Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Помимо штолленов, фото которых будет в новогоднюю ночь, когда я их открою, также от моей прекрасной подруги я получила целый вагон печенек с шоколадом и уже продегустировала!!! Так приятно! Еще раз спасибо, спасибо, спасибоооо за все!!! Обожаю и дарить подарки и получать! 😍😍😍
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
It's time to say «thank You»! Пользуясь моментом и понимая, что эти фотографии, как особо Ыротические (сиськи и все такое, хотя это реклама кофточки), вероятнее всего попадут на стол к начальству, хочу передать привет всем моим коллегам и сказать искреннее «спасибо» своей работе за то, что она у меня есть! 😊 Ну а теперь к теме поста. Время получать подарки на день рождения! Эту прелестную кофточку прислала сегодня мне моя дорогая Мисс Ксения! Села, как влитая!!! Ты как в воду смотрела! 😱 КАК. ЖЕ. Я. ЛЮБЛЮ. КРУЖЕВО! 😍😍😍 В нем и шарм, и стиль, и изысканность! Приятно, когда твои друзья знают, что тебя впечатлит! Приятно, когда твои друзья проявляют такие знаки внимания, что шлют подарки из другой страны! Алматы — Москва! Путь длинный!!! Но никак не длиннее моей благодарности и впечатлений! Спасибоооо, крошка!!! 😙😘😚😗 Мягкой посадки!!!
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
1997 год.
Я немножечко переживаю. Так часто бывает, когда предстоит сделать что-то важное. Но мамочка сказала, что у меня все получится, а я ей верю. Мамочка любит одевать меня, как принцессу. Вот и сегодня она нарядила меня в красивое белое и так сильно блестящее платье, что его заметно издалека. В самом деле, как у настоящей принцессы. Мамочка сидит в зрительном зале и папочка вместе с ней. Он держит ее за руку крепко-крепко. Они оба переживают за мое выступление. И я немножко волнуюсь. Но мамочка говорила делать так, как учила Миссис Суарес, и ничего не бояться. И поэтому я не показываю своего волнения — я выхожу на сцену с широкой улыбкой. Я вижу улыбающиеся мне в ответ в зрительном зале лица: мужские, женские и детские. Одна из женщин даже утирает слезу умиления со своей бледной щеки. Передо мной стоит большое пианино. Оно даже намного больше меня. Я сажусь и кладу пальцы на клавиши. Клавиши черные. Клавиши белые. Мамочка говорит, что я — очень одаренный ребенок, и что однажды я стану самой знаменитой пианисткой Сиднея, а все будут восхищаться и приносить цветы на сцену огневолосой Летиции Корелла. Мамочка называет меня «Лета». Она говорит, что это слово похоже на «полет», поэтому она так меня и назвала. Ей, конечно, виднее — она же взрослая. Пианино издает первый звук. Рождественская музыка «Тихая Ночь». На сцену выбегают маленькие девочки: такие же, как я. Они танцуют танец снежинок. Здесь в Сиднее не бывает снега, но мамочка часто рассказывает мне истории об этом сверкающем белоснежном ковре, покрывающем деревья и травы, и цветы. Когда это происходит, на улице становится очень холодно, настолько, что приходится надевать теплую одежду — свитер и шубу. Моя мамочка знает это, потому что ее мамочка жила в Москве. Это такой город где-то в далекой-предалекой России… Я играю «Тихую Ночь», я играю Шопена — Вальс ля-минор и Девятую симфонию Бетховена Скерцо. «Снежинки» танцуют свой, я уверена, что очень красивый танец. У меня нет возможности его увидеть, потому что все мое внимание занимают клавиши — белые и черные. А когда я заканчиваю, встаю, приподняв подол своего воздушного белоснежного платья, кланяюсь зрителям, весь зал заходится в аплодисментах. Они такие громкие, а лица, что смотрят на меня, такие радостные, что я не могу сдержать слез. От полноты чувств я сбегаю по лестнице со сцены и бегу к мамочке и папочке, которые тоже плачут, но слезами настоящего счастья. Я обнимаю их обоих крепко-крепко, и в этот момент луч света перенаправляется прямо на нас. На Летицию, папу Мика и маму Грету Корелла. Голос на весь зрительный зал провозглашает, что юное дарование воспитали Грета и Мик Корелла, а музыкальным образованием с крошкой Летицией занималась Миссис Адора Суарес. Спасибо, Господи, за то, что мы такие счастливые. Мы всегда будем втроем. Мы всегда будем счастливы!
Наши дни.
К реальности меня вернул сильный толчок в спину. Исчез зрительный зал, счастливые лица матери, отца и остальных зрителей. Перед глазами возникла полицейская тюремная камера (спасибо, что хотя бы не заблеванная и не зассанная) за черными прутьями решетки. Пришли. В ярости я оборачиваюсь и пихаю изо всех сил в грудь копа, который смел меня подтолкнуть. Он собирается наотмашь ударить меня по морде, но следующий за ним его коллега прикрикивает на него, чтобы не развязывал драку с преступницей, судьба которой теперь в руках суда. — Заходи, прынцесса криминального мира. Здесь теперь твое царство. — Все-таки этот мудак успевает швырнуть меня через открытую дверь с такой силой, что я падаю на пол. Ему повезло, что он успел ее закрыть, ведь я реагирую моментально. Вскочив, кидаюсь на прутья решетки с молниеносной реакцией тигра и приглушенным шипением «Ты — труп, скотина». Все, что мне удается, так это плюнуть прямиком в его наглую физиономию, прежде, чем он и его приятель удаляются прочь. Вероятно, Гевина посадили в отдельную камеру в ожидании суда. Для его же блага. Копы не прогадали. Я бы разбила ему голову о стенку, если бы он был в зоне досягаемости. — Летиция Корелла, тебя ждет большое будущее… — Голос Греты Корелла звучит в моей голове, подобно самому страшному проклятию. Все уже давно не так с тех пор, как эти животные уничтожили тебя, мам. Ты была нашим с отцом светом. Без тебя не было, и нет у нас никакого будущего. По крайней мере, счастливого и человеческого. Мы с Миком научились жить, как дикие звери. И оба зверя теперь пойманы в загон, из которого нет выхода. Нам осталась всего лишь одна участь — метаться загнанными из угла в угол клетки до кровавой пены изо рта…
***
В течение пары часов мне выдвинули обвинение в убийстве Далтона Уоррена, как идиотке разжевали очевидное — что я имею право на адвоката. Смогу ли я его себе позволить, учитывая, что, вероятнее всего, мой отец — уже не король преступного мира, наделенный деньгами и властью, а его жертва?.. Он — единственный был свидетелем того, что в момент смерти наркодилера, я валялась в отключке между приемами пищи и блевотой. И мой единственный свидетель сейчас сам находится под следствием… Стоило вспомнить о недавнем «счастливом» периоде жизни, и к горлу снова подкатил тошный комок. В голове наваждением плавали всяческие мороки. Три дорожки вывелись так быстро… В состоянии ломки меня ждали блядски трешовые дни в полицейской камере. Словно бы в подтверждение моим ожиданиям, к вечеру меня вывернуло на пол. Прислали уборщицу, которая огрела меня метлой по позвоночнику за содеянное. У меня не хватило сил даже попробовать поломать ей ее красную жирную морду. Жопы на мою долю хватило и без драк с паршивыми поломойками. Еще несколько, не ручаюсь сказать, сколько именно, дней прошло в этом мерзком полусне на голом полу, поскольку на более мягкой поверхности у меня ломило все тело, прежде чем тот мудак, которому доставило удовольствие толкнуть меня в спину дважды в день задержания, с грохотом, больно