V. БЫТЬ ВЕДЬМОЙ

ГЛАВА 22 — К ИСТОКАМ РЕИНКАРНАЦИИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ РЕГИНЫ

Смерти нет. Есть только переход между мирами.

1428 год. Валахия. Монастырь 'Бистрица'.

Узкие плечи худощавой пятнадцатилетней девчонки дрогнули, и она вся сгорбилась под пристальным взором долговязого седовласого мужчины с впавшими глазами, острыми скулами и длинным крючковатым носом в черной рясе до пола. Тряхнув длинными, до пояса, черными локонами, она пронзила его яростным взглядом своих изумрудных глаз, и ее лицо исказила такая дикая полубезумная гримаса, что от этого взгляда уже давно не молодеющего священника взяла оторопь, а по телу его побежали крупные мурашки. При этом скулы девушки, и без того выдающиеся, стали не в меру заостренными. Пожилой Айозиф дрогнул и провел нервно дрожавшей рукой по серебристым волосам, пока эта облаченная во все черное маленькая ведьма прожигала его кипящей волной ярости и ненависти. Собравшись с мыслями, выдохнув и вернувшись к идее о том, что мелкое, пусть и цыганское отродье, бояться не стоит, Айозиф нарочито громко выпалил.
— Рита Ланшери, еще один поворот головы в сторону остальных детей и, в частности, в сторону маленького князя, и я накажу тебя плетьми. Я предупреждал уже трижды.
Услышав свой голос со стороны, он даже не поверил. Звучал тот не в меру громко, хрипло, дребезжал и был таким противным, что половина детей, сидевших за грубо сколоченными деревянными столами школы при монастыре 'Бистрица', позатыкали уши.
— Прошу прощения. — Ледяным тоном произнесла юная Маргарита. — Но я никому не мешала.
Обернувшись, она окинула взором маленьких мальчиков, среди которых оказалась. Все они, включая упомянутого священнослужителем и учителем, по совместительству, князя — маленького худощавого мальчишки с завивавшимися черными вихрами, озорными черными глазами на худом лице со слегка заостренными скулами, были на вид шести-семи лет. Не старше. Как сюда попала пятнадцатилетняя безграмотная девица, дочь ромалэ из кочующего табора, никто не задавался особым вопросом. По прошествии нескольких месяцев ее обучения в церковно-приходской школе монастыря Валахии для мальчиков, этот вопрос стал практически закрытым. Ну взяли и взяли. Девчонка и девчонка. Оборванка, да, но куда деваться, если УЖЕ взяли. Дикая, не поддававшаяся ни дрессировке, ни наказаниям. Сам Айозиф, порой, не прочь был отходить ивовой плетью своенравную нахалку, которая постоянно срывала занятия, особенно связанные с чтением Библии и богословием, но пятнадцатилетняя Рита была слишком необузданной. Она напоминала скорее звереныша, чем человека, потому что, если остальные дети боялись ударов и начинали плакать, едва только Айозиф упоминал о наказании, то она смеялась во время оного, даже если ее отхлестать до крови. Дикарка и общения-то толком с детьми не знала. От нее умудрялись плакать даже мальчики. Был, по правде говоря, один, который не плакал и не боялся. А бояться, действительно, стоило. Роза Ланшери, ее бабка-цыганка, была ведьмой. Той самой, как из сказок, у которой варятся в котлах кости черных котов, лягушачьи лапки и многие другие противности. И ведьмой она была самой всамделишной. Стоило ей только посмотреть недобрым взглядом на беременную, и та теряла ребенка. Стоило ей проклясть в спину, и жди беды. Смерть не пройдет мимо твоего дома, если Роза Ланшери встала на твоем пути. От мелкой ее внучки бед не ждали, но, памятуя о том, из какой семьи эта не вполне благополучная девчонка — из семьи, где каждая женщина колдовала, все же стремились не особливо связываться с ней. Мать Риты была знахаркой. Вот Луну Ланшери любили все и каждый. Эта светлая женщина помогала каждому болевшему, нуждавшемуся, любой недуг излечивая магией. Даже нынешний правитель Валахии — король всех цыган и полководец, Валерий-завоеватель, закрывал глаза на то, что ведьминский дар процветает в Валахии, и на то, что вроде бы и надо довести до сведения епархии, сжигавшей еретиков, о том, что ведьмы колдуют, не скрываясь, да наблюдая за тем, как Луна лечит раненых воинов, вернувшихся с войны против неверных, врачует их своими отварами и вылечивает, едва коснувшись рукой, король только был рад, что вроде бы все в порядке. И овцы целы, и, как говорится, волки сыты.
Но Рита пошла не в мать, а в бабку. Замкнутые в своем тесном пространстве, пауках и плесени, варившие дурманные травы-отвары-отравы, бабушка и внучка провозглашали ненависть к миру и всему сущему, в отличие от своей доброй и отзывчивой, кому дочери, а кому матери. Резюмируя вышесказанное, можно было добавить лишь то, что у Маргариты Ланшери не было друзей вообще. Кроме одного единственного друга. Сына того самого короля всех цыган — Валерия-завоевателя. Айозиф не мог припомнить, с чего началось их общение. Но, с тех пор, как оно получило свое право на существование, юный Влад Дракул Третий, которого еще именовали Цепешем, за особенно жестокие меры, принимаемые в расправе над военнопленными его отцом, начинал отбиваться от рук. Порой, шестилетний мальчик, уже вступивший в Орден Дракона, и пятнадцатилетняя черная ведьма-подросток, вместо того, чтобы посещать занятия по богословию, часами болтали в вишневом саду, сидя на земле. Влада интересовала эта взрослая и для его возраста, пожалуй, умная девушка, а Рите же хотелось, порой, просто поговорить хоть с одной живой душой, не исполненной ненависти к ведьмам.
