Когда-то я писала о нас с тобой истории… Теперь же и слова выдавить о тебе не могу…
Чашка с чаем на столе. Маленькая ложечка, чтобы размешать. Урна с прахом напротив. Я с невыносимой любовью окидываю ее взглядом. Взглядом глаз, заволоченных слезами. Сегодня еще есть. А завтра никогда не наступит. Не для меня. Не без него…
У Расти МакНаффа было много поклонников. Многим нравилась его улыбка, его разноплановые роли в кино, но все они при любой удобной возможности либо желали свинтить куда подальше, либо им приспичивало высказаться, что что-то в нем их стало не устраивать. Стареет, появляются морщины. Можно подумать, что это не неизбежно. Можно подумать, он обязан исполнять их прихоти и требования. Прихоти отребья этой планеты. Которые предадут, не моргнув и глазом. Пусть простит меня. Я не такая. И никогда не была такой. Я была его цепной собакой. Рвала за него глотки всем, кто меня не устраивал. Поэтому меня ненавидели, но я охотно мирилась с ролью всеми презираемой буйнопомешанной. Лоис Вейн. Лоис Вейн. Сколько раз это имя произносили в контексте ненависти. Сколько за эти годы сменилось поклонников, и каждый раз находился тот, кто хотел плюнуть в лицо Лоис Вейн: администратору публичных страниц о популярном кинодеятеле Расти МакНаффе, создательнице сайта, хранительнице памяти о каждом его шаге. Нет. Я бы никогда не позволила ему принадлежать им. Никогда.
— Это ничего… — Коснувшись двумя пальцами позолоченной урны, я улыбнулась. Улыбка сквозь слезы. — Ты всегда будешь со мной. Ты всегда будешь во мне… Расти… Расти… Столько лет… Я как неприкаянная по тебе, с тобой… Пусть они все валят к чертям собачьим… Сколько их было и сколько еще будет. Адекватных и верных один на сто. Но… Я с тобой и в смертный час. Я не ожидала, что доживу до шестидесяти. Но вот сижу и себе не верю… Расти… За всю эту жизнь у нас было лишь два разговора, один поцелуй, неискренний и фальшивый. И ничего больше. Но я не злюсь. Я отпустила злость уже давно… По правде говоря, на тебя я никогда бы не смогла злиться… Ты покинул свою семью, а на деле я ощущаю лишь, что ушел от меня, что облик твой померк…
Ложечка в чае размешивала посеревшую жидкость. Отравлюсь, но покоя мне не будет. Я не дам себе покоя. Не зря с момента его смерти я не снимаю черное с себя. Я не позволю себе выйти из траура. Потому что это бы значило не пресловутое людское «жить дальше», а неприглядное «предать человека, который столько значил»… Я грустно улыбнулась, пропев.
— С моря он ко мне придет,
В жены он меня возьмет,
Милый Бобби Шафто…
«Полузабытая песня любви»… Столько лет назад я ее читала… Будто бы несколько жизней назад. Она стала моей настольной книгой. И я, как и Димити, не верю… Отказываюсь верить в то, что он умер… Расти… Никого, кроме призраков не осталось. Вся моя семья ушла в лучший мир. Друзья юности, кто ушел, а кто ушел вслед за семьей. У меня никого и ничего нет. Я всего лишь шестидесятилетняя старуха без судьбы… Остался один лишь прощальный подарок для меня самой… Но я не могу одарить себя им, покуда не рассказала Вам мою историю. Зовут меня Лоис Вейн…
***
Тридцать три года назад.
