Она крестом посмертным на груди сомкнула руки,
И веки смежила с очами,
И во гробу (а он внутри кроваво-алый)
Уснула. Я жду конца нашей разлуки.

Холодной ночью буйной,
Свирепствует пурга...
Я в помутненьи, слеп,
И я вхожу во склеп—

…то ль дева, ль старая карга,
Сокрыта гробовой доской
От жизни бренно-шумной?

О, не прерву ли я ее покой?..

И дышит бледная, как будто… еле-еле!..
Хрупка и беззащитна в тлена колыбели...

Как мог ее в сей ящик гробовщик здесь уложить,
Решив, что ей наскучило на свете жить?

То не распада вонь, то благовонный мед!
Я вознесу тебя до призрачных высот,
И ты забудешь мрак своей печали!

Я говорил. Ее уста молчали.

Покоя не найду себе от горя,
Мне хочется в глубокое порывистое море
Сейчас же кинуться!
Во тьму бездонну со скалы вглубь ринуться...

О, не могла такая красота ведь умереть!
По ней не буду я скорбеть,
Скитаться одиноко в мгле мирской...

Я ею услажусь, и в этом мой покой!

Рыхла, податлива, лилова плоть была,
Но я не верил, что она мертва!

Мне чудилось, что мне в ответ она томно вздыхала,
Но лишь распада необъятность
Ее до века ожидала.
Февраль 2010 г.