— Бесовская тварь. — Обреченно вздохнул Айозиф, на минуту отворачиваясь от нее и всех присутствовавших. Напрасно. Истерически взвизгнув от ярости, девочка запустила чернильницу учителю прямо в голову. Свежие чернила ударили ему в глаза и растеклись по рясе противными кляксами. Айозиф громко вскрикнул от боли. Остальные мальчики вдавили головы в шеи, напрасно пытаясь спрятаться за своими столами, опасаясь расправы, зная, что когда священнослужитель в гневе, страдают все, кто попадаются ему под руку. В воздухе же звучал, исходя переливами и заполняя всю церковь, смех безродной и безграмотной дикарки Маргариты и юного князя Цепеша, для которых ни закон, ни правила никогда ничего не значили…
— Меня исключают из церковно-приходской школы. Чернильница стала последней каплей. Сомневаюсь, что Луна Ланшери сможет отстоять мое право обучаться там и дальше. Наша магия, в надежде, что я получу хоть какое-то образование и смогу научиться читать и писать, как великие и умные люди, и без этого происшествия держалась на ниточке. А теперь все кончено.
Маргарита сидела под вишневым, цветущим розовыми цветами деревом, рассеянно гладя по черным взъерошенным волосам мальчика, склонившего голову ей на колени.
— Ты такая добрая. Ты — волшебница. И красивая. И… Как бабочка. Ты мне, как это говорится там, похожа, как бабочка. Такая… Красивая. И еще волшебная. Вот. — Юный Владислав улыбнулся, и морщинки на детских щечках в уголках его смеющихся черных глаз сделали его и без того веселое лицо еще озорнее. — Ты — моя волшебница. Наколдуй мне замок красивее моего. И чтобы я был… Это. Как там говорится. Счастлив. И чтобы у меня было мно-о-о-ого-о-о игрушек. Деревянных. Хочу лошадку. И. Вот столько игрушек. Ага.
Мальчик, не поднимаясь с колен девушки, широко развел руки, дабы показать, сколько именно игрушек ему требуется, а Маргарита только улыбнулась, устремляя взгляд к блеклому и пожухлому, словно опадавшая осенью в саду листва, солнцу.
— У тебя будет все, что ты только пожелаешь, юный князь. Красивый замок, много игрушек, мечи, кубки, а со временем и прекрасные женщины возле твоих ног. Я вижу твое будущее. И я еще не понимаю вполне, но чувствую, что оно связано с моим. Это странно, но… Бабушка Роза о таком не говорила… Недавно я видела и тебя, и себя через двести лет. Через пятьсот. Надо спросить у нее, что это значит. Как знать, быть может, мы изобретем эликсир бессмертия. — Потрепав мальчишку по лбу и темным завитушкам, девушка в черном глубоко задумалась.
— Папа говорит, что однажды у меня будет меч. И конь. Свой настоящий, представляешь? И жена. А я не хочу жениться. Это. Как его там. Скучно. Наверное. Чего мне с этими девчонками делать?.. Вот ты — другое дело. Ты — волшебница. Давай, ты будешь моей мамой. Или женой. Ну. Потом. Как-нибудь. Я не хочу другую жену. Эти девчонки. Они глупые. И смешные. И так морщатся, когда я говорю о сражениях, словно увидели гадюку.
— Не гневи Всевышнего, маленький князь. Тебе за него еще сражаться и не раз. Я — цыганка. Я — никто. А ты скоро станешь королем всех цыган и королем Валахии. У тебя будут такие девушки, о которых ты и помыслить не мог. Твоя судьба определена, малыш. Моя тоже. Тебя ждет замок. Меня — чистое небо и мой табор. А мама у тебя уже есть. Сомневаюсь в том, что леди Алианна будет в восторге, если ее решит кто-нибудь заменить.
Девушка крепко зажала в руке маленькую ручку мальчика с тяжелым для него увесистым кольцом с символом Ордена Дракона, и внезапно юный князь Влад совсем неподдельно расплакался. — Папа бьет меня. Мне больно. Я прошу его этого не делать, но он. Злой. Он. Он. Он нехороший. Он говорит, что хочет это. Как его… Воспитать дух какой-то. Чтобы я князем стать. Ой. То есть стал. Но я даже сидеть не могу, и спать мне больно. Мама пытается поцелуями лечить меня. Но. Она хорошая, но у нее не получается ничего. Мама жалеет, а папа нет. Папа не любит Влада. Папа любит мечи, вино и разных теть, а меня - нет. И маму любит все меньше. Рита, мне так больно.
Девушка силой повернула мальчика на живот у себя на коленях и задрала его рубашонку. Влад не лгал. Вся его спина и чуть ниже была покрыта шрамами, запекшейся кровью, синяками и кровоподтеками. В ужасе, нахлынувшем на цыганку, Рита попыталась вспомнить что-либо из тех редких минут, когда Роза рассказывала ей о целебной, а не о зловредной магии, но попросту не успела.
Возле них, тенью над девушкой и мальчиком навис высокий и статный черноволосый и чернобородый молодой мужчина лет тридцати на вид, в доспехах с красным плащом, развевавшимся за его спиной. Глаза его горели пламенным огнем. Эти хищные глаза, в которых сама ночь плескалась в его яростным взгляде. Длинные волосы угрожавшего всей своей позой и страшного мужчины трепал ветер. Тот самый, что разбрасывал лепестки розовых цветов вишни по саду.
— Его Величество, Валерий-завоеватель. Чудовище. — Прошептала Маргарита, все еще крепко сжимая маленькую ручку Владислава в своей, бросив взгляд, исполненный презрения, на мужчину, который даже бровью не повел.
— Цыганская безродная шваль. В который раз ты уже отираешься возле моего сына. Я, кажется, уже говорил тебе не касаться его. Но ты упрямая. Сатана ликует в тебе. На тебе в одиннадцать лет выжгли его метку.
Король Валахии дернул на себя девчонку с такой силой, что маленький Влад упал с ее колен. Развернув ее к себе спиной, он рванул на ней платье, обнажая ее клейменный ожог на плече в виде змеи, опоясывавшей розу. — Люди боятся неизведанного. Люди боятся всех Ланшери. Твоя мать вроде бы другая, но все вы — ведьмы, одинаковые, по своей сути. Слуги Сатаны. И змей на твоем плече как раз и символизирует библейского змея-искусителя. Последнее предупреждение, шваль. Держись подальше от моего сына. А ты.