— В час ночной, когда вскрываются все пороки, когда невозможно бежать от себя. Когда позвоночник ломается, словно веточка, в желании стать к тебе ближе. Когда ночь срывает покровы запретов, заставляя думать о любимом лице и теле и скучать по моментам, в которые тебя вижу, которые святостью исполнены для меня. Этой хрупкой и ломкой испорченной святостью. Когда замерзаешь, индевеют руки и ноги, а тело не желает слушаться, желая к тебе, желая тебя. Одного тебя навечно. Забрать, выкрасть тебя от мира и сделать своим навсегда. Огонь пунктиром ползет по позвоночнику и бьет в легкие. Я попала, я пропала. Я не могу от себя сбежать. Мне душно в этой жизни. Приходи спасти меня от нее. Дай мне себя или смерть. Любое избавление приветственно, лишь чтобы никогда не быть человеком, не просыпаться, натягивая кожу на скелет по утрам, в ежедневном состоянии, когда кажется, что освежевали, разрезали и зашили, а тебе надо продолжать ходить дальше, улыбаясь презренному ненавистному человечеству, от которого спасительным барьером стали твои глаза. Ты стал всем во всём, оставив выжженную оболочку, которой плевать на все вокруг кроме тебя. Но тебя нет рядом. Рассудок играет со мной еженощно, а сил в теле все меньше. Зачем, по сути, медленное умирание человеку? Это давно не романтизация фатализма. Это фатализм и есть. Каждая пульсирующая венка, каждый импульс, каждая нервная реакция — все ты. Ты во всем. Я обезумела. И я не хочу спасения от этого безумия. Лучше быстрая гибель в полете, пока еще можешь сиять. Сиять, потому что твои голубые глаза освещают собой эту планету.
Нет, нет, нет… Разорвав лист бумаги, я смела клочки со стола на пол. Не то, не то… Слишком интимно. Не могу позволить себе фривольный стиль. Первое впечатление самое важное. Думай, Лоис. Это письмо для того, кто тебя знает… А незнакомому мужчине… Черт, черт, черт, проклятие. Куда я попала… Отбросив авторучку, я уставилась невидящим взглядом в окно…
Я ведь еще и ехать собралась. На премьеру нового фильма знаменитого на весь Новый Южный Уэльс киноактера и режиссера — Расти МакНаффа, который умудрился так влезть ко мне в сердце, что я смела все приоритеты ради этой цели. Снова задумавшись, я наблюдала за снегопадом в апреле за оконным стеклом…
А что по сути своей изменит поездка? А ничего. Мои здравомыслящие друзья уверяют ни на что не надеяться, а знакомые, для которых вся жизнь проста, как пять копеек, даже в этом идут против системы: «Приедешь, заведете ребеночка. Приедешь, как знать. Удача всегда улыбается тем, кто не отступает. Поженитесь. Приедешь, бросит он свою старую овцу. Да ладно тебе. Совратить мужика не так и сложно. Достаточно бабой быть». И так далее, и тому подобное. Право, смешно. Столько людей в интернете твердили о том, что он — мое искаженное сознание, которому так необходимо выдумать мужика рядом, но, право, послушаешь самих индивидуумов рода человеческого, и задумаешься. Задумаешься до смеха с пеной у рта о том, какие окружающие льстивые. Или наивные. Или все сразу. Да не бывать ничему никогда. Хоть сколько раз намекнет гадание на Таро. Хоть сколько раз кому-то свыше было угодно, чтобы все это длилось, не отпуская десятилетиями. Правда неприглядная. Она одна. Ничего. Никогда. Ты собираешься ехать, не надеясь на что-то, а чтобы осознанную точку поставить. Провести грань. В идеальном варианте это бы звучало: «Девочка, мне грустно слышать подобное. И я никогда не буду счастлив, пока человек, который ко мне и моему творчеству столь небезразличен, не будет счастлив, обретя свое счастье. Без меня. Вдали от меня и отдельно от меня.» Худших вариантов вообще бесконечное множество. От «Пошла вон!» до «Уберите это с моего пути». Так куда как проще на подобное с ненавистью в глазах сказать, как омерзительно все, что связано с ним. Он. Его семья. Его супруга. Ее омерзительная готовка, которой она травит его год от года. Выплюнуть, как невыносимо тошнило от него все эти годы, наговорить несусветных гадостей и уйти с высоко поднятой головой. И, затаившись где-нибудь в темном переулке, пока не видит, сползти спиной по стене в разрывающих грудь рыданиях, как поступают все сильные и независимые женщины.