резанувшим по ушам, открыл садистски скрежещущую дверь в мою камеру, оповестив: — К тебе гости, прынцесска. Едва переставляя ноги в блядских кандалах, я была сопровождена в допросную. Внутрь комнаты со столом, двумя стульями и стеклянной перегородкой с одной из сторон, я не вошла, а влетела с излюбленного моим сопровождающим толчка в спину… Гость выглядел иначе, нежели в ночь, когда дядюшка Колин выбивал из него бабло, принадлежавшее нашей семье. Сегодня Кливер Грин был причесан, одет в выглаженный до отсутствия малейшей складочки серый костюм и белую рубашку с синим галстуком. В руке он держал папку красного цвета. Серо-голубые глаза без характерной для того вечера алкогольной безуминки в них спокойно взирали на меня кристальной чистотой. Он протянул мне руку и, еле как опираясь на нее, я сначала подняла свое бренное тело с пола, а потом переместила его на стул. Появилось недолгое ощущение покалывания в пальцах, словно прошел электрический разряд насквозь. Я слабо улыбнулась, зарылась рукой в спутанное клочкообразное гнездо, которое сейчас заменяло мне прическу, и сиплым голосом выдавила: — Поугас пожар с того дня, да?.. Вот и какая из меня теперь матерь драконов?.. Разве что самая мерзкая на свете. А ты сегодня с иголочки. Умеешь же. Или ты — просто моя добрая галлюцинация мечты?.. Он улыбнулся в ответ на мою улыбку. — Ты сама говорила, что ты не из таких, кто падок на блядские усмешки, так что вряд ли твоя галлюцинация мечты выглядит именно так. Я хмыкнула, из последних сил сдерживая нервный смешок. — Ничего ты не знаешь, Кливер Грин. — И в этом самая большая проблема. И твоя, и моя. — Он сел за стол напротив меня, водрузил на него открытую красную папку и всмотрелся в одну из фотографий. Сидя за противоположной стороной стола, я не могла рассмотреть, что на ней изображено. — Тебе придется постараться сделать так, чтобы я узнал об этом деле и, возможно, даже о тебе, все. Никаких тайн и секретов. Ты можешь мне доверять. Мик связался со мной, чтобы я тебе помог. Это не дружеский визит, Летиция. Я буду представлять тебя в суде. Челюсть. Медленно. Встречается. С. Полом. Затем ясные мысли, описав дугу над моей головой, возвращаются в нее, врезаясь с высоты. Грин — барристер. Я это знала и до сегодняшнего дня. Помимо этого он — должник моего отца. И об этом я тоже была в курсе. Но я привыкла думать, что Мик не в курсе моих проблем. И что если он узнает, он скорее наемного убийцу подошлет ко мне в камеру, чтобы тот расправился с позором семьи Корелла, чем адвоката, который готов вытащить меня из дерьма. К тому же, он сам нуждался в юридической помощи, потому что влип не меньше меня. С чего бы ему проявлять щедрость и дарить кокаинщице, из которой не только пианистки, а и вообще толка не вышло, Кливера Грина?.. Мучительный процесс попытки врубиться в ситуацию был сопровожден ужасным приступом головной боли. Поморщившись, я, наконец, открыла рот, чтобы спросить. — Этого не может быть. Отец просто так не подарил бы мне своего адвоката. Ты же должен защищать его?.. Проблемы отца намного ужаснее моих. Как так вышло вообще? И как он узнал?.. Я теряла нить последовательной и логичной речи с каждой минутой времени все больше и больше. Поэтому не окончив тираду, просто сдалась, склонив голову на сплетенные пальцы рук, теплой щекой ощущая холодный металл наручников. — Мик связался с Колом, а тот позвонил мне. Детально объяснил где и в какой последовательности развесит мои внутренние органы, если я тебя не вытащу. Я справлюсь. Твое слушание и слушание Мика не обязательно должны состояться в одно и то же время. Насчет подарил или не подарил бы он тебе своего адвоката, какой бы ты ни была, ты — все еще его дочь. А даже короли преступного мира Нового Южного Уэльса любят своих дочерей. Тем более, что ты — дочь Греты, а не Кирсти. А Мик каждый раз, как напьется, рассказывал мне о том, как любил свою первую жену. Рассказывал со слезами на своих криминальных глазах, как после ее смерти в нем не осталось ничего от него прежнего, ничего человеческого. Насчет того же, как он узнал, я, как и ты, не имею ни малейшего представления. Одно знаю наверняка: у Мика Кореллы есть уши и глаза по всей Австралии. Мышь не пробежит так, чтобы он об этом не знал. Вспомни все, что было. День преступления. Где ты была. С кем. Чем занималась, и кто может это подтвердить. Мне нужно все, за что можно было бы зацепиться. Это важно, Летиция. Я зайду позже. Окинув меня сочувствующим взглядом, красивый мужик из таких, которые валяются на дороге, когда пьяны, а когда трезвы — выглядят, как бизнесмены из крупных корпораций, Кливер Грин поднялся со стула, сгреб красную папку подмышку и покинул кабинет допросной, оставив меня в спутанных мыслях и чувствах.
***
Омерзительнее полицейской камеры и камеры настоящей, которая мне светила по окончанию судебного процесса печальным решением моей судьбы, могла быть только отмена кокса и агония, бред спутанных мыслей день за днем. Когда нет особой разницы между днем и ночью, когда нет особой разницы между сутками и неделей. Когда ощущение времени раздвигает свои границы, и неделя начинает казаться пятью минутами, а час — годом. Это был мой персональный ад. Вся моя кожа источала горечь. Пересохших губ было невозможно коснуться распухшим языком, чтобы не ощутить этот поганый вкус. Выберусь, завяжу с концами. Реальность кажется суровой без наркоты только в том случае, когда у тебя есть главная ценность человеческого существования, о наличии которой не заботишься, когда она есть, но без которой невыносимо, когда ее нет — свобода. Я бы справилась без наркотиков. Я бы стала пианисткой. Я бы собирала цветы и восхищенные взгляды поклонников. Я бы не опозорила память матери, если бы оказалась сильнее. Но сегодня мое предназначение — собирать свои деревянные конечности в кучу, собирать расползающиеся в горячке агонии мысли, собирать остатки никчемной жизни, которую я ненавидела. Кливер то приходил очень часто, то мог пропасть на целую неделю (хотя, с моим ощущением времени я не могла гарантировать, что моя неделя не приравнена к человеческим суткам), и каждый раз я повторяла ему, как мантру, свою историю простыми предложениями, преимущественно состоявшими из подлежащего и сказуемого. — Я находилась в наркотическом опьянении. Мачеха решила подставить меня, потому что я мешаю ее счастливой жизни с отцом. Она послала свою племянницу Патрис с моим парнем к наркодилеру. Далтон Уоррен заломил огромную цену за кокс. Патрис предложила убить говнюка. Гевин убил говнюка. В коридоре Патрис назвала мое имя и поцеловала Гевина. Ее приняли за меня любопытные соседи, которые донесли в полицию. Мы с Гевином поехали на место убийства замести следы. Там была засада. Нас поймали. Грин во время каждого моего рассказа задумчиво делал пометки в блокноте, пытался отыскать в скучнейшем односложном сюжете скрытые смыслы и недостающие детали. Его появления стали светлым пятном посреди нескончаемого мрака отмены кокаина и тюремного заключения. Нет. Он не становился мрачнее тучи с каждым днем. Но и улыбки на его лице я не видела. Один раз он сказал, что средний показатель его успеха в работе равен пятидесяти одному проценту. Тем местом, на которое я отыскала себе приключения на всю оставшуюся жизнь, я ощущала, что войду в оставшиеся сорок девять. В один из своих визитов он сел на стул в допросной, закинув ноги на серый стол, и произнес те слова, которых я ждала больше всего на свете, но и которых боялась не меньше. — Вот и конец неопределенности для тебя, Летиция Корелла. Суд состоится завтра в полдень. Он давал наставления о том, как вести себя на суде, он изо всех сил пытался вложить в свою речь оптимистичное настроение, но, не смотря на это, холодный и мерзкий ком сдавил что-то похожее на сердце где-то в самом центре моей груди. Вот и все. Завтра в полдень жизнь Летиции Корелла закончится. Завтра в полдень — слова из строчки неумолимого и безжалостного приговора врача, сообщающего тебе о том, что у тебя рак, и ему, вроде как, жаль, но эта жалость не отменяет сути. Жить тебе осталось, Летиция Корелла, ровно до тех пор, пока не наступит завтра, и не пробьет полдень…