Валерий-завоеватель перевел взгляд с девушки на вжавшегося со слезами на глазах в ствол дерева маленького мальчика. — Быстрым шагом домой. И если посмеешь еще раз пожаловаться Алианне, после чего жена будет меня на коленях умолять не трогать тебя, знай, ты у меня получишь сто ударов ивовой плетью. Живо в замок. Еще раз увижу тебя в обществе клейменной Сатаной ведьмы, убью своими руками.
Валерий-завоеватель развернулся к детям спиной, горделиво зашагав в сторону замка, пока его красный плащ волочился следом за ним по земле. Утирая слезы на глазах, мальчик прошептал подруге последнее 'пока', а затем, не оборачиваясь, поплелся, низко склонив голову и всхлипывая, за своим отцом. С тех пор цыганка по имени Маргарита Ланшери и князь Владислав Цепеш Третий не виделись целых двенадцать лет…

***

Присев на тумбочку трюмо с раздвижными зеркалами, я мерно покачивала ногой, обдумывая сновидение прошлой ночи. Что-то случилось со мной за последние дни. Голова начинала проясняться. Я даже четче помнила то, что происходило в реальности, а сон, который меня поверг в состояние задумчивости, до сих пор не давал мне покоя. Это не мог быть сон. Слишком четким он был. Словно бы воспоминание. Словно память прошлых жизней медленно и верно пробивалась сквозь оболочку запретов, разрушая блоки, поставленные в моей голове Хранителями Баланса Измерений, наверняка, когда я была еще совсем ребенком. Учитывая, что Сара Уилсон, как я недавно узнала, также была членом их сообщества, ничего удивительного не было в том, что она им это позволила. Пребывая глубоко в своих мыслях, я даже не заметила, как дверь в комнату открылась, и вошел мой муж. Подойдя ко мне вплотную, он слегка приобнял меня за талию, и, склонившись к моей шее, коснулся ее губами в том месте, где у живых бьется жилка.
— И пусть в реальном, твоем мире, с тех пор прошло лишь два года, в этом мы с тобой прошли через настоящую мясорубку за наши двадцать лет. С днем нашей встречи, Лора. Двадцать второе мая. Эта годовщина значит для нас даже больше, чем день нашей свадьбы — первое июня.
— Я не забыла. — Улыбнулась я, касаясь руками спины Владислава и крепко сжимая коленями его бедра. От состояния нервного возбуждения мои верхние клыки непроизвольно заострились. Запустив руку в его волосы и придвинувшись ближе к его губам, я тихо прошептала. — Может, ну его. Этот бал. Идем в кровать. Я не настроена на танцы и приемы гостей. Ты знаешь, как я без ума в кавычках от общения с внешним миром.
— Ты знаешь, что с точки зрения твоей одержимости мной, тобой заинтересовались бы сразу экзорцисты, психиатры и сексопатологи? — Он слегка улыбнулся, сверкнув клыками и дразняще отстранился, а я совершенно искренне улыбнулась в ответ.
— Что ни говори, а я люблю находиться в центре внимания. Мне льстит, когда обо мне говорят. Даже если говорят в палатах с мягкими стенами. — Впившись в его рот губами, я отстранилась секунд через сорок и задала, наконец, терзавший меня с раннего утра вопрос. — Ты в детстве… Мы знали друг друга, когда тебе было шесть?
— Да. А что?
— Я видела… — На секунд двадцать в комнате воцарилось ничем не нарушаемое молчание. — Как мы сидели под деревом. И эти шрамы, из-за которых ты плакал. А потом пришел твой отец… Вы с ним ушли, а потом сон оборвался.
— Тогда оборвался не только сон, бабочка. — Его лицо мгновенно стало задумчиво-серьезным. — Тогда оборвались и мы. С тех пор мы не виделись двенадцать лет, а когда снова встретились, ты относилась ко мне, как к младшему брату, которого у тебя не было. Ты ни в какую не желала строить со мной отношения, хоть я и тянулся к тебе, как одержимый. Ты не хотела отношений, потому что они у тебя уже были. Ты встречалась с Гэбриэлом Ван Хельсингом, а надо мной даже, бывало, посмеивалась.
— Сейчас трудно это представить. — Я задумчиво смотрела в пустоту за его плечом.
— Вероятно, Рейни, покопавшаяся в твоей голове и покинувшая ее, слава нечистой силе, оказала все-таки благотворное влияние. Пережив штурм своего сознания чужеродным, с отторжением Рейни пал и барьер, мешавший тебе вспомнить прошлые жизни, установленный в твоем сознании Хранителями Баланса Измерений. Теперь, постепенно, шаг за шагом, ты вспомнишь все. Сначала Маргариту Ланшери, затем — Анииту Саливан, к тебе вернется память предков Шиаддхаль, воспоминание о нашей первой ночи в подземелье, а, затем, то, о чем ты даже не подозревала. Не только в жизни Маргариты Ланшери участвовал Гэбриэл Ван Хельсинг, но и в жизни Лоры Уилсон тоже. Вы были лучшими друзьями в две тысячи третьем году. Даже явились по мою душу, но когда ты не смогла меня убить, в Ватикане тебе подчистили память. Снова. А ведь Сара Уилсон возводила большие планы насчет твоей свадьбы с Гэбриэлом, когда ты достигнешь совершеннолетия, надеясь, что из тебя выйдет неплохая охотница на нечисть. Но нечисть из тебя, по правде говоря, получше получилась, чем когда-либо могла бы получиться охотница. Воздыхая по монстру, особенно хорошую карьеру борца с нечистью не построишь. Только потом уже, когда Ван Хельсинг исчез, когда тебя снова сделали послушной девочкой без памяти, твоя мать перекинула ставки на Хранителя Баланса Измерений по имени Дэвид Теннант. В первой своей жизни же ты была слишком дикой, чтобы жить. И слишком редкой, чтобы умереть. Отпечаток безумия Маргариты Ланшери наложился и на тебя нынешнюю. Милена более спокойна, нежели ты.
— Ты решил в нашу годовщину говорить о моей сестре? — Я окинула его полузлобным взглядом.