Как много и как мало… Испрашивала его у всей нечистой. Оставила незаживающие шрамы на теле, душе и жизни. Рисовала кровью его инициалы на бумаге, а потом жгла. Горели, плавились и плясали эти окровавленные «RM», словно бесы на дьявольском огне. Всю себя разбила, не помня ничего из того, что было раньше. Но даже это не больно. Не больно было вспоминать и ощущать, как лезвие бритвы скользит по коже в дешевом туалете одного из торговых центров Нью-Йорка. Закладывать душу и даже несколько лет жизни. Больно лишь видеть его. С ней. До сих пор. Спустя все эти годы. Дешевый пафос и трагедия. Ты хочешь покупать ему дорогие подарки. Ты хочешь одевать его в дорогую одежду. Ты хочешь самого лучшего. А на деле. Ему достаточно посредственного стакана с водой с посредственной бабенкой, выпендрёжничающей веночком на башке в стиле по тамблеру. И все.
А ты выводишь вновь и вновь на письме, в своих рассказах, пока дьявольский скрипач водит твоими руками по гаджету против твоей воли, пока ты становишься посмешищем и для себя, и для окружающих, кто никогда не поймет и будет продолжать костерить тебя, на чем стоит свет: «И тогда наши тела схлестнулись в неистовом пламенном огне страсти. Рука к руке. Кожа к коже. Рассудок сгорал в огне. О, Господи. Боже… Я ждала этого момента пятнадцать лет».
А пока пишешь, ироническая улыбка блуждает по полумертвым губам, переходящая в истерический смех. Смех над собственной глупостью. Ирония над чувствами, в которые заковала себя сама добровольно. Когда. Никто. Об. Этом. Не. Просил.
Идиотка… Конченная… Но почему-то, поглядев в его бессовестные серо-голубые глаза, я как-то резко забываю, какими словами себя называю в моменты просветлений. Счастливое безумие того, что Расти МакНафф просто существует в этом мире, заволакивает сознание.
Вновь обращаю взор к бумаге и вывожу на ней слова. Да… Так будет правильно.
— А я одинока к своим двадцати семи. У меня до сих пор не было ни бойфренда, ни мэнфренда (игра слов такая игра слов), и я не сожалею об этом. Потому что нет другого мужчины для меня кроме Вас во всем мире, во всей Вселенной…
Нет на земле другого Вас. Это для меня роковое. Цитировать поэтов Лоис Вейн любила всегда… Перечитав письмо, я даже рассмеялась сквозь слезы…
Романтика? Да. Сопливые девчонки лет тринадцати-четырнадцати именно так и скажут. Но что скажет и подумает взрослый мужчина за пятьдесят, прочитав это? Он — не идиот. А ход моих мыслей понять человеку старше меня почти в два раза — дело пустяковое.
Еще раз окинув взглядом строчки об отсутствии бойфренда за всю жизнь, я отчетливо увидела красными буквами готическим шрифтом 72-м кеглем поверх черных букв романтической муры слова с тремя восклицательными знаками: «ДЕФЛОРИРУЙ. МЕНЯ. НЕМЕДЛЕННО. Я. БОЛЬШЕ. НЕ. МОГУ!!!»
Опущенная дрянь ты, Лоис Вейн. Не стоит даже ждать, что он этого не почувствует. Обманывай впечатлительных девочек моложе тебя, мужчину мечты не обманешь… Да и черт с ним. Пусть считает меня озабоченной маньячкой. Я кукарекнула, а там хоть не рассветай…
Лоис Вейн или крик о помощи. Еще один невидимый заголовок для письма. Дура… Делаю, и обида плещет через край. Потому что знаю, чем дело окончится. Равно как и мой подарок полетит в какую-нибудь помойку после иронической улыбки от постскриптума: «Мастеру от Маргариты. Если бы Воланд мог предложить мне сделку, я бы отпраздновала бал нечисти даже с терновым венцом на голове, чтобы мне подарили Вас, мой гений».
Все. Готово. Да будет так.
Отправила. После кричала в метель, а чувство свободы заполняло грудь, разрывая ее. Надо мной никто не властен. Лоис Вейн живет как хочет.