***
Яркий свет бил в глаза. За эти несколько часов, дней или месяцев я абсолютно отвыкла от всего остального, кроме своей тесной каморки и тех редких случаев, когда Кливер выводил меня из нее в комнату для допросов. Зал суда казался праздничным залом для проведения свадеб. На скамью подсудимых меня посадили вместе с Гевином. Похоже, того тоже неплохо потрепала судьба. Он выглядел совсем осунувшимся с глубоко запавшими глазами, под которыми залегли синяки, изможденным лицом. Одет он был неопрятно, а темные, некогда озорные вихры, покрывало сало. Едва мы оказались в зоне досягаемости друг друга, я склонилась и прошептала ему на ухо. — Ну здравствуй, милая тварь. В моей семье случилось чудо, и отец оказался на моей стороне. В конце этого дня нас обоих загребут, и тогда ты станешь кормом для крыс так быстро, что и понять, что происходит, не успеешь. — Ты так ненавидишь меня, Тиц. Боже мой. За что? И как давно это началось?.. — За все хорошее, включая твое дебилоидное «Тиц». Меня зовут Летиция. А для тебя, сопляка жалкого, существует только одно обращение ко мне — Мисс Корелла. Со скамьи свидетелей на нас кто-то шикнул. Обернувшись, я увидела улыбающихся во все свои мерзкие рыла Кирсти Энн Макфи и Патрис в одежде красных и розовых тонов. Мерзавки были настолько уверены в своей победе, что уже надели наряды праздничных цветов отмечать мои похороны. Почему моя мама слишком добрая, чтобы сбросить откуда-нибудь сверху из рая камень на голову своей иррациональной замены?.. Попытавшись испепелить их одним взглядом (не вышло), я отвернулась и уставилась невидящим взглядом перед собой. В зал вошли трое мужчин в темных мантиях и белых париках. Одним из них оказался Грин. Они невозмутимо прошествовали к своим местам, не глядя в нашу сторону. Вскоре началось заседание суда. Обвинитель представил вниманию судьи все имевшиеся у него доказательства моего участия и участия Гевина Дентри в убийстве господина Далтона Уоррена. Защитник Гевина явно был невыспавшимся и не особенно заинтересованным в деле. В связи с этим своей речью он ходил вокруг да около этой истории, вяло и безэмоционально предполагая, что на месте преступления присутствовали люди, вообще не имеющие к нам отношения, решившие рационально спихнуть свою вину на тех, чьи имена где-то слышали и запомнили. Кливер был краток. Он рассказал историю моего наркотического опьянения, включив в свою речь план Кирсти и Патрис убрать меня из жизни Мика. Здесь он преобразился еще больше, нежели ранее. Словно был рожден для того, чтобы стать барристером. Исчез захмелевший должничок отца, которого мог отделать дядюшка Колин. На тропе войны Кливер Грин был ее всадником Апокалипсиса с горящими глазами, сердцем, душой и какой-то внутренней яростью, вкладываемой в каждое отчеканенное им слово по делу, которое много значило и для его собственной жизни. Если отец велел ему вытащить меня, то значит в случае провала он исполнит свои угрозы по отрезанию пальцев. Что за отцом не заржавеет, и что он умеет наказывать людей, я знала, увы, не понаслышке. Когда стороны обвинения и защиты закончили свои выступления, суд перешел к выслушиванию показаний свидетелей. Учитывая заявление Грина насчет того, что моя долбаная мачеха организовала подставу, первой вызвали ее. Как я и предвосхищала, положив руку на Библию, Кирсти *Долбаная Мачеха* Энн Макфи, облилась горючими слезами. — Эта девочка. Летиция (Она бы еще руки к небу воздела, без этого фарса было явно недостаточно)… Она потеряла маму, когда ей было шесть лет. Грета Корелла стала свидетельницей изнасилования. Попытавшись заступиться за пострадавшую, она получила несколько ножевых ранений от банды маньяков (Так бы и разодрала этой твари пасть за то, что она вообще посмела открыть ее, упоминая мою мать. Ярость во мне закипала все сильнее с каждой минутой). Около десяти лет спустя я встретила ее отца. И влюбилась в него. Но семнадцатилетняя Летиция решила, что ее отец решил заменить Грету мной. Она возненавидела меня. Боже. Нет. Я не могу. Так больно об этом говорить. И вспоминать (Ебаная театральщина). — Пару раз всхлипнув для эмоциональной окраски своих слов, мерзкая сука продолжила, надменно глядя мне прямо в глаза. — Я сделала все, чтобы она меня полюбила. Я была с ней доброй. Но она… Боже, какое горе. Не в силах выжить меня из семьи, она устроила нам с Миком не жизнь, а настоящий кошмар. Она подсела на кокаин. Она стала воровать вещи. И… Мои драгоценности. Она пакостила без конца и начала. Она связывалась с уличными мошенниками и устраивала с ними по настроению: с теми, кто ей нравился — пьяные дебоши и наркотические вечеринки, а с теми, кто ее отвращал — драки до крови и выбивания зубов. С каждым днем она становилась все более и более жестокой. Одного из тех, кто ей не понравился, удалось оттащить от нее с превеликим трудом, потому что еще немного, и она бы убила его… Когда она начала встречаться с Гевином, на какое-то время она бросила наркотики. Она забеременела. Мы с Миком начали думать, что все образуется. Что этот светлый, чистый и невинный мальчик поможет ей встать на правильный путь, сойти со своей разнузданной тропинки, но как показало время, это Гевин перешел на темную сторону. После того, как она, никого не спрашивая, отправилась в клинику и сделала аборт. В ее сердце нет ни луча света, ее уже ничто не исправит. Зато она еще в состоянии поломать сотни судеб. Ей самое место за решеткой! И вот плаксивая, сочувствующая и обездоленная матушка в лице Кирсти Энн Макфи исчезла, а в глазах ее полыхнуло торжество помпезным пламенем. — Протестую. Свидетель переходит рамки дозволенного своими высказываниями. — Кливер смерил долбаную мачеху презрительным взглядом. — Протест принят, Мистер Грин. Суд вызывает Долорес Стентон, соседку Мистера Далтона Уоррена. Сухонькая старушоночка в сером длинном платье в пол и седыми волосами до плеч, завитыми в локоны, заняла свое место, поклялась говорить правду и ничего кроме правды, ну и соответственно указала на меня, как на убийцу. — Эти двое молодых людей убили Мистера Уоррена. Я своими глазами видела их в коридоре. Она очень громко выкрикнула их имена — Гевин Дентри и Летиция Корелла. Я их очень хорошо запомнила. Когда