— Не ревнуй. — Граф, король, вампир слегка улыбнулся и отстранился. — Выбери, что надеть. Ты идешь на бал, мой ленивый мотылек. Никакие возражения не принимаются. Танцуем тарантеллу и пасадобль. Так что выбери что-нибудь подобающее. Буду ждать тебя в зале, где состоялось наше бракосочетание. Гости уже подтягиваются. Даже Тефенсен пришла. Сказала, что не в силах пропустить круглую дату брака, который ей не удалось разрушить, хоть она и очень старалась.
Последним, что он увидел, перед тем, как вышел из комнаты, было мое картинное закатывание глаз.
Сделав выбор в пользу эффектного красного платья, начинавшегося корсетом от плечей и заканчивавшегося подолом с бесконечным количеством ало-черных воланов и оборок, а также с элегантным разрезом до бедра справа, повесив на шею кулон в форме единорога, подарок от Айнид Глайн, я окинула себя придирчивым взглядом в единственное зеркало в золотой раме, способное отражать вампиров. Завитые кудри, забранные от висков, спадали на плечи. Идеальное платье обрисовывало тонкую и изящную талию, подчеркивало грудь, до неприличия облегало бедра и визуально удлиняло ноги. Завершив обзор, я втерла духи от Шанель в ямочку на шее и снова бросила короткий взгляд в зеркало. Мои некогда пепельные волосы теперь обрели свой иссиня-черный цвет. Зеленые глаза, бледная фарфоровая кожа… Я снова выглядела, как тогда. Когда только прибыла сюда и была обращена. Я была похожа на ту злобную, кровожадную и мелочную Лору Дракула двадцатилетней давности. Да вот только в глазах было что-то иное. Опыт или мудрость… Я не могла сказать, что именно я увидела в своем отражении. Но я изменилась. Сейчас убить ребенка просто потому что его крик режет уши, казалось мне кощунством, и о том инциденте я вспоминала с омерзением к самой себе. Лишь человеческие чувства, сострадание, эмоции делали меня собой. Настоящей собой. Девушкой, которой я была до обращения. Владевшей собой, защищавшей заведующего Алана Стэнфилда, который несколько минут назад сподвиг всю больницу убить меня, и делала я это только потому что так было правильно. В отличие от поступков, которые совершала безумная, сходившая с ума версия меня после обращения в вампира. Разделившие вампиршу-психопатку и вампиршу с состраданием девочка под влиянием Дэнеллы Тефенсен — Корина и некто по имени Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль, наследница своей бабушки, которая то короткое время, что была жива, показала, каким человеком нужно быть, навсегда отдалили меня от Лоры двадцатилетней давности. И хоть выглядели мы и одинаково, я знала, чего я хочу, и чем никогда не поступлюсь. Исчезло во мне, как никому не нужный атавизм, стремление убивать, причинять боль и наслаждаться этим, исчез во мне подростковый максимализм. Я занимала трон королевы вампиров и королевы эльфов. Я была вампиршей с эльфийской кровью в организме. Я была ведьмой. Женой своего мужа и матерью своих детей. Это все, что мне было нужно для жизни. Тихонечко прикрыв дверь за собой, приподняв пышный подол и крутанувшись на каблуках своих алых, словно кровь, туфель и оставляя ту Лору далеко в прошлом, я направилась в зал для танцев, в который медленно и верно уже собирались десятки, сотни и тысячи гостей.

***

Удар каблука по гладкому паркету и лихой задорный ритм тарантеллы. 'Кружатся жизни, и кружатся скрипки' поет исполнитель этой прекрасной музыки. С озорной улыбкой совершаю несколько оборотов вокруг себя, не сводя взгляда со своего короля. Вся толпа вампиров видит это, и видит это Дэнелла Тефенсен, а мне плевать. Я забавляюсь, дурачусь, и мои чувства возносят меня к шпилям моего замка в залихвацкой пляске. Я жалею несчастную шестнадцатилетнюю Манон, негодую из-за лейтенанта, который так жестоко обошелся с девушкой, для которой он стал всем в жизни.
Кружатся жизни, и кружатся скрипки, кружатся и уходят.
Подскоками на каблуках описываю круг и попадаю в его руки. Мой муж в парадном черно-золотом камзоле поднимает меня выше себя, крепко обвив руками за ноги, и под надрывный звук скрипки 'Кружатся жизни, кружатся жизни, кружатся и уходят' медленно опускает на паркет, не сводя взгляда с моего лица, пока я мягко опускаю руки ему на плечи, все еще раздумывая о судьбе несчастной Манон. Наши лица всего в сантиметре друг от друга, и у меня перехватывает дыхание. Я еле держусь, чтобы не покраснеть. Моя реакция неизменно, год от года, одинаковая. Я реагирую на этого мужчину, и ничего не могу поделать с собой. Он — плен мой, любовь моя. Темные пряди его волос ниспадают на заостренные скулы, а в черных глазах полыхает самый настоящий пламень. Пламень ночи. И от этого огня я горю сама, словно ведьма на костре. Я хватаю его за руку, и, в быстрых подскоках, мы продолжаем ритм тарантеллы, продвигаясь по всему залу, пока она, наконец, не сменяется пасадоблем.