До поры, до времени, милая Мици. До поры, до времени.
А потом он завел закрытый профиль-страничку в Инстаграме. Помню, как вилась вокруг закрытой двери. Когда-то ранее укоряя девочек, парящихся из-за того, что на аватарку поставить, потому что увидит ОН, теперь сама вела себя, как идиотка, тщательно выбирая фотографию. Но был игнор, как и было ожидаемо. Расти МакНафф никогда не впустит в свой внутренний мир никого извне. Интровертность в нем влекла сильнее, чем должна была. Потому что я сама такая же. Готова стереть с лица земли тех, кто посягает на мое. Готова закрыться на замок и никогда не выходить по стилю жизни Бродского, также и не пуская никого внутрь. Не доверяя. Отвратительная миру чужачка. Он-то фотографируется в костюмах от Армани. А я жизнь проживаю с дырою в кармане. Вся моя жизнь стоит дешевле его обуви. И смех, и грех. А я до сих пор могу уснуть, только крепко обняв и прижав к себе подушку с лейблом его машины… Словно могу купить его присутствие, окружив себя вещами, связанными с ним… Расти, Расти… Ауди… Столько лет партнерства с STC… Дура… Страшнее всего все понимать. Понимать, что это ничего не даст. Понимать, что это реальность, в которой никогда ничего не суждено с ним, но ничего не мочь с этим поделать. Поделать с собой и своим безрассудным сердцем…
Но вот приходит ночь. И когда бороться с собой уже невозможно, сминая простыни, шепчешь в полубреду, пока тело и рассудок горят в агонии…
— Я искажу реальность. Я изменю ход времени. Я сделаю мечты единственным существующим миром. Я раскручу Вселенную против ее оси и зашвырну в пропасть. Я раскрошу камни несудьбы на песчинки предназначения, чтобы никогда не расставаться с тобой. Даже реальный твой прототип скажет, что я сошла с ума. Пусть так. Но где-то там, ночью, стоит мне только закрыть глаза, появится поле розовых и синих цветов, фосфоресцирующих и наполняющих полнолунное небо малиновыми и голубыми отсветами. Посреди этого поля в лесу, склонив голову тебе на грудь, я тихо пожалуюсь на то, как я устала от жизни и ее боли, от своего дохлого и чахлого организма. И ты, коротко поцеловав в макушку, скажешь: «Знаю, родная, но я с тобой, и ты все переживешь». И я буду знать, что переживу. Ведь ты со мной… Пусть и ненастоящий…
Ложь, ложь, кругом одна ложь. Боги. Я смертельно устала обманывать себя, а посмотреть в глаза действительности не желаю. Мне проще кромсать пальцы в мясо при свете тусклой свечи и жечь его инициалы, написанные моей кровью, на огне… Что я скажу ему?.. Любой подход бредовый. Я полюбила Вас, потому что Вы сыграли Дракулу, а я целый астральный мир воссоздала между своей идеальной «я» и Вашим героем… У нас даже дом был.
Лоис. Вейн. Никогда. Не. Жила. В. Реальности.
Горькая правда.
Но любые слова не охарактеризуют моей привязанности. Слишком они праздны. Им никогда не описать то, что со мной творится… Расти… Я все равно полечу в NSW. Мне плевать на голос разума…
Добралась я к месту назначения через два года. К своим двадцати девяти годам. Попала на премьеру одного из фильмов Расти МакНаффа, в котором он исполнял эпизодическую роль. Когда собиралась подойти, увидела ошивающуюся рядом фанаточку местного помола, безуспешно пытавшуюся взять интроверта за руку. Подойдя и поправив прическу, я улыбнулась ей искренне и открыто. Аня. Гласило имя на пропускном на мероприятие бейдже. Русская. Что ж. Язык славян я и сама изучала в Университете и знала неплохо. Все еще улыбаясь и не меняя дружелюбной интонации, я тихо произнесла по-русски.
— Убрала от него руки, а не то я решу, что твоя голова не идет тебе к шее.
