Я - девочка из снов, из туманов и дождя. Из утренней свежести и марева зари, из росы, колких снежинок, теплых слез и живого сердца. Мою семью вряд ли считали богатой, но и бедной можно было назвать с натяжкой. С детства я никогда ни в чем не нуждалась. Меня одевали, воспитывали как принцессу на горошине, каковой, по ошибке судьбы, я и начала себя считать. И ах да. В спешке я и забыла представиться. Меня зовут Лиля Величко, и я проживаю в славном городе Киеве. Проживала до данного момента. Семья и близкие называют меня Лилечка. Настолько кукольной является моя внешность, что все до сих пор относятся ко мне как к ребенку. Хотя я уже и давно совершеннолетняя. Мне двадцать два года. И куда меня черт унес...
Я замерла у массивной черной двери, поправляя каскад струящихся каштановых кудрей с вплетенными цветочками, и занеся руку для звонка. Сердце пару раз предательски дрогнуло. Но я лишь яростно покачала головой, и легкая шляпка слегка соскользнула мне на лоб.
— Я не позволю себе быть слабой. — Снова прошептала я, как будто заучиваю мантру.
У меня было все. На моей родной Украине. Все кроме любви, о которой я мечтала с детства. Эта самая любовь и привела меня сюда. На пустынные переулки города Брисбена, на улицу Келлет стрит дом 31. К черной массивной двери, за которой лишь крики боли, разочарования и пустое равнодушие в стеклянных глазах женщин-безвольных-кукол. Здесь даже не значилась вывеска с неоновым названием "Тайное желание".
Моя любовь привела меня к дверям публичного дома...
***
Роджер Робертсон был мужчиной в летах. Немного за пятьдесят, но от этого он не стал выглядеть хуже. Высокий голубоглазый видный блондин с безудержным талантом к режиссуре. Впервые я увидела одну из его картин в квадратном ящике в спальне матери, когда мне было десять лет. Помню, как смутилась, когда он появился на экране. Как кровь ударила в детскую голову. И как мама очень рассердилась, замывая мокрые пятнышки на стуле. Помню, как она отходила меня кухонным полотенцем и запретила подходить к телевизору. Но я росла, шло время, и впервые к шестнадцати годам заплутав как и многие подростки моего возраста в социальных сетях, я дотянулась вновь до картин Робертсона. Они были глубокими. В них было столько мышления, поэтики, образности. Сразу становилось ясно, что человек, который принимает участие в жизни таких картин имеет светлый незаурядный ум, открытое мышление. С ним было бы интересно разговаривать, проводить время за пикником. Как же я хотела вплестись в его мозг, познать все тайны этого гения. Утонуть в его синих лазуритовых глазах и провалиться ко всем чертям на их дно.
Оформив визу и загранпаспорт, не смотря на сопротивление матери, первый раз я посетила Брисбен уже в девятнадцать. Завалилась на съемочную площадку с подарками, хотела прильнуть к его груди и остаться с ним навечно, не смотря на то, что он был женат и даже имел двух дочерей. Но он лишь посмотрел на меня взглядом, полным отрешенности и жестокости, и так как был невменяемо пьян, сказал немедленно возвращаться в свой Киев, для острастки и еще большего унижения шлепнув ладонью пониже спины в ответ на мое трепетное признание. От него несло алкоголем. Его осоловелый взгляд явно желал заглянуть ко мне под одежду, но еще больше ему понравилось разбить юное и трепетное сердце в этом тонком, готовом рассыпаться теле.
Униженная и уничтоженная болью я уехала домой и долго плакала ночами в подушку, пока в одном из интернет-блогов блоггер из Брисбена не признался, что видел мистера Робертсона, выходящим из притона на Келлет стрит 31, а я не перехватила эту информацию.
И вот сейчас, комкая страх в груди, я стою у дверей, и у меня нет сил дотянуться до звонка. Я предаю семью (ведь никто не знает, что я здесь), отдаю свои документы, свою невинность и порядочность за возможность проводить с ним время иногда, в шелковой тьме ночи ласкать кожу его тела, прижиматься к его груди, спрашивать о том, откуда он берет сюжеты для своих фильмов, прикасаться к его душе и прятать его пьяную голову у себя на груди, целуя в лоб. Пусть думает, что я - обычная проститутка. Так проще. Он уже и не помнит униженную Лилечку из Киева. Значит, я должна стать кем-то другим. Стать чем-то другим. Чем я по сути не являюсь.