Музыка без слов, 'Le Plant Sambrero'. Испанская, быстрая. Возложив руки Владиславу на грудь, медленно поднимаю голову снизу вверх, взглядом окидывая его шею, подбородок, губы, затем нос и глаза. Проведя рукой по его виску и щеке, резким движением заведя ее в волосы на его затылке, я слегка отклоняю голову назад, и он, лишь на мгновение склоняется к моей шее. Оставив на ней никому не оказавшийся заметным поцелуй, он заставляет меня распрямиться быстрым рывком на себя. Закинув мою ногу себе на бедро, он скользит пальцами уже где-то намного выше воланов и оборок моей юбки от нижней стороны колена вверх, пока я забываю о том, как дышать, полыхая в адском огне. Красное и черное. Ночь и пламень. Как и тогда, в тот вечер, когда я потеряла девственность после танца на битых стеклах, на поляне у леса. Ритм и напряжение неизменны. Их нисколько не меньше в этот раз по сравнению с предыдущим. А затем, также рывком, он буквально отшвыривает меня от себя, не отпуская моей руки в красной перчатке. Пасадобль начинает править нами. Наши движения похожи на отрывистые стаккато в музыке. Далеко и снова близко. Некоторые из вампиров даже свистят и громко аплодируют, а ведь это еще далеко не конец. Он ведет меня, словно свою тряпичную куклу. Отшвыривая, но не отпуская, привлекая к себе и касаясь, где только возможно, опрокидывая почти навзничь и вращая вокруг меня самой и вокруг себя. В танце он — Дьявол и Бог. Не зря хореографию, особенно такую, именуют вертикальным воплощением горизонтальных желаний. А уж учитывая, насколько он по-страстному маньячен в сексуальных отношениях, не приходилось удивляться, что импульсы вожделения правят им с той же успешностью и в танце. В очередном повороте припадаю головой к его плечу и вижу, как усмехается Дэнелла Тефенсен, не сводя с нас пристального и почти что хищного взгляда, словно ожидая момента, когда ей снова станет дозволено подвергать нас пыткам. Нарочито истомленно закрыв глаза и потершись левой стороной головы о его руку, я открываю их, коротко ей усмехаюсь и показываю только одной Дэне видимый фак, широко улыбаясь и оскаливая клыки. Не сдерживая недоброй усмешки, золотоволосая девушка-дракон с таким же истомленным взглядом нежно проводит когтем под подбородком, визуально показывая мне харакири, только на горле. Покачав головой с усмешкой, я вжимаюсь в супруга всем телом со взглядом: 'Ну-ка выкуси. Что ты нам теперь-то сделаешь.' На этот жест она недвусмысленно демонстрирует сначала рвотный позыв, а потом, давя смешок, также жестами, намекает на позу шестьдесят девять, предварительно изобразив пальцами по воздуху побег из зала наружу. От наглости этой драконьей сучки я аж багровею, не зная, как бы жестами ей досадить, а издевающаяся сволочь тем временем утирает фантомные слезки на щеках кулаками, изображая меня, обиженную пикировками. Сжав губы в тонкую полоску и окинув ее мстительным взглядом, я чувствую, что музыка подходит к концу. Последний оборот, и я падаю на колени к ногам Владислава. Красные и черные воланы и оборки моей юбки расстилаются полукругом за моей спиной, словно лепестки роз цвета ночи и огня. Тяжело дыша, я упираюсь лбом в его колено и обвожу взглядом собравшихся вампиров. Тишина в зале стоит гробовая, ничем не нарушаемая, и только через долю секунды зал вампиров начинает взрываться овациями. Рукоплещет даже стерва, чье второе имя — сарказм. Все потому что кто угодно может ненавидеть нас по отдельности, и даже вместе, но отрицать, что наша химия живого с ног свалит, а мертвого из гроба поднимет и то, что мы танцуем, словно рабы дьявольской скрипки, не станет никто. Побоится наказания от всевышних за богохульство…
Прихватив два бокала красного вина с подноса одного из наших слуг и приобняв мужа, другой рукой я сцепила Тефенсен, и мы отошли в уголок.
— Какого черта?.. — Возмущенно выдохнула я.
— А чего ты вообще от меня ожидала? Вы танцуете так, что с доброй руки очень хочется вам постельку расстелить прямо на танцполе. Да ладно тебе. Не злись на подколы. Даже у такой сволочи, как я, мурашки по коже побежали, когда он тебя на руках плавно опускал на пол. — На этот раз искренне улыбнулась Дэнелла.
— Как там Аарон? — Я благоразумно решила сменить тему.
— Все с ним в порядке. С его семьей тоже. Не помню, говорила или нет. Я сама его метку свела. И отпустила домой к родителям.
— Вот так просто? — Я удивленно приподняла брови, пригубив бокал вина и крепко сжав его рукой в красной бархатной перчатке.
— Я полна сюрпризов. — Пожала плечами Дэна. — Я прекрасно знаю, что ты казнила моих девочек на побегушках, и ничего. Вы с мужем как-то живы, и все в порядке. Что тебя удивляет в том, что я не тронула Уиллоби Виллипета, учитывая, что Владислав Дракула несколько минут назад буквально ощупывал тебя под юбкой в танце, а я стою и мило с вами разговариваю, вместо того, чтобы на цепь сажать и одного кастрировать, а другую заставлять смотреть на это?.. Да-да. Не смотри на меня так. Кто угодно мог не заметить ваших брачных игрищ на публике, но не я. Так что делайте выводы, раз уж его руки все еще на месте… Вы знали другую Тефенсен. А эта ироничная версия меня только шутит. Причинять кому-то физический вред я не хочу. Больше не хочу. Да не особо хотела и раньше, просто выбора не оставалось. Считай, что года сделали меня мудрее. Это единственная рабочая версия, которую тебе стоит знать. — Резюмировала она, когда нас бессовестно прервали. Двое мужчин и девушка возникли в поле моего зрения. Один был блондином с длинными завивавшимися волосами и темно-голубыми глазами, облаченный в светло-голубой камзол, в скрывавшей верхнюю часть его лица голубой с золотом карнавальной маске. Широко известный в вампирской среде Лестат де Лионкур. Другой носил темный плащ, даже не пытаясь приодеться к празднику и выглядев дежурно среди вампиров в золотом, наполнявших зал. В этом темноволосом и голубоглазом мужчине, даже в белой маске на половину лица я без труда признала одного из своих врагов. Константин Вольф. Сын Люциана. Подстрекатель оборотней на восстание.
Как и всегда, не в меру пафосно, Лестат поклонился, слегка показав клыки, и, взяв мою правую руку в свои, картинно коснулся ее губами, протараторив. — Ваше Величество, Вы как всегда выше всяких похвал. Танец был на высоте, ма шери. Вы же не обидитесь на такую фривольность? 'Моя дорогая' без всяких пошлых намеков означает степень моего вдохновения и восхищения Вами, леди Лора Аделла Уилсон-Дракула! Ах да. Совсем забыл впопыхах. С двадцатилетием брака, Ваше Величество!