Затравленно оглянувшись, Аня дала стрекача, а я повернулась к нему, все еще сияя улыбкой. Лицо его исказилось. Почти что неприязненно. Узнал мой фейс с портрета, приложенного к письму. Или мой смертельный Инстаграм пролистал. Что ж. Велком… Говорила мало и сумбурно. Мысли были пьяные. Потом он склонился и тихо произнес.
— Я помню Ваше письмо. Успокойтесь. Живите дальше. Я — не тот, кто Вам нужен. Я не гожусь в молодые люди. У меня своя жизнь. Я люблю Сандру и Райли с Майло. Обретите иной смысл уже, наконец. Моя жизнь стала хуже с тех пор, как Вы в ней появились. Ваша тяга и меня на дно затягивает. Ответьте лишь на один вопрос, милая. Почему к Вашим годам Вы не нашли ни одного достойного мужчину для себя?
— Потому что Вас из меня ни один экзорцист еще не выскреб. Ни молитвой, ни распятием, ни святой Библией, ни обрядом изгнания. — Скромно улыбаясь, ответила я…
Вот так бездарно и пообщались. Затем он просто ушел. Хорошо хоть виниловую пластинку со своей любимой группой забрал из моих рук. Неблагодарный ты сукин сын. Так посылать к чертям еще надо уметь… А я все равно тебя люблю. Плевать мне… Люблю, но оскорблять себя не позволю.
Оказавшись в кругу каких-то молодых парней, позволила утащить себя в местный бар под его тяжелым осуждающим взглядом из толпы. Приложившись к алкогольному мохито, сидела в шумной компании за столом из четверых парней и меня. Лоис Вейн надирается до усрачки… А чем еще заняться, когда смысл жизни посылает на-а-а небо за звездочкой? Не зря кто-то когда-то сказал, что нужно любить жизнь больше ее смысла, тогда и только тогда можно стать счастливой. Может и потанцую с парнями. Крутые вибрации. Алкоголь уже шумит в голове, ноги ватные, а в сознании все равно сквозит лишь мысль о том, что он меня к черту послал. А я красивая была. Платьишко, прическа. Идиотка малохольная… Господи, как же больно. За что этот ад без начала и конца?..
— А за то, что позволила разверзнуться ему сама. Страдай, мразь. — Ласково прошептало подсознание.
— Спасибо. — Тихо ответила я, глотая ледяной обжигающий мохито.
Обернувшись за столиком, вижу его в толпе. Нелепая зелено-голубая фланелевая рубашка с геометрическими узорами. Переоделся, надо же. Подходит к нам. Смотрит сосредоточенно и почти злобно. Кто-то из парней за столом выкрикивает.
— Клубняк и столик не для старперов. Проваливай.
А я смотрю в серо-голубые глаза, молча.
— Лоис. Либо в гостиницу, либо домой. Я не шучу. — Тихий, вкрадчивый голос. Этот голос вызывал только пьяное желание поржать в ответ.
— Оо, глядите-ка. Папочке не все равно. Понимаешь, в чем дело? Это мой столик, мое мохито, моя музыка. И сейчас я буду танцевать здесь. У вон того шеста. Потому что на меня действует МОЙ алкоголь. А ты — чужое. Вот и иди с миром. Пока я не заставила уйти с войной.
Тогда, без слов, он схватил меня за руку и поволок прочь. Когда парни попробовали остановить его, он просто окинул их пронзительным взглядом, от которого холодок даже по мне пробежал, и они решили не вмешиваться. Я упиралась. Била его, как могла, падала на него, дыша перегаром. Я хотела причинить ему боль, которую испытывала сама, но это было не в моей власти.
— Какое тебе дело до меня? — Наконец сорвавшись, выкрикнула я. — Ты ничего ко мне не чувствуешь, и МНЕ, слышишь, МНЕ с этим жить!..
— Сгнить в баре и пойти по рукам я тебе не позволю. Я не могу быть с тобой, но это вовсе не означает, что ты мне безразлична, Лоис. Ты здесь из-за меня, как бы там ни было. И пропасть тебе в моем городе я не дам.