Вспомнив книгу из книжного, в котором я любила пропадать часами в Киеве: "Записки проститутки Кэт", я долго не думала. Отныне и навеки, теперь я - шлюха Кэтти, и здесь мой дом и моя крыша.
Я с силой ударила по звонку в дверь, и через пару минут она, будто нехотя, отворилась.
***
В дверях меня встретила, как я позже узнала, Мадам Ана - женщина, в которой явственно проступали испанские черты, в засаленном видавшем виды платье, из корсета которого слишком уж сильно вываливалась ее плотная землистого цвета грудь.
— Входи, милочка. Что ты там стоишь!
Мадам Ана за руку втащила меня внутрь, при этом я задела боком одну из стен. На моем белом платье осталось несмываемое черное пятно.
Я едва заметно скривилась, чего не упустил опытный взгляд Мадам Аны.
— Оо, дорогая моя, научись привыкать к грязи. Ты приехала не в рай, и очень скоро грязной станешь сама. Будешь выть, ныть и рыдать от безысходности, желая вернуться к маме с папой. Дуреха, что только толкнуло... Ладно.
На ресепшне она достала белый лист бумаги и отрывочно бросила, не глядя на меня.
— Паспорт.
Я протянула документ и вручила его Мадам Ане.
— Девственница или вступала в половой контакт?
— Девственница. — Почему-то смутилась я, ковыряя носком туфли пол и старательно наблюдая за этим процессом.
— Ай, какая прелесть. — Оскалилась Мадам Ана. — Это поправимо. Станешь самым ценным и расхожим товаром здесь.
Что-то ёкнуло и предательски защемило в груди - товар, я теперь всего лишь товар. Все, что делало меня человеком - мое удостоверение личности, сейчас навеки отдано Мадам Ане. Я посмотрела в щель под дверью из-под которой лилась полоска света. Быть может, мне теперь и во внешний мир выходить нельзя. Что бы сказали мои родители... Добровольная влюбленная глупая узница.
— Какой псевдоним берешь, Лиля?
— Кэтти.
— Отлично, Кэтти. Вот ключи от твоей комнаты. — Она протянула мне мощный, железный, узорчатый ключ с выжженной на нем цифрой 22.
— Как неловко. — Грустно улыбнулась я. — Мне выдали ключи, а ощущение будто забрали.
— Я приду тебя переодеть, радость моя. — Крикнула Мадам Ана с ресепшна.
Не ответив ей, мои ноги заскользили по ступеням, и открыв дверь своей темницы, я рухнула на жесткую койку, дав себе вволю нарыдаться.
Вскоре подоспела Мадам Ана. Она грубо сорвала с меня мое дорожное платье и надела на меня юбку (а скорее широкий пояс), чулки и корсет, который сдавил меня так, что мне стало больно дышать, а моя грудь в любой момент была готова выпрыгнуть из этих стальных пут. Пока Мадам Ана раздирала мне волосы расческой, не жалея, я с горечью вспоминала, как аккуратно чесала меня мама в детстве, боясь причинить боль. В довершение всего, она накрасила мне веки чем-то черным, а губы - алой помадой.
— Теперь тебя кто угодно захочет растрахать. — Довольная Мадам Ана вышла за дверь.
Я встала и медленно подошла к зеркалу. Мою тонкую талию корсет утянул еще сильнее, а из-за яркой косметики я за десять минут, казалось, постарела лет на восемь. Девушка в отражении была идеально красива. Не считая изможденных залегших кругов под глазами. Скоро эта красота побледнеет и сомнется в грязных простынях...
Пока мне не хотелось об этом даже думать.
***
К вечеру я решила спуститься на ресепшн, услышав крики и брань. Выглядывая с лестничной клетки, я почувствовала, как мороз окутывает мое тело и в каждом нерве взрывается электрический заряд. Это был Роджер. И они ругались с Мадам Аной. Роджер предъявлял ей то, что она совершенно неуважительно относится к своим клиентам, предлагая обрюзгший, засаленный и целлюлитный товар, а ему хочется девушку помоложе и покрасивее. Сжав руки в кулаки, закрыв глаза и стиснув зубы, я молила Бога, сама не зная, о чем. Как я хотела провести с ним ночь. У меня сводило челюсти и где-то внизу живота от желания. В то же время я боялась. Не знаю чего. Боялась телесного контакта. Физической близости...
— Тогда Вас должен вполне устроить номер 22. Поднимайтесь в комнату, не пожалеете. Девочка абсолютно не испорчена.