— Мне невероятно льстят Ваши слова, мсье Лестат. Надеюсь, графство де Лионкуров процветает, и леди Хелена де Лионкур в полном здравии, а торговля землями приносит высокий доход. — Весьма холодно ответила я, не склонившись даже для реверанса, не сводя взгляда с ухмылявшегося Вольфа, процедив напоследок. — И кто только пускает в королевский замок всякий сброд.
Подтолкнув Владислава под локоть, Дэнелла кивком головы указала отойти подальше, дескать, намечается буря. Я отпустила их, благоразумно надеясь, что в зале, переполненном вампиров, она не станет совершать покушение на их короля. Лестат быстро ретировался вместе с ними, увлекая за собой девушку, которая, вероятно, пришла сюда с Вольфом вместе. Я гневно свела брови дугой и молчала, обливая энергетическими волнами презрения вамполикантропа с головы до ног. Потом все же нарушила молчание первой, не сдержавшись и процедив сквозь зубы.
— Как жаль, что дворцовый этикет не позволяет растереть гостя в порошок.
— А ты на 'Вы'? — Ухмыльнулся нахал, осклабив ровные белые зубы. — Когда вжимала меня в стену замка, кажется, использовала слова и погрязнее.
— Мы на людях. Не обольщайтесь, мсье Вольф.
— Да будет тебе уже. Всем в этом зале, посмотри… — Чуть приобняв меня за спину, он обвел рукой присутствовавших здесь вампиров в масках, которые дружественно общались, пили кровь и вино из золотых фужеров, обмениваясь комплиментами. — Знают, кто в доме хозяин. Смысл строить из себя всесильную, готовую крушить и убивать валькирию? Даже в танце ты доказала, что подчиняешься мужу во всем. Твоя голова на его колене. Мило, романтично? Нет. Скорее уж порочно. Из глубин твоей души прорывается твое желание подчиняться ему. Ты вот видишь, что я — жалкий полукровка. А позволь мне показать тебе, что вижу я. О твоей беспощадности, когда ты сюда только приехала и обратилась, были наслышаны все. Резня в церкви в медовый месяц. Убийство невинных. А сейчас что? Королева чуть ли не ходит по деревням, разнося милостыню. А знаешь, откуда берется человеколюбие, леди Лора? Приехав сюда, ты еще любила себя, чувствовала себя человеком, и, пусть и называла мужа своей Вселенной, но ты знала, кто ты есть, не позволяя над собой издеваться, уходя на поиски новой жизни к человеку, который будет любить, уважать и ценить тебя. А сейчас что? Я невооруженным взглядом в этом прекрасном открытом со спины платье вижу рубцы, оставленные раскаленным серебром. Он так мило сейчас беседует с заклятым врагом. Посмотри на мужа. Разве не говорила ты совсем недавно, что теряешь самоидентификацию без него, становишься ничем, становишься его безвольным приложением, не чувствуешь себя отдельно от него? Не оттуда ли мягкость и сердечность? Униженной вещи хозяина уже не до себя, в ней нет ни капли самоуважения. Она не протестует против насилия. Ее все устраивает. Потому что ее психика разложилась. Некогда она была личностью. А теперь она — никто и ничто без своего темного мастера.
Он говорил долго и гипнотически. Я начала подпадать под его чары и впадать в транс, не сводя взгляда с тихо и мирно беседовавших Владислава и Дэнеллы, когда, внезапно, что-то внутри оборвалось, и я пришла в себя, с силой скинув его руку со своей спины и прошипев так, чтобы слышал только он. — Не твое песье дело, скотина. Почему-то каждая мелкая и никчемная сошка начинает думать, что может читать мне лекции и нотации о том, как жить и быть психически здоровой. Придержи свои советы для кого-нибудь другого. А если захочешь снова пообщаться… Не ищи меня больше. Удовлетвори свое социолюбие общением с кем-нибудь, себе подобным.
— То есть тебя даже не удивляет, что я читаю твои мысли? — Нагло улыбнулся эгоистичный хам.
— Ты вообще меня мало волнуешь. — Я развернулась и уже собиралась принудить его сообщить всем, что королева покинула праздник по причине дурного самочувствия, когда Константин снова подал голос.
— А как насчет кое-чего другого, более интересного? Полагаю, ты не успела обратить внимание на мою спутницу и узнать в ней зеленоглазую девочку, которой давным-давно лишилась. Что скажешь, Лора, по поводу возвращения своей регины?
У меня просто отвисла челюсть, и я даже не успела ничего ответить на его похабную реплику о том, что скоро долг заставит его называть меня милой тещей, и что, дескать, он уже говорил, что моя дочь - его, а я просто не сообразила, что он имеет в виду, и какая именно дочь. Тем временем, к нам медленно подошли Владислав и спутница Константина Вольфа. Вот теперь я обратила внимание на девушку. Выглядела она года на двадцать два. По вампирским меркам, как дитя нежити, она не могла постареть больше ни на день, заморозившись именно в этом возрасте. Будто бы договорившись со мной, девушка тоже была в красном платье в пол, разве что без черных и вообще каких-либо оборок. Платье было строгим и облегавшим ее красивую и изящную фигуру. Длинные черные локоны были уложены в высокую прическу, а ее лицо было не просто красивым или же привлекательным. Оно было безупречным. Большие изумрудные глаза, обрамленные длинными черными ресницами, и как я раньше этого не заметила, выдавали с потрохами ее принадлежность к эльфийской крови и роду Шиаддхаль.
Пытаясь из последних сил сдержать эмоции, я с шумом выдохнула одну фразу, которая прозвучала столько же глупо, сколько пафосно. — Владислав, почему ты до сих пор не представил мне это прелестное создание?..
Юная регина, еще вероятно не догадываясь о том, кем она является, присела в реверансе и тихо ответила мелодичным, словно перезвон колокольчиков, голоском.
— Анна Валериес-Тедеску. Поздравляю с годовщиной, Ваше Величество.
Анна… Как мой первенец. Совпадение было случайным, но травмировало меня не меньше, чем если бы оно было намеренным.