— Не тошнит еще от статуса Белого Рыцаря и ощущения собственной правильности, идиот несчастный?..
— Ты — самое неправильное, что было в моей жизни, Лоис. — На короткое время притянув меня к себе, он коснулся моих губ своими под звуки бешеного ритма оглушительной музыки. Ей-богу, я не хотела, чтобы это вообще кончалось, но больше он мне ничего не позволил. Заметив, что я успокоилась, послушно выходя за ним из бара и устремилась по направлению к близлежайшей гостинице, он пошел прочь, не оборачиваясь.
***
Тридцать один год спустя.
Его внезапная болезнь и кома заставили меня вернуться в NSW тридцать лет спустя. Все это время я больше ничего не предпринимала. Жила с тем, с чем он меня оставил тогда, выходя из бара, теряя друзей и близких, которых забирала судьба и смерть. Не помню, как отыскала больницу, где он пребывал в предсмертном состоянии. Возле двери в палату сидела Сандра МакНафф. Черные круги залегли под ее глазами, похоже, что она не спала несколько ночей. Особо не надеясь, что меня пустят, я крикнула ей, что здесь Лоис Вейн. Сандра только сделала короткий, неясный для меня жест рукой, позволяя охране пропустить. Когда я тихо села рядом, положив подбородок на сплетенные пальцы рук, старая женщина тихо прошептала.
— Знаешь. Я ненавидела тебя почти что всю свою жизнь. Не смотря на то, что он поступил правильно, выбрав семью, а не ежеминутное увлечение, до последних дней он тебя не забыл. Как бы там ни было, он восхищался тобой, Лоис Вейн. Не каждый дав клятву вечной любви, смог сдержать ее всю жизнь. Без надежды и ответа. Наверное, ты прожила жизнь в агонии… Не только мой муж восхищался тобой. Честно говоря, я тоже.
— Ненависть была взаимной, Сандра. — Я улыбнулась из последних сил. — Всю жизнь я считала, что ты забрала мое… Но сейчас это не имеет никакого значения.
Зажав руку старушки в своей, я улыбнулась сквозь слезы. — Любовь всей моей жизни уходит. От нас обеих. Кажется, пора принять друг друга, и из ненависти прорастить зерно терпения…
Я оставалась в больнице все шесть дней, пока сердце Расти МакНаффа не остановилось…
***
На похороны и кремацию я не явилась. Срывать церемонию истерическим ревом, расшвыривать гостей и все, что попадается под руку, наверное, не мой стиль, но и иначе я бы не смогла себя вести. Я никогда не умела отпускать людей, а отпустить его вообще было выше моих сил…
Я явилась в колумбарий гораздо позже… Несколько дней спустя.
Любящий муж. Любящий отец. Да таким он и был. Если бы он был похоронен, я бы испоганила его камень своей губной помадой, написав поверх высеченных его семьей в граните букв: «Любимый и проклятый женщиной, которую отверг». Чтобы он знал, наверняка, что я и на том свете ему покоя не дам.
Сейчас же я просто забрала урну с собой. К себе, в свой город, мне ее не перевезти. Что ж. Придется издыхать здесь. В NSW.
***
Вот так бесславно и подошла к концу жизнь Лоис Вейн, сдержавшей обещание любить единственного мужчину вечно.
Ложка задрожала в руке, сделав еще один оборот против часовой стрелки, размешивая мутный серый прах в чашке. Ты навсегда останешься со мной. Ты навсегда останешься во мне. Любовь моя. Расти…
Всего пара капель аконита завершат дело.
Я сделала большой глоток чая с прахом любимого и ядом. Прощай, Лоис Вейн. Больше никаких последних шансов…
В полутьме гостиничного номера никто не увидел, как выпала чашка из старческой дрожавшей руки, дергавшейся в конвульсии, и как не стало на земле Лоис Вейн, вместе с ее голосами в голове, призраками и внутренними демонами. Быть может, даже то малое, что было, она сама же и придумала, не в силах справиться с коварным чудовищем по имени Реальность. Как знать…
Прощай, Лоис Вейн. Больше никаких последних шансов…
10.12.2015