паузу, добавила. – Сфотографироваться?..
13.10.2016