— Лора Аделла Уилсон-Дракула. — Не найдя, что ответить, представилась я. Во мне как-то на подкорке записался этот способ представляться. В вампирском мире я именовала себя только так, и не иначе. Когда же я находилась в Благодатной Долине, напротив, я забывала об этом имени. Там меня звали Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль. Иногда я позволяла себе добавить 'Дракула' в конце, после фамилии королевской династии, что, пусть и резало слух эльфам, но мне было все равно. Я гордилась своим браком, и мне не было никакого дела до того, кто что скажет о нем. Или о нас. Я попыталась улыбнуться, и, к моему удивлению, Анна улыбнулась мне в ответ.
Удерживая себя от распиравшего грудь хамства, я осмелилась спросить. — Вы прибыли сюда в сопровождении мсье Константина Вольфа?
Скромно потупив глаза, Анна тихонько молвила. — В Трансильвании я оказалась волей случая, бежав из реального мира, мира без магии, раненой. Я чуть не погибла. Мой господин, то есть мсье Вольф, нашел меня и спас мне жизнь, поселив у себя…
Да уж. Дело принимало еще тот оборот. И не в мою пользу. Я никак не могла смириться с тем, что полукровка окрутил юную наследницу нашего с Владиславом престола, и сейчас меня почти что бессильно трясло от ярости, едва я только бросала взгляд в сторону успевшего ретироваться вамполикантропа, стоявшего поодаль с бокалом крови в руке, премило беседовавшего с вампиршей в золотом платье и такой же золотой маске.
Наконец, я задумчиво изрекла. — Характер мсье Вольфа оставляет желать лучшего и напоминает ветер в поле. Терпения Вам, мадмуазель Анна.
Натянуто улыбнувшись, я заметила взгляд Анны, обращенный в мою сторону. Она смотрела на меня, как на королеву или на богиню, или на сошедшую с полотна музу. Да. Юная регина видела во мне кого угодно, кроме собственной матери. Это удручало настолько, что я даже не стала препятствовать мужу, который пригласил Анну Валериес-Тедеску на медленный вальс, потому что никакого ответа на вопрос о том, что сказать дочери, которую видишь впервые совсем взрослой, у меня не было. Грянула медленная музыка венского вальса, и я задумчиво отпила из бокала красное вино, глядя на отточенные и правильные движения в танце супруга и изящную фигуру в красном в полуобъятии короля вампиров. Фигуру его родной дочери, о чем он еще, вероятно, даже и не догадывался.

***

1440 год.

В саду зацветала вишня. От легкого порыва весеннего, ставшего почти что летним ветра белые и розовые лепестки срывались с веток пробужденных природой деревьев и улетали в сторону юга. Юный восемнадцатилетний князь в белых, расшитых золотом одеждах, задумчиво прогуливался по саду, глядя на вишни и не замечая ничего вокруг себя. Казалось, даже деревья здесь хранят память о той, с кем ему было так хорошо в детстве, но о которой он ничего не слышал двенадцать долгих лет. Он коснулся белоснежной, заметенной цветами, точно снегом, ветви и обреченно усмехнулся. Судьба играла с ним злую шутку. Валерий-завоеватель и Алианна подыскали ему выгодную партию. Княжну Элизу Вестфальскую из княжества 'Вестфалия' на границе Валахии. И она была красивой, светлой и набожной девушкой. Последнее имело огромное значение, так как князь Цепеш веровал в Бога и его сильную длань, способную защитить любого нуждавшегося. И все же… Чего-то ему не хватало в Элизе… Чего?.. Он и сам не мог дать ответа на этот вопрос. Заправив слегка влажную и завившуюся от недавно прошедшего дождя черную прядь распущенных волос себе за ухо, юноша услышал тихий и непринужденный разговор двух голосов: мужского и женского. Спрятавшись за деревом, он выглянул из-за ствола и окинул взглядом беседовавших. Сердце его онемело в груди. Он знал их обоих. На мужчине был темно-коричневый плащ. Его распущенные каштановые волосы спадали на его плечи, а зеленые глаза так и улыбались цыганке, закутанной в черной шали с длинными кистями и с вышитыми на ней яркими красными розанами и купавками. Она изменилась за эти годы. Не стала менее дикой, но стала более женственной. Влад не мог отвести взгляда от ее стройной талии, закутанной в черное, а ее волосы, локонами, точно змеями, струившиеся ниже лопаток, казались на вид почти что шелковыми. В который раз он поймал себя на мысли, что хочет их коснуться. Одернув себя, он снова взглянул на пару, слившуюся в поцелуе. Черты ее лица не стали мягче. Пожалуй, только заострились за эти двенадцать лет. Острые скулы и хищные зеленые глаза. Что-то снова маетно дернулось в груди юного князя и, тяжело дыша, он отвернулся. Его лучший друг — Гэбриэл Ван Хельсинг. И Маргарита. Его Маргарита. Он не имел никакого представления о том, когда начал называть ведьму своей, но уже желал ее всем организмом, всей кровью, закипавшей в венах. Как его друг мог так поступить с ним? Он же доверял ему. Рассказывал, что ищет исчезнувшую много лет назад цыганку, которая ему не безразлична. Пожалуй, даже настолько, что он был готов ослушаться Валерия-завоевателя и мать, и сделать ее своей княгиней вместо Элизы Вестфальской. А Гэбриэл, его лучший друг, нашел ее и забрал себе. Ярость охватывала его все сильнее с каждой минутой, и, когда он уже был готов выйти из укрытия и бросить вызов лучшему другу, князь увидел, как тот попрощался с молодой ведьмой и направился в сторону замка Валерия-завоевателя. Маргарита Ланшери осталась одна в саду. Тяжело вздохнув, она сползла по стволу вишневого дерева на землю, и, положив голову на сплетенные пальцы рук, о чем-то глубоко задумалась. Тогда он решил, что скрываться нет больше смысла и потихоньку, чтобы не напугать ее и не выдернуть из мыслей, вышел из-за дерева. Неплохо зная цыганский язык, благодаря цыганскому происхождению, он прошептал первое, что пришло на ум.