они ушли, я решила посмотреть, что там происходит. Дверь в квартиру Мистера Уоррена оказалась открыта, и когда я вошла, я увидела его на полу, распростертого, в луже крови. Пусть их накажут по всем их заслугам! — Долорес возмущенно потрясла в нашу сторону сухоньким кулачком. — Личность молодого человека, нанесшего удар погибшему, Мистера Дентри, не оспаривается никем из присутствующих, помимо его адвоката, у которого сегодняшнее дело — явно не самая его сильная сторона. — Судья Эверетт окинул пронзительным взглядом защитника Гевина. — Насчет же девушки, принимавшей участие в убийстве Мистера Уоррена, у суда все еще есть сомнения, учитывая подробный рассказ Мистера Грина. Миссис Стентон, Вы уверены, что в коридоре у дверей Мистера Уоррена Вы видели именно обвиняемую? — Вы еще спрашиваете! — Долорес чуть не подпрыгнула на стуле. — Разумеется, это была эта рыжая стерва. Я — старая женщина. Но я не слепа! Долорес все видит! Долорес видит преступников насквозь! — У суда больше нет вопросов к Миссис Стентон. Объявляю перерыв десять минут… — Все становится только хуже, не правда ли?.. Дорожку бы… Да мы в ебучем суде. — Я накрыла голову ладонями, тяжело вздохнув. — Еще есть шанс. Не все потеряно. Есть пара трюков в рукаве. — Сняв парик и держа его в одной руке, Кливер уставился невидящим взглядом перед собой. Хотела бы я знать, о чем он думает. Действительно ли у него есть шанс вытащить меня или же это просто тупо бравада и желание поднять уровень своего успеха до пятидесяти двух процентов. — Твоего отца осудили за убийство. — Помолчав, продолжил он. — Ему дали двадцать пять лет с шансом потребовать апелляцию не раньше, чем через шесть лет. Я не справился… Если провалюсь с тобой, останется только искать спасения у Кирсти. Кол и Мик меня пришьют. — Блядь, блядь, блядь… — В бессильной ярости я пнула ногой лавку под собой. Я даже не думала, что судьбу отца уже решили, погруженная в свои проблемы. Не знала, когда состоялся его суд, обитая в темных пучинах отмены кокса и решения своей судьбы. Я осталась одна. Одна на всем этом ебучем белом свете. Так пусто и одиноко мне не было уже много лет с момента смерти матери. Мой отец. Моя скала. Его отняли у меня чуть ли не на всю мою жизнь. И в этом тоже была виновата Кирсти. Я больше никому не нужна. Когда на меня свалилось, как снег на голову, известие об обвинении отца, я резко успокоилась. И даже в зал суда входила умиротворенная настолько, будто только что приняла лошадиную дозу. Одно было ясно — на свободе меня не ждет ничего хорошего, а самое главное — всегда рядом будет ненавистная Кирсти, чтобы и дальше отравлять мое существование. Свыше, наверное, лучше известно, что делать с отщепенцами вроде меня. Если отец в тюрьме, то и мне лучше не быть на свободе. Свобода без единственного, кто по-настоящему нуждался во мне, это не свобода, а проклятие. В брак, семью, детей и хэппи энд для себя любимой я подавно не верила. Все это существует для хороших людей. А Летиция Корелла — хоть и не убийца, но приличная дрянь. Потому что все басни Кирсти о моих уличных драках, несдерживаемой агрессии, кайфовых вечеринках, избавлении от своей крови и плоти и практически доведенном до убийства избиении одного мудака, были правдой. Все, что она говорила, было правдой, кроме обвинения в убийстве. Так уж лучше заключение, потому что без отца свобода приравнивается примерно к нулю. У меня здесь ничего не осталось, а пока отец был рядом, я этого не чувствовала. Зато за эти короткие десять минут ощутила сполна… Участники судебного процесса устроились на своих местах, и слушание было возобновлено. — Защита вызывает свидетеля. — Встав со своего места, победно улыбаясь, Кливер окинул взглядом присутствующих и, выдержав театральную паузу, продолжил. — Мистер Мик Корелла. Челюсти отвисли у меня, Кирсти, Патрис и даже у Гевина. Мачеха подпрыгнула на своем месте, как ужаленная, и рявкнула в полный голос о неуместности выслушивания показаний осужденного за убийство, но судья Эверетт вежливо попросил ее замолчать. Ага. Занервничали, сучки. Не ожидали увидеть кого-то, кто реально был в курсе того, где я находилась в ночь убийства. Афера была готова накрыться. Двое полицейских в форме ввели отца в зал суда. На его руках и ногах были надеты наручники, но в его серых глазах светилась такая ярость, что становилось понятно, что даже тюрьме не сломить дух криминального авторитета Нового Южного Уэльса. — Я осужден за убийство. И я совершил это убийство. Я клялся на Библии говорить правду, поэтому лгать сейчас было бы огромным лицемерием. — Когда отец приступил к своей речи, в зале суда стало так тихо, что было бы отчетливо слышно, если бы пролетел комар. — Я убил этого сопливого хахаля своей шлюхи-жены, разрезал его на куски и похоронил под слоями асфальта. Как видите, до сих пор, я предельно честен, хотя все в этом зале знают, кто я такой. Дьявол Сиднея — игрок, лжец, наркодилер, убийца. Моих грехов хватит на несколько сроков пожизненного заключения и еще один год. Но это только обо мне. Летиция невиновна. Она — душа и сердце своей матери Греты. Мое воспитание оставило на ней отпечаток, вне всякого сомнения. Она совершила все то, в чем ее обвиняет Кирсти. Помимо убийства барыги. В тот вечер, когда было совершено преступление, пятнадцатого сентября, она плохо себя чувствовала и спала в своей кровати дома. И я говорю об этом, отдавая себе отчет в том, что лжесвидетельство карается отдельно от осуждения за убийство. Вот вам доказательство моей правды, свиньи. Моя дочь — не убийца. Барыгу грохнул Гевин с племянницей моей супруги. Прошу обратить внимание на то, что эта бляденка такая же рыжая, как моя дочь… Миссис Стентон. С убийственно спокойной улыбкой Мик обернулся к старушке Долорес, которая схватилась за сердце, почувствовав на себе леденящий душу взгляд убийцы. Коронная фишка отца. Этого взгляда боялись все — от мала до велика, кто оказывался в одной комнате с ним. — Вы утверждаете, что парочка в коридоре беседовала после убийства барыги. — Протестую! — Обвинитель взвился и чуть не улетел в иную галактику со своего места от возмущения. — Где это видано, чтобы убийца опрашивал свидетелей в суде?! — Протест отклонен. — Эверетт меланхолично махнул рукой Мику, чтобы тот продолжал. — Беседовала. — Неохотно ответила старуха Стентон. — Они разговаривали, стоя лицом друг к другу, как все нормальные люди и делают? — Да! Ну к чему вы вообще клоните! Как они могли еще разговаривать?.. — Вы видели обоих собеседников в профиль?.. — Да нет же! Этот… — Долорес ткнула пальцем в Гевина. — Стоял ко мне лицом! Я его видела в анфас!!! — Посмотрите, что получается. — Мик рассмеялся звучно и страшно. Повеяло холодком, и все присутствующие зябко поежились. — У старухи лет за семьдесят такое прекрасное зрение, что она увидела лицо девушки-соучастницы с затылка, раз она видела Дентри в анфас. Со стороны скамьи присяжных послышался робкий смешок. — Глаза-рентген? Не может быть! Девица стояла к тебе спиной. В темноте! Ты видела только ее волосы и слышала ее имя. Сложив два плюс два, что было проще всего на свете, ты обвинила мою дочь в убийстве, старая шлюха. Боюсь, что тебе придется долго каяться