— Ты об этом пожалеешь, если опять обманешь меня, — Практически прошипел Роджер и завернул за угол к лестничной клетке.
Пока я суматошно неслась к дверям своей комнаты, перед глазами расплывались темные круги ауры. Двенадцати годам страдания положен конец. Он идет сюда. Он. Которому я никогда не была нужна. Моя любовь. Мой за все года своей карьеры не признанный миром гений. Мой мужчина, которому по сути плевать на свою семью. Мой... На всю эту ночь. Я с шумом выдохнула, закрыв за собой дверь и вжавшись в нее спиной. Слезы облегчения заструились по моим щекам. Он будет первым. Как я всегда и хотела... Стук в дверь вырвал меня из размышлений.
***
Я открыла. Он стоял на пороге в белой рубашке и темных брюках. Такой близкий и такой далекий. В груди закончился воздух. Каких усилий мне хватило, чтобы не броситься к нему на шею прямо сейчас, не оставить поцелуй на каждом участке его тела, включая зловещий шрам, не прошептать, как скучала, запустив пальцы в его волосы.
Вместо этого я просто отступила от двери, дав ему войти и уставившись в ковер.
Лязгнул засов. У него оказался второй ключ.
Теперь мы были заперты в комнате одни. Огонь пополз перед моими глазами и закололо кожу иголками. Я чуть не рухнула на пол, когда кто-то придержал меня.
— Как тебя зовут, красавица? — Молвил его тихий, слегка надломленный голос.
— Кэтти.
— Кэтти... — Его палец коснулся моей нижней губы, и мой рот непроизвольно приоткрылся. Тогда он вытащил из кармана кубик сахара и вложил мне в открытые уста.
— Зачем? — Только прошептала я, глядя в глаза цвета небес.
— Всех своих девушек я угощал сахаром. Чтобы эта ночь была такой же сладкой, как сахар. В любом случае, ни одна не жаловалась.
— Прошептал он, обводя пальцем контур моих губ, от чего я моментально стала пунцовой, и мое сердце забилось чаще.
Сахар таял во рту. Роджер толкнул меня на кровать, и, приблизившись вплотную, взял меня за подбородок, целуя в правую щеку, плавно переходя на шею. Затем щелчок. Я почувствовала удар. Его рука ударила меня по щеке, наверняка оставив красную полосу. Я тихо простонала и тут же почувствовала, что начинаю взмокать.
— Ты, похоже, из тех девушек, кто любит насилие. — Отметил Робертсон, отклонившись.
— Бей меня, любимый. — Мысленно умоляла я. — Господи, как меня это бешено заводит...
Еще один удар. Щека начала гореть в огне. Меня будто между ног полоснули хлыстом, от которого по телу разлился сумасшедший огонь.
Удары не прекращались. Чем больше горели мои щеки, тем глубже начинала гореть я сама.
— Грязная сучка любит боль. — Улыбнулся Роджер, расставив мои ноги и заставив сжать их у него на поясе.
Его руки ощупывали мою грудь, освобождая ее от корсета. И тут я превратилась в сплошной сгусток желания. Я перекатилась наверх, присев ему на ноги, сняла галстук, сорвала рубашку. Изголодавшись, я покрывала поцелуями горячее тело. Каждый миллиметр. Я положила его голову себе на грудь, пропустив между пальцев его волосы. Я целовала его в макушку отрывисто, быстро и осознанно понимала, как он выжег меня. Как ни одной другой любви никогда больше не жить в моем сердце. Он испорченный, талантливый, годится мне в отцы, и другого мне не нужно.
Запустив руку мне под юбку, с минуту погладив меня, пока я закусила губу в томлении, он разорвал тонкую ткань, и, приспустив брюки и трусы, быстро вошел в меня.
Вселенная взорвалась на осколки. Зазвенело в ушах от боли, перед глазами потемнело. Мы свивались в один демонический клубок. Все исчезло. Грязная кровать чужих нечистот, бордель "Тайное желание", даже мое собственное имя и псевдоним проглотил этот зверь, имя которому Вожделение. Полностью обнаженная в свете луны я вжалась в него, прижимаясь крепче. Его руки рисовали на моей пояснице узоры, от которых у меня мурашки по телу ползали. Я двигалась медленно и плавно, когда он удивленно посмотрел на простынь, в свежих пятнах моей крови. Немой вопрос застыл в его глазах.
— Ты - действительно девственница?
— Я пришла сюда недавно. Вы у меня первый.
— Кэтти. — Мучительно прохрипел он. — Кэтти... Мне невыносима мысль, что мою чистую, отдавшуюся мне девочку, кто-нибудь будет трогать своими грязными лапами. Я заплачу этой мегере. Я заплачу, и ты будешь только моей. Тебя будут отдавать только мне.
— Правда это сделаете? — Слезы облегчения выступили на моих глазах. Неужели мне не придется познавать этот уродливый смрад. Неужели он что-то почувствовал... То как он смотрел на меня. На меня никогда так не смотрели.
Потом он резко повернул меня на живот, лаская мои ягодицы. Стиснув руки на моей груди, он снова причинил мне боль. Но я лишь вздохнула и позволила делать с собой все, что ему захочется. В обмен на слова.
— Я все устрою.
Его пальцы играли моими волосами, потом придушивали мое горло, били по щекам, груди, ласкали и терзали одновременно. Моя Вселенная хрустела и рассыпалась. Я утонула в океане новых ощущений. Пока он не вынужден был оставить меня, о чем говорил весьма неохотно.
Провожая его, спускаясь с ним по лестнице, держа за руку, впоследствии я слышала, как он что-то передал Мадам Ане со словами. — Кэтти из двадцать второго моя, и только моя. Отдашь ее кому-то еще, пожалеешь и ты, и твое заведение. Я здесь камня на камне не оставлю, поняла? Вас просто прикроют, учитывая мое влияние на людей и возможность убеждения.
Мадам Ана что-то презрительно бросила, вроде. — Режиссер влюбился в проститутку. — Но от денег не отказалась.
Уходила я, готовая обнять и расцеловать весь мир, ожидая, пока он вернется...
***
Он приходил ко мне каждый день, неизменно оставляя несколько долларов Мадам Ане за мою неприкосновенность, а когда пропадал дня на два, я становилась нервной, беспокойной и сходила с ума от одиночества в этих злачных стенах.
Иногда мы занимались любовью, иногда под осуждающие взгляды Мадам Аны, он платил и выводил меня на воздух. И мы подолгу гуляли в ближайшем сквере. Остальным девушкам запрещалось покидать эти стены. Но Мадам Ана ничего не могла поделать с нами. Плата была внесена, ей оставалось только молчать. Один раз гуляя в парке, он рассказал мне сюжет своего будущего фильма, и я была на седьмом небе от счастья, что мы, наконец, разговариваем.
— Я совершенно не знаю, что делать с нами. Мой брак... Он был ошибкой и стал для меня сущим наказанием. Кэтти, я хочу забрать тебя отсюда и сбежать. Уехать в Лондон. Начать новую жизнь подальше от человеческих глаз. Скажи мне, что ты тоже этого хочешь... — Он вглядывался в мои глаза, и я выпалила, не тая.
— Больше всего на свете...
Тогда он, молча, протянул мне черный складной нож с искривленным лезвием, который я впоследствии убрала, прицепив к поясу юбки.
— Не сомневайся. Кто-то посмеет прикоснуться, убей его. Я не всегда могу быть рядом, поэтому хочу, чтобы ты умела за себя постоять. Обещаешь?
— Обещаю.
***
В один из следующих дней ко мне в комнату зашла Мадам Ана.
— В чем дело? — Серьезно спросила я.
— Спроси у своего гребаного режиссеришки. — Сплюнула на пол хозяйка борделя. — Он не заплатил за твою неприкосновенность вчера. Так что готовься морально. Сегодня у тебя клиент. Готовься, чтобы спать не с любимым.
— Но Роджер - не...
— Молчи лучше. — Резко одернула меня она. — Я вижу, как ты на него смотришь, Лиля. Не надо врать...
День прошел в тягостном ожидании и предчувствии дурного. Когда раздался тихий стук в дверь, я шла к ней исполненная надежды.
— Родж... — Слова застряли у меня в горле. На пороге стоял мужчина, чуть выше меня ростом. Его уродливые кривые руки и ноги были выгнуты внутрь, в результате он шел, как косолапый медведь, суча при этом руками. Голую, как колено, голову давно уже покинули малейшие намеки на растительность. Из всей растительности на нем была только жидкая черная бородка, из чего можно было сделать вывод, что когда-то в молодости он был брюнетом. Самое тошнотворное из зрелищ завершала его горбатая спина.
Я закрыла глаза. Образ Роджера возник как из ниоткуда.
— Помоги мне, любовь моя. Дай силы справиться с этим кошмаром.
Мой лазурноокий ангел мне только печально улыбнулся и исчез, растворившись среди пушистых облаков.
— Что же ты не приглашаешь меня? — Насмешливо прокартавил горбатый и ввалился в комнату, тяжело хромая и запирая дверь за собой.
Бежать. В окно. Промелькнула мысль в моей голове. Я могу устроить себе множественные переломы, но это лучше, чем спать с этим чудовищем.
Но моему взгляду открылись печальные черные готические решетки, закрытые замком на ставнях. Я готова была поклясться, что только вчера их не было, и окно спокойно открывалось. Значит Мадам Ана все знала. И послала кого-то приварить эти решетки, пока я бесцельно слонялась по коридорам в середине дня.
— Ты - же личная шлюха Робертсона? — Прохихикал горбун.
— Не ваше дело. Откуда вы вообще знаете?
— Оо, слухами земля полнится, Мисс Кэтти. Ни одна проститутка отсюда не выходила погулять. Ни одну проститутку Робертсон не выпустил из своей постели, не нанеся ей телесных повреждений. Есть девушки с переломами, почти задушенные, с кровоподтеками по всему телу. А посмотри на себя. Белая ровная кожа. И рот в порядке. Не порванный. Красавица, одним словом. Моя сестра просто захотела отомстить ублюдку, калечившему ее бизнес.
— Кто ваша сестра? — Я дрогнула и поежилась.
— Я - Джек. А Джейн - моя младшая сестра. Ах да. Ты, наверное, знаешь ее под именем Мадам Аны. Мы долго думали, как отомстить этому режиссеришке с королевскими амбициями. А потом на наше счастье, он влюбился. В тебя. Ему невыносима мысль о том, что тебя кто-нибудь использует и сломает твою слабую девичью психику. А так же, возможно, оставит увечья. — Меня передернуло ледяным холодом. — Ты такая сладкая девочка, что эта месть будет мне в радость. Готовься. Сейчас я тебя поимею. Можешь не звать его на помощь. Он не услышит и не придет. Сегодня снаружи висит табличка о том, что бордель не работает. Хотя. Может, сегодня он не заплатил за твою дырку, потому что выкинул тебя из мыслей и головы? Может, он сейчас обнимает жену, и ему плевать на тебя? Даже в этом случае я ничего особо не теряю. Получить такую девочку мечтает каждый нормальный мужик.
На глаза наворачивались слезы предательской боли...
— Заткнись. — Прошипела я. — Ты ничего не знаешь ни о нем, ни о нас.
— О тебе я сейчас подробно узнаю. — Хохотнул урод и, схватив меня за волосы, изо всех сил припечатал головой о стену.
В мозгу разбились звезды. Их розовое сияние ослепило меня, а звон треснувшего стекла оглушил. Я была распластана по стене и ничего не видела и не слышала. Только чувствовала. Я чувствовала кровь, стекающую с виска. Я чувствовала мерзкие руки, задравшие мне юбку и массирующие мои ягодицы и бедра. Срывающие с меня корсет и до боли сжимающие мои груди. Надо было что-то делать. Нельзя позволять этому кошмару продолжаться. Я попыталась улыбнуться, хотя кровь заливала мне глаза.
— Я сама все сделаю. Хватит лапать меня. — Услышала я собственный глухой голос.
Он только осклабился и дал мне повернуться. Я медленно положила руку на его ногу, все выше поднимаясь к члену. Крепко зажав его пальцами левой руки, правой я потянулась к поясу юбки. Джек блаженно закрыл глаза. И поплатился за это. Коротко и быстро я резанула, отбросив уже ему не нужные гениталии в угол. Схватившись за промежность, стараясь удержать потоки фонтанирующей крови, он заорал, как одержимый. — Сука! Шлюха драная! Подстилка психа.
— Вот это ты зря. — Поправив на себе одежду, я наклонилась над его ухом, улыбнувшись улыбкой Джоконды, не сулившей ничего хорошего. — Не смей оскорблять мою любовь, мразь.
Схватив его за бороду, так, чтобы он приподнял голову и открыл мне доступ к шее, я перерезала ему глотку.
С трудом засунув его под койку, я умылась в раковине и смыла с себя кровь (рана на голове была серьезной, возможно, придется накладывать швы), замыв водой ковер от кровавых пятен. Отрезанный член я закинула ногой к его обладателю, скривившись.
Спустившись вниз, я доложила мадам Ане, что Господин Джек покинул меня и можно открывать бордель для других посетителей. Отметив мою разбитую голову, Мадам Ана улыбнулась и резво побежала к двери. Теперь она ждала с нетерпением, пока он придет, и ей не терпелось посмотреть реакцию Роджера на мое увечье.
Я улыбнулась в ответ на ее улыбку. Разбитая голова - ничто по сравнению с тем, когда ты находишь родного брата под койкой. Лишенного некоторых частей тела. Неслышно я удалилась к себе...
***
Стука в дверь не было. Роджер влетел, не спрашивая моего разрешения.
— Милая. Я так виноват. Я витал в облаках после нашей прогулки, и я забыл заплатить этой старой шлюхе. Надеюсь, тебе не пришлось делать что-то против своей воли?
Я сидела лицом к окну, затем повернулась к нему. Рассеченный висок больше не кровоточил, зато вся сторона лица, на которую пришелся удар, стала лиловой. Мое лицо попало в лучи света. И он все увидел. От шока он упал на колени и положил голову на мои. — Я так виноват перед тобой. Мне не искупить свои грехи. Я найду того, кто это сделал, Кэтти, и он пожалеет, что родился на свет.
— В этом нет необходимости. — Я гладила его по волосам, снова удивляясь, как это легко и просто, когда он вот так рядом. — Загляни под койку.
С минуту он смотрел на изувеченный труп на полу под койкой, потом уверенно сказал.
— Мы уходим. Сейчас же. Они убьют тебя, если узнают.
— Не все так просто, Родж. Мой паспорт у Аны, и она ни за что его не отдаст.
Он сжал мои колени в руках. — Мы сделаем тебе новый. Пошли со мной, умоляю. Я все помню... Я помню, кто ты. Три года назад ты приезжала ко мне на съемочную площадку. Ты - Лиля Величко. Я думал, что ты - обычная помешанная фанатка, потому и послал тебя к чертям. Я даже до сих пор не могу поверить, что ты продала свою жизнь в рабство, чтобы быть со мной. Никто бы этого не сделал, Лиля. Никто ради меня. Лилечка. — Он коснулся моей щеки, и я закрыла глаза, задрожав. В нем было столько нежности. Я так хотела ему верить. Что там, за пределами публичного дома он меня не бросит. Снова. И тогда я даже не смогу уехать домой к родителям. Без паспорта я - ничто в этом мире бушующем. Он уложил меня на кровать, вложив сахар в мой полуоткрытый рот. — Я люблю тебя. Люблю. — Он целовал мои губы, шею и, пьяная от восторга, я была готова поверить ему и выйти отсюда, не забрав документы...
***
Последний раз он вложил деньги в почти что морщинистую руку Мадам Аны, сказав, что, как и обычно, ведет меня гулять в парк.
Мы отошли на безопасное расстояние от ненавистного борделя, и он созвонился с кем-то, усиленно намекая этому кому-то, что дело срочное. Через сорок минут мы встретились с невысоким мужчиной, воровато оглядывавшимся по сторонам.
— Держи, Робертсон. Ты - мой должник. — Прошептал мужчина, протянув Роджеру что-то очень похожее на паспорт и скрылся во мгле переулка.
Роджер протянул мне (теперь я уже точно видела, что это паспорт) МОЙ документ.
В нем значилось имя Далия Робертсон. На фото мне было лет двадцать от силы, и я улыбалась самой что ни на есть искренней улыбкой.
— Но откуда ты взял фото? — Я недоуменно посмотрела на него.
— Из твоего блога в сети. Я искал что-нибудь о тебе, нашел это фото и все вспомнил.
Я благодарно посмотрела на него и опустила голову ему на плечо...
В сумраке подступающих теней ночи два силуэта добирались до Южного железнодорожного вокзала Брисбена, чтобы покинуть этот город навсегда. Их целью был туманный и прекрасный Лондон...
Да, я - девочка из снов, из туманов и дождя. Из утренней свежести и марева зари, из росы, колких снежинок, теплых слез и живого сердца. Живого сердца, которое знает теперь ради чего бьется. Которое преодолеет любые препятствия на пути к своей обретенной любви.
— Мистер Робертсон, Вы и теперь будете угощать меня сахаром? — Слегка улыбнулась я.
— Нет, Миссис Робертсон. Теперь я буду класть Вам сахар только в чай. Идем на платформу. Наш поезд отходит в двадцать два часа тридцать две минуты...
3.11.2014