— Яв кэ мэ, чиргенори. Нанэ ада вавир прэ свето. (Приди ко мне, звезда моя. Нет больше таких на свете. /цыг./ — примечание автора).
Молодая цыганка подняла голову и улыбнулась.
— Владислав. — Нараспев произнесла она. — Не ожидала тебя здесь увидеть.
— Где ты была все эти годы? Я искал тебя. После того, как ты исчезла, мне покоя не было. Последний раз мы виделись еще детьми, но наша с тобой связь тянула меня все то время, что я тебя не видел, как безумие тянет больного человека в пропасть. Маргарита. Прошу. Скажи мне, что ты тоже меня искала. Бабочка, пожалуйста… — Черные глаза юноши пылали огнем страсти и боли. В них плескалась боль через край.
Хищно оскалившись, цыганка попыталась честно и искренне улыбнуться. Не вышло. — Я никуда не пропадала, Владислав. Да, мы дружили в детстве, ну и что с того? Все прошло и кончилось. Не терзай себя, мальчик. Я с Гэбриэлом. У нас все серьезно. Может, даже вскоре я рожу ему ребенка.
Поднявшись с земли и плотнее закутавшись в черно-красную шаль, Маргарита отвернулась от князя, собираясь уходить в ту же сторону, где мгновениями ранее растворился в линии горизонта Ван Хельсинг. Но Влад Цепеш не собирался так просто ее отпускать, только что отыскав. Схватив ее за шаль, он рванул цыганку на себя, сорвав и ее и случайно порвав черное платье на ее плече так, что стало видно безобразное выжженное клеймо в форме змея, окольцовывавшего розу. — Бога ради. Чем я тебя не заслужил? Чем я хуже его?
Он зажал ее лицо между ладоней, с горечью глядя на то, как она отворачивается и даже не смотрит на него. Тяжело выдохнув и преодолев себя, Маргарита все-таки подняла на него взгляд своих холодных и колючих зеленых глаз и посмотрела в его глаза, черные, словно ночь. — Этим. Именно этим, милый Владислав. Правда в том, что я никогда не любила тебя. Есть лишь Гэбриэл. Смирись. Он мрачный. Он со мной одного поля ягода. И он — мой ровесник. А ты что? Посмотри на себя. Милый, невинный мальчик. Я не вижу в тебе мужчину. Ты для меня всего лишь мальчик. Мне двадцать семь, тебе восемнадцать. Ничего не получится! Послушай себя, ты сказал: 'Бога ради'. Кому ты это сказал? Ведьме, которая поклоняется и отдает свою кровь темным силам. У меня почти все руки и ноги в шрамах. Сила, которой я служу, регулярно просит моей крови в обмен на знания о зельях, ядах и темных заклинаниях. Только поэтому я так сильна. Потому что плачу демонам высокую цену за способность колдовать. Когда я настолько измучена, что уже не в силах причинить себе вред, меня режет бабушка Роза, а я, стиснув зубы, терплю. Чтобы неугодные мне умирали в страшных муках. Недавно трагически скончался Айозиф. Наверное, ты помнишь этого недалекого священнослужителя. И я даже не скрываю, что это дело моих рук. Из-за чернильницы меня выгнали из школы при монастыре, и я лишилась возможности получить образование. А я не могу смириться со своим провалом и не отомстить. Куда ты лезешь в мою тьму? Неужели такой жизни ты хочешь? Я же испорчу тебя, а я не хочу тебя портить. Все в тебе хорошее станет дурным и безобразным. Карма твоя к чертям полетит, если ты свяжешь свою судьбу со мной. Ты познаешь такую боль, о которой и не мыслил, если тебя коснется и захлестнет тьма. В тебе столько света, юный князь. А я не хочу заменять его скользким мраком. Женись на Элизе. Да. Мы не виделись много лет, но это не значит, что я за тобой не следила. Ты, как брат мне. Младший брат, которого у меня никогда не было. Ты единственный дал мне шанс, когда никто не давал. Ты сделал меня своей подругой, когда остальные закидывали камнями и готовы были убить. И я хочу отплатить тебе добром за добро. Хочу, чтобы ты был счастлив. Со мной этого счастья ты никогда не получишь. У тебя свой замок, отец, мать и богатство. Корона Валахии ждет тебя. А меня ждет мой табор и мои ромалэ. Иногда я сплю на голой земле. Я — нищенка, по сути. У меня ничего и никого нет. Даже мать отказалась от нас с бабушкой и ушла, сказав, что не в силах больше выносить нашу тьму. Куда тебе. Светлому, невинному, набожному, восемнадцатилетнему мальчику лезть в нее?
Она не грубо, но настойчиво убрала его руки со своего лица. — Быть со мной — нет доли горше. Никому хорошему я этого не желаю. А тебе не желаю больше всего. Я сказала, что ты мне, как брат. Так знай, что на этом все. Больше у меня нет никаких чувств. И они не появятся. Не надейся. Живи дальше.
Тогда, повинуясь некой безумной силе, Владислав склонился вплотную к Маргарите и коснулся ее губ своими, прошептав, что не боится ее ни капли, и его не пугает ее тьма, а даже влечет. Цыганка не препятствовала, углубив поцелуй и заведя руку в его распущенные длинные волосы. Отстранившись почти что через минуту, она оскалилась в улыбке. — Теперь ты успокоишься? Этого достаточно?
Не дожидаясь ответа, Маргарита почти что грубо отпихнула его в сторону и пошла прочь, покидая вишневый сад и с раздражением чувствуя, как огонь томления уже начинает лизать ее тело изнутри. Но, сделав глубокий вдох и выдох, она открывает глаза спокойного и мертвого душой человека, безобразной и гонимой людьми ведьмы. Разные дороги и разные судьбы. Не имеет никакого значения, что хочет она, и чего желает юный князь. Параллельные прямые никогда не пересекутся… А белые и розовые лепестки цветов летели и летели с по-весеннему благоухавших вишневых деревьев, когда Владислав смотрел ей в спину и видел, как уходит навсегда Маргарита Ланшери. Его единственная любовь на всем свете и во всех мирах…