в содеянном. Мик последний раз обвел своим горящим взглядом присутствующих. — Убийца, которую вы ищете, паршивые овцы своего стада, сидит рядом с моей женой, которая решила убрать мою дочь со своего пути, чтобы я не знал о каждом ее трахале. Вам не удастся очернить имя моей дочери. Иначе вы все познаете свой индивидуальный ад. Старого волка надолго не посадить в клетку. Я вижу каждого из вас. Никто не подрочит вечерком за банкой пива так, чтобы я не узнал об этом. Вы у меня на ладони, стадо. Не грешите. Когда моего отца выводили из зала суда, он на короткое время окинул меня взглядом, исполненным сожаления, и едва заметно подмигнул. Я кивнула головой, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Я на пути к желанной, но пугающей свободе. А отец — нет… Но он сделал все ради меня. Прислал Кливера на защиту. Свидетельствовал за меня. Он не отрекся от меня. Не скинул меня с моста Харбор. Он все еще любит меня. Я осталась единственной живой душой в сердце человека, который давным-давно позабыл, кем он был на самом деле. Который после убийства жены потерял себя. Но вернул здесь, в зале суда, на короткий миг, чтобы защитить ту, кто напоминает о Грете Корелла больше всего на свете… Дождавшись, пока двери за отцом захлопнутся, Кирсти вскочила с места, яростно размахивая кулаками. — Неужели Вы, действительно, настолько стадо, что будете слушать правду убийцы, жестокого человека, расчленившего кого-то и оставившего его труп под асфальтом? Вы из ума выжили. Эта сука убила дилера. — Кирсти ткнула в меня пальцем, надрывая глотку изо всех сил. — Патрис невиновна! Тем вечером мы с ней ездили в кафе. Племянница была со мной… — Сядьте, Миссис Корелла, пока Вас не обвинили в неуважении к суду. — В голосе Эверетта звучала сталь. — В связи с тем, что дело стало слишком запутанным, и один из свидетелей покрывает своего родственника, мы вынуждены отложить заседание для дальнейшего расследования… — Не нужно ничего откладывать. — В общей суматохе о таком мелком лице, как Гевин, никто и не вспоминал, пока он не подал голос со своего места. — Я — участник преступления. И я убил Мистера Далтона Уоррена вместе с Патрис Энн Макфи. Я много думал о том, что случилось. И не смотря на всю мою любовь к тебе, Кирсти, я не могу врать. Нельзя позволить невиновным гнить в тюрьме. Тици была права, когда говорила, что я — мерзкий трус и полный имбецил. Но сейчас я хочу поступить правильно. Я прощаю ее за то, что она так поступила с нашим ребенком. И она правильно поступила. Я не заслужил быть отцом. Во имя души моей нерожденной дочери я говорю правду. Мы с Патрис убили наркодилера. Патрис выдала себя за Летицию. Тици невиновна, ваша честь. Какой хаос воцарился в зале суда — если не увидеть своими глазами, то представить практически невозможно. Патрис впала в состояние истерики, орала, что Гевин — мелкий паскудный ублюдок, и что она порвет его голыми руками. С ней вместе, срываясь на фальцет, вопила ее вульгарная тетка. Они обе попытались сорваться с места и кинуться на Гевина, когда Эверетт заявил, что если сейчас же не воцарится порядок, все, виновные и невиновные, получат свой срок. Я благодарно коснулась руки своего бывшего. Он подарил мне свою полуулыбку и пожелал счастья. Эверетт поблагодарил всех участников процесса и провел черту, подведя итоги. — Мисс Патрис Энн Макфи и Мистер Гевин Дентри. Вы признаетесь виновными в убийстве Мистера Далтона Уоррена, и приговариваетесь к двадцати двум годам лишения свободы. Вы можете потребовать апелляцию не ранее, чем через пять лет отбывания наказания. На период расследования причастности Миссис Кирсти Корелла к сговору с целью убийства и выдачи Патрис Энн Макфи за Летицию Корелла, вышеупомянутая обязана пребывать в Сиднее. Если вышеупомянутая решит выехать за пределы города, полиция в праве арестовать ее до окончания расследования с целью установления ее причастности к делу. Мисс Летиция Корелла, Вы свободны, и в праве потребовать материальную компенсацию за причиненный Вам ущерб. Все остальные также могут быть свободны. С невидящим взглядом я плелась по коридору, собирая углы. Сердце щемило так сильно, что вариант с инфарктом был бы прекрасным разрешением моей свободы, которая сейчас воспринималась, как проблема. Я не имела ни малейшего представления, как мне распорядиться этой блядской свободой. Я не хотела в тюрьму. Бог — свидетель, и я была признательна Гевину, что впервые он поступил, как человек, которого я когда-то узнала и полюбила, а не как проштрафившийся самовлюбленный говнюк. Я была признательна за то, что у него хватило смелости выступить против своей второй матери, как он называл Кирсти, чтобы вытащить меня из того дерьма, в которое сам же и втянул. Гевин впервые за много лет поступил, как мужик. Так что еще мне не хватает? В конце коридора дверь, из-за которой струится свет. Дверь наружу. Дверь, на которую я не надеялась всего пару часов назад. Дверь, которую открыли для меня мой отец, мой бывший парень и случайный знакомый со стоянки возле ночного клуба 77. Но чем ближе я к ней подходила, тем меньше воздуха становилось в груди, тем больше кружилась голова. Можно выйти, бросить все былое нахуй, записаться в музыкальную школу и стать уже, наконец, пианисткой, как настаивала мама. Можно дождаться материальной компенсации, собрать свои вещи и уехать в кругосветное путешествие. Кирсти запрещено покидать город. А передо мной лежит весь мир. Зло наказано. Добро (условное, но все же) празднует победу. Нет… Я была не настолько тупа, чтобы выбежать за эту дверь на спине радужного единорога в светлое будущее… Моего парня, пусть и бывшего, посадили. Моего отца у меня забрали. Я осталась с Кирсти под одной крышей. Мои грехи крышевать некому. У меня снова кончился кокс. Блядь… Я осела на пол и разревелась так, как в детстве не ревела, когда не получала желаемое. Блядь. Блядь. Блядь. Что же… Что же мне делать? У меня больше никого нет. Я никому не нужна… Я никому не нужна… Не знаю, сколько времени прошло, пока я сгорбленной буквой зю сидела за углом входной двери прежде, чем увидела протянутую мне руку. Подняв зареванные глаза, я увидела ее обладателя. Кливер… — Вот ты где. — Бодро продекламировал он. — А меня задержал Эверетт. Я думал, что ты уже сбежала подальше, чтобы забыть все происходящее, как страшный сон. — Я просто… — Я запнулась, не зная, что дальше сказать. Слов объяснения моему идиотизму не было. — Новая жизнь — всегда, в какой-то мере, неизвестность, страх и боль. Я знаю, что сейчас ты до чертиков ее боишься. Но если ты не пройдешь через эту дверь, ты останешься навсегда в мире сомнений, паники о том, как все будет — уж точно не так, как должно было быть и планировалось изначально, и вечных сожалений. И, поверь, я знаю, о чем говорю. Все наши человеческие демоны до примитивности похожи друг на друга. Опершись на протянутую руку, я, на удивление легко, вскочила с пола. — Сколько процентов нынче составляет уровень успеха среднестатистического барристера? — Что-то около пятидесяти двух. — Он нацепил на себя свою привычную кривую ухмылку. — Спасибо за свободу. Хоть я пока и не знаю, как ей распорядиться, но я, правда, признательна и считаю своим долгом сказать тебе об этом. Без тебя и твоего ошеломляющего приема с вызовом отца, я бы уже гнила вместо Патрис. — Честно говоря, больший эффект произвел на публику твой парень. Вот кому надо сказать спасибо. — Все сложно. Он сам заварил эту кашу, сам ее расхлебал. Да. Он заслуживает благодарности, но только если изначально наградить его, как мусульманскую провинившуюся женщину, ста ударами плетью. — Не суди строго. Больше двадцати лет гнить в тюрьме — это похуже, чем стерпеть сто ударов подряд. Бывай, Летиция Корелла. Будем надеяться, виделись не в последний раз. Он развернулся по направлению к выходу, но в последний момент я схватила его за руку. — Думаешь, есть для меня второй шанс? Думаешь, я заслужила быть счастливой?.. — Думаю, для каждого он есть. Ты его заслуживаешь не менее других, матерь драконов. — А, может, счастье всегда было рядом и не давало тьме поглотить меня, а я просто не замечала его?.. — Я чувствовала, как дыхание становится прерывистым, ощущала жар, пульсирующий в шее и затылке, и маету, сладостно сдавившую грудь. Грин не стал изображать изумленный вид и слегка наклонил ко мне голову. Наши лица уже находились в паре миллиметров друг от друга, мое сердце пропускало удары, а я сама уже забыла, что дышать полезно, как он снова усмехнулся и отстранился. Я опустила голову, громко выдохнув, злая и сконфуженная. — Я не с твоей планеты, и ты не из тех. Не забывай об этом, Летиция Корелла. Ты поставила моей улыбке твердый кол. — И ты сейчас решил отомстить мне, цитируя мои слова?.. Это было очень по-мужски. — Я подняла на него взгляд, полный ярости, практически извергающий молнии. — Я сейчас решил до тебя донести мысль о том, что первое попавшееся на пути — не обязательно то, что тебе нужно. Хотя. Не спорю. Видеть твое выражение лица, после того, как ты поняла, что пролетишь со своей идеей, это был праздник. — Мудак. — Я отвесила самую смачную пощечину, на которую только была способна, и чтобы на месте не разрыдаться от еще одного облома за сегодняшний день, стремглав, пусть и не на радужном единороге, выскочила за дверь в свою планируемую, так называемую новую жизнь. А в спину мне донеслось и еще долго шуршало в ушах, не желая стихать, обнадеживающее и теплое, словно первые побеги весной: — Береги себя, Летиция Корелла…
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Как я встретил ваше свободное время. Еще нет сотой страницы, а любовь к книге уже есть. И не только из-за автора. Спасибо за воспоминания о родной моей Прагушке. Вся эта местность легко вспоминается при чтении.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Выхожу это я на короткий перерыв с работы и слышу разговор двух дам: «Ах, какая встреча! Прямо ни дать, ни взять встреча на Эльбе!» Из этих слов родился этот пост под кодовым названием #ВоскресеньеВоспоминаний. Как было не вспомнить об Эльбе, услышав о ней? О красоте, распростертой прямо перед тобой, но так далеко внизу, что на этой безымянной высоте не ловит даже сотовая связь. Об эстетике реки, зеленых равнин и холмов, а также пряничных домиков с красными крышами. Когда стоишь и даже сердце замирает от одной мысли: «Да. Это здесь. Это та самая эпическая Эльба, послужившая причиной стольких встреч и ставшая притчей во языцех. И я здесь, и я вижу ее. Что казалось невозможным. Но больше для меня нет ничего невозможного». Это был больше, чем день. Больше, чем простое понимание, что возможно не только это, а и многое другое!
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
От культурной работницы кредитной организации до невесты Франкенштейна за двадцать минут. Поэтапное превращение из человека в трупачку. Всех с Хэллоуином! 🎃 По-моему, вполне секазный зомби вышел. 🤣
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Социальные сети с утра несут хорошие новости. Помимо двух новых, ранее недоступных для просмотра, стиллов с картины «Караул: Убийца-Полицейский», становится известно, благодаря официальному аккаунту AACTA на Твиттере, что Ричард номинирован в качестве лучшего ведущего актера ТВ-драмы за роль Роджера Роджерсона в сиквеле байопика тысяча девятьсот девяносто пятого года «Караул». Сражаться за победу в номинации Мистер Роксбург будет с такими актерами, как Дэвид Денсик, Шон Кинан и Хьюго Уивинг. Также AACTA сообщает, что, завоевав свою уже шестую номинацию, талантливый австралиец получил наибольшее количество номинаций в качестве лучшего ведущего актера ТВ-драмы за всю историю существования премии AACTA Awards. В прошлом году с «Раздолбаем» мы пролетели мимо, будем надеяться, что в этом нашему Мистеру повезет больше. Церемония наград, по опыту прошлых лет, должна состояться в начале декабря текущего года. Держим пальцы скрещенными и ждем, если не победы, то, по крайней мере, участия Ричарда в новом мероприятии.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Расширяю круг знакомств с известными людьми. Уже три, и два из них за последние полгода. Каждая творческая личность принадлежит к отдельному виду искусства, но все талантливы каждый по-своему. Я пообщалась с писательницей, актером и художницей, и все они были так милы, что никто не отказал в совместном фото и автографе. Чудеса, да и только. 😊
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
На днях состоялся семейный поход на культурное мероприятие, в результате которого я посетила открытие выставки под названием «Присутствие» талантливой, приветливой и чудесной во всех отношениях художницы — Ольги Абрамовой, которая рисует в технике «Пастель». Мероприятие состоялось в IZO Art Gallery «Романов Двор». Глядя на работы Ольги, невозможно хотя бы на минуту не почувствовать себя там, в том месте и времени, где осталась картина. Стать частью Терракотового поля; позволить себя унести волнам Океана; задумчиво прогуляться среди Олив из Вероны; поздороваться с Каталанскими Оливами; уплыть на Венецианской гондоле в закат мечты. Ольга подарила мне не только чудесный мир своей живописи, в котором легко представить себя за пределами ее галереи в том самом месте, где был создан каждый из ее шедевров, но и общее фото, а также автограф. Сам «Романов Двор» тоже невероятно красиво украшен. Кто после моего поста захочет ознакомиться с работами этой прекрасной художницы, заходите на ее официальный сайт — pastels.ru/.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
«Теперь, до конца жизни, мне остается лишь жить и дышать той белой комнатой, где он прятал голову на моей груди, зарывался в мои волосы, когда я спасала его от проклятий колдунов… Откинувшись на спинку сидения автобуса и заранее зная, что, действительно, либо пересекусь с Райогнаном в мире истинном, либо мы попрощались в белой комнате навсегда, я закрыла глаза и отдалась на волю музыке, ощущая пробивающиеся через темные тучи лучи весеннего солнца на лице и веках, пока по щекам мучительно стекали слезы. И даже если я, как мечтатель, что-либо делаю для мира своим складом ума и стремлением к недоступной звезде, я все равно слишком потеряна и блуждаю во тьме. Может быть я, может быть ты… Тот, кому под силу спасти меня от Тьмы, никогда не появится в моей жизни. Значит, еще одной пропащей душой на небосклоне будет больше».
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Жанка — хорошая девчонка. Хотя бы тем, что моя полная противоположность. Жанка высокая, почти два метра ростом, у нее прекрасная фигура — песочные часы, а еще Жанка — загорелая блондинка с голубыми глазами, мечта всех мужчин на земле, и что самое главное — Жанка всегда на позитиве. Как-будто бы при рождении Жанки Солнце специально улыбнулось так ясно, что его луч проскользнул в палату родильного отделения, умилился тому, насколько милый ребенок появился на свет и решил в ней поселиться раз и навсегда. И с тех пор этим лучом Жанка освещает всё, на что кинет свой взгляд, а ее радости и жизнелюбия хватает на то, чтобы спасать души, увязнувшие в пучине депрессии. Души вроде моей. Сегодня Жанка хочет поплавать, поэтому бесцеремонно будит меня с раннего утра, пока я все еще предпочитаю дремать в блаженных объятиях Морфея, не понимая, какого Аида с меня срывают одеяло и учтиво пихают в бок. Ах ну да. У Жанки же запасной набор ключей, который я сама ей дала. Грех теперь жаловаться. Пока я бурчу что-то невнятное, отправляясь в душ, чтобы окончательно проснуться, Жанка ловко орудует на моей кухне, и, закутанная в банное полотенце, я уже попадаю в теплые объятия ароматного чая и свежего пирога с семгой. Ах да. Вот, в чем Жанка еще — идеал. Чудо-женщина. Она способна есть все, что угодно, не набирая лишнего веса. И опять же в отличие от меня. Я пытаюсь воспротестовать, уже мысленно в голове подсчитывая калории, но только мне стоит открыть рот, как Жанка, подленько хихикая, затыкает мне его куском пирога. И вот, скажите на милость, как на такую сердиться?.. Уже через двадцать минут мы сидим в белом мраморном бассейне, от краев до краев заполненном прозрачной и ярко-голубой, словно Жанкин купальник, водой, по-немому уставившись в небо. — И давно так? — Я ошалело тычу пальцем в форменное «безобразие» (на самом деле для меня все — безобразие, что не вписывается в мою привычную картину мира; и вот поди ж ты: вампиры, оборотни, колдуны, зомби и путешественники во времени в нее уже давно прекрасно вписались, а вот озеро на небе — нет) над нами. Жанка пожимает плечами, надвигает поглубже соломенную шляпу на свою золотую во всех смыслах голову, нахально улыбаясь, смотрит на меня из-под темных очков и выдает убийственную фразу: — Наверное, с тех пор, как я решила, что сегодня будет именно так. У меня только челюсть падает (и благо не на дно бассейна — есть еще шанс ее поднять): — Я, конечно, догадываюсь, что ты крута, но ведь не настолько, чтобы менять реальность в угоду своему воображению. — Ну, а ты придумай другое объяснение, почему сегодня так. А пока не придумала, у меня полное право считать это своей заслугой. Да и пусть считает. Хрен бы с ней. Я завороженно гляжу на оранжевый закат вверх тормашками, на бассейн, на себя и Жанку, на деревья, на асфальтовую дорогу, такой же асфальтовый тротуар и его прохожих в небе, которое колышется и рябит, словно гладь воды, отражая все, что видит внизу. Перевернутый вверх тормашками мир — воистину странное зрелище. — Смотри. — Нарушив молчание зовет меня Жанка, попивая красное вино из бокала, невесть откуда материализовавшееся в ее руке. — Вот ты считаешь себя вечным нытиком, что, в каком-то смысле правда, но в каком-то и нет. А ведь, кроме тебя, меня, сколько еще по тротуару у автодороги ходит прохожих? И никто из них не замечает, что вместо неба у нас самое настоящее озеро, которое, вопреки законам гравитации, не стекает вниз, на наши еще не вполне, но уже скоро счастливые головы. И много теряют, надо сказать тебе, мой блистательный нытик. — Давай ставки что ли сделаем, посмотрит кто наверх — нет. — Мне уже даже все равно на то, что и я пью вино, которого только минуту назад не было ни в моей руке, ни в перламутровой беседке за нашими спинами, ни в бассейне, ни в потайном кармане купальника Жанки, из которого, она, вероятно, вытащила и озеро в небе, и свой бокал вина, и мой до кучи. — Смотри-и-и-и. — Я еле дышу, но выдыхаю с азартом. По серой, как мое извечное настроение, дороге, идет пожилая женщина в коричневом кашемировом пальто с черным зонтиком подмышкой. Дала бы ей лет шестьдесят, как минимум. Но ее темно-русые волосы по плечи еще не тронула седина, потому создается вполне реалистичное, но все ж таки ложное ощущение, что она чуть моложе своих лет. Женщина остановилась, задрав голову, и примерно минуту взирает на оранжевый закат в водной глади неба, на перламутровую беседку, двух девчонок в голубом и розовом купальнике, деревья, автодорогу, тротуар и прохожих. Затем, всплеснув руками, она легко и быстро сбрасывает с себя тяжелое осеннее кашемировое пальто, открывает свой черный зонтик и принимается плясать, крутя верным защитником от дождя и размахивая им во все стороны, при этом не забывая громко хохотать. Женщина танцует то подскоками на одной ноге по кругу вокруг самой большой лужи, то с размаху влетая в самый ее центр, не пугаясь брызг, то волчком вращаясь вокруг своей оси, крутя зонтик в обеих руках, то кладя руку на его поверхность и вальсируя с ним, словно с кавалером. В каждом ее движении поровну нелепости и грациозности, и пляшет эта чудесная, обласканная суровыми взглядами прохожих, тридцатилетняя женщина, зачерпывая туфлями лужи, поднимая брызги чуть ли не до неба-озера, этот нелепый и чудаковатый танец обрадованной обезьянки, словно богиня. — Увидела! Надо же! В немом восторге, я поднимаю фотоаппарат и делаю пару снимков. Разумеется, небо на них выходит обычным — никакого озера и отражений, зато неподражаемый танец случайной прохожей запечатлелся на все сто. Ко мне подходит Жанка, смотрит в объектив, и мы обе отчего-то начинаем смеяться в голос, преисполненные такого счастья, какое называют настоящим и искренним… Неделю спустя мы сидим на краю все того же бассейна, болтая ногами в воде, по-прежнему, под озерным небом. Если уж Жанке так нравится, пусть будет так. Пусть будет так, как хочет она. Задумчиво глядя вверх, я произношу почти севшим от непонятного счастья голосом. — Мне снился кошмарный сон. Уже привыкшая к подобным рассказам Жанка и бровью не ведет, не выдыхает вялое «опять», а бойко интересуется: — Что снилось, блистательный ты мой нытик? — Что я проснулась, хожу, живу, работаю, а небо надо мной обычное. И что еще более убийственно, тебя там нет. Нет ни тебя, ни твоего вечного оптимизма, который меня так здорово лечит. Представляешь, какой ужас? Не хочу, чтобы больше было так. Мир, отменивший Жанку, слишком суров для выживания. На что Жанка согласно кивает, также отдавая себе отчет в том, что мир без нее — досадное недоразумение, отпивает из бокала красное вино и заговорщицким тоном произносит. — То, что приснилось, самое время забыть. А мы… Что мы. Мы могли бы вечно так сидеть…
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Автопилот, что на бешеной скорости нес меня сквозь толпу обнаркоманенных, свихнувшихся в грохоте музыки, простреленных током насквозь в танцах, подозрительно напоминающих приступ эпилептика, посетителей рейва, остановил меня только на выходе из клуба 77. Повеяло ночным и теплым сиднейским воздухом, в котором острым ароматом разлилась приторная сладость. Втянув запах в ноздри, я затормозила, оправила на себе кожанку, сделала несколько шагов от двери в синей, потертой стене с выделяющимися кровавым на ней цифрами 77, и чуть не столкнулась с тремя людьми, застывшими посреди полупустынной ночной дороги, и не в меру громко выяснявшими отношения. В одном из них — высоком и худощавом, как шпала, одетом в неприметный коричневый пиджак, линялые джинсы и такую же коричневую кепку, я безошибочно распознала Колина Манкуси. Дядюшка Колин. Один из лучших друзей отца, практически его правая рука. Человек, который души во мне не чаял, пока я еще была ребенком. «Мелочь Тици» — так он меня называл. Но так как это каждый раз сопровождалось его широкой улыбкой, желанием потискать меня и угостить конфетой, мне и в голову не приходила мысль обижаться на «мелочь». Да и к тому же, мелочь еще не осознает, что слово «мелочь» может быть обидным. Вот и мне было абсолютно все равно. Возле него отиралась Кирсти Энн Макфи. Как и всегда — вызывающая, вульгарная и до невозможности отвратительная. Туфли на каблуке, леопардовая юбка-мини, только подчеркивавшие кривизну ее ног, молодежный топик, из которого торчали наружу все ее омерзительные прелести и розовая кофточка поверх. С ушей ее — невыразимо большие — свисали длинные золотые кольца. Можно было бы еще вульгарнее, да ярко-розовая помада, довершившая ее внешний облик вдобавок ко всему вышеперечисленному, позволила носительнице перевалить за всевозможные пороги, за которыми любой потенциал выглядеть хуже был загублен на корню. В их кругу был еще один мужчина примерно лет под пятьдесят, который ранее был мне не знаком, хотя и вся эта компания была известна мне практически с пеленок. Светлые и уже седеющие волосы, серо-голубые пристальные и глубокие глаза. Одет он был в серый, слегка помятый костюм, да и сам имел весьма помятый вид. Рукава пиджака и белой рубашки были закатаны до локтя, а в руке он держал бокал с белым вином. Весь вид и поза его были болезненно помутневшими в плену алкогольного опьянения, но глаза излучали внутренний свет кристально чисто. — Кирсти… Ты же знаешь о моих проблемах. Дай мне еще отсрочку. Я не смогу выплатить двести штук к завтрашнему дню. — Да позволь уже на пальцах его роже с этой блядской улыбкой в совокупности объяснить какое количество чертового времени он уже нам должен эти двести штук, и что Мик не прощает долги. Я уже прямо мечтаю выбить из него все дерьмо его тщедушной душонки пинками по морде. — Прорычал Колин, но Кирсти высоко подняла указательный палец. — Тише, Кол, нас могут услышать. Физиономию его мы портить не намерены. Пока что. Мик только вчера сказал, что на следующей неделе мы уже вполне сможем приступить к отрезанию пальцев. Пальчик за пальчиком за каждый день просрочки в качестве пени. А до следующей недели он еще милостиво согласился дать ему время. Так что табло его пусть будет в приличном человеческом виде. Муж хочет, чтобы он представлял его в суде. Ты же ведь в курсе, что недавно тело Найджела вытащили по кускам из-под асфальтового гроба, и мой дорогой супруг — первый подозреваемый в убийстве. И он хочет видеть в своих защитниках человека, который ему должен двести штук. Так надежнее. Он просил поберечь мордашку, которая будет его представлять, но также добавил, что для того, чтобы быть барристером, иметь все пальцы на руках ему не так уж и необходимо, так что если он не приступит к выплате в кратчайшие сроки, вскоре мастурбировать для него станет непосильной задачей. А сейчас. Ну что же. Сейчас можешь отбить ему почки. Или селезенку. Что пожелаешь. Все в твоих руках, мой дорогой. — Мачеха обворожительно улыбнулась Колину и села в припаркованную у тротуара машину. Проводив тоскливым взглядом машину Кирсти, удаляющуюся за линию горизонта, Колин обернулся к своему единственному оставшемуся в ночи собеседнику и сбил его с ног ударом колена под дых. — Кол, мы же цивилизованные люди. Давай решать дела… — Заткнись, Кливер, я не в настроении. — Дядя моего детства отмолотил блондина ногами с остервенением, вложив в пинки всю силу своей разгоревшейся злобы, и напоследок пообещал, что если его собеседник не начнет выплачивать долг в обозримом будущем, он — труп. Затем он удалился вслед за Кирсти на своем железном коне. Я вытащила последнюю сигарету из кармана, пачку из-под которой выкинула еще днем, и закурила, пустив кольцо сизой дымки в воздух. Мальборо. Крепкие… Этот проштрафившийся должник попал в огромную жопу и валялся в нескольких метрах от меня на тротуаре, виноватый перед моим отцом. Да мы с ним практически близнецы по духу, учитывая в какую жопу попала я. Моя жопа была ничуть не лучше. И при этом отец еще даже не знает об этом. И неизвестно, как отреагирует, когда узнает. Какой пиздец, твою ж… Ночь. Улица. Курю. И побитый блондин на обочине шоссе. А еще говорят красивые мужики на дороге не валяются. Им просто еще по почкам не въебывали, потому и не валяются. Меня настолько занимало мое дерьмо в данный момент, что мне было даже практически похуй, что я впервые с момента моей нежной влюбленности в Гевина, которая давно уже канула в Лету, признала кого-то красивым. — Кто здесь зажег пожар?.. — Блондин уже превозмог боль и встал на ноги. Нестройной и косолапой походкой в стиле елочки он направился в мою сторону, сверкая ослепительной улыбкой. Я усмехнулась в нос, докуривая сигарету. — Слышала и более оригинальные шутки о моем цвете волос. — Умоляю, скажи, что есть закурить. — Эта была последней. — Я зашвырнула бычок в урну с угрюмым видом. Я абсолютно не была расположена к светским беседам с неудачниками, задолжавшими моему отцу. В своем наркотическом бреду я просрала то, что и у папаши проблем, как оказалось, по горло. Например, подозрение в убийстве. А сейчас Гевин и Кирсти с легкой руки подсунули ему еще одну. В лице его пробывшей несколько дней в отключке дочери, которую тоже, возможно, уже подозревают в убийстве. Если Мик Корелла в ярости — лучше еще больше его не бесить. Столько неприятностей на одну голову в короткий промежуток времени — отвратительный формат. — Вечер не задался?.. — Ну разве совсем на чуть-чуть побольше, чем твой. — Я невесело усмехнулась. — Проблемы с парнем?.. — Блондин поднял одну бровь, выжидательно уставившись на меня. Решив опустить то, что я — подозреваемая в убийстве наркодилера, я вытащила из себя лишь часть правды. — Да. Этот сукин сын подставил меня. Подставил по-крупному. А я ему доверяла… — Вот, что бывает, когда юнец молод и зелен. Взрослые сознательные люди не подставляют своих женщин. Они скорее подставят себя, но спасут даму своего сердца. — Он все еще нахально ухмылялся, а алкогольный амбре, исходивший от него, заползал мне в ноздри, проникал в мозг. — Если это была попытка пикапа, то пока на слабую троечку. А улыбке этой твердый кол. Я не из тех. Можешь не надеяться, а то по роже я уже вижу, что ты там себе напридумывал на этот вечер. Я не с твоей планеты, мужик. Когда ты узнаешь, кто я, ты поймешь, насколько далеко тебе стоит от меня держаться. — И что же за страшное имя таит эта огнедышащая матерь драконов?.. — Не смотря на все, что я сказала вслух о его улыбке, блондин никуда ее не дел, исподлобья весело поглядывая на меня. Я прыснула в сгиб локтя, но внешне и виду не показала. — Летиция Корелла. Я — дочь Мика, который, как оказалось, бич твоей жизни. — Оооо… — Разочарованно сник мой собеседник. — Тогда и впрямь не судьба. Я и не знал, что у него есть дочь… — Нуу, она у него есть, пока не валяется в наркотическом угаре без сознания. Так что серединка на половинку. — Ну раз так, то, может, добавишь пару ударов за то, что я, негодяй, не плачу деньги честным людям?.. То, что сделал Кол, было совсем не больно. Вон даже ни одного синяка не осталось. — Для пущей убедительности он обвел пальцем вокруг своей физиономии, а в голубых глазах заплясали бесенята. Я все-таки прыснула со смеху. — Меня не трогают дела моего отца. Его долги — его проблемы. А ты просто какой-то такой долбанутый. Настолько, что кто тебя только терпит. — Только моя бывшая жена, да и то потому что она — психолог, и я для нее — что-то вроде проекта — шанс искупить свои грехи за то, что она с сыном осталась одна. Ну и сын, потому что ему от меня некуда деваться. Раз уж я еще не успел представиться — меня зовут Кливер Грин. — И где ж ты живешь, Кливер Грин?.. — У меня квартира над баром Пикколо. Постой, ты хочешь сказать, что передумала?.. — И он снова пустил в ход свою, по его мнению, весьма очаровательную улыбку. — И не мечтай. Слишком много зла за один вечер. Я просто хочу отвлечься. Подвезти кромешной ночью избитого должника моего отца до дома вроде как должно дать моей карме несколько баллов. Сегодня моя карма в огромной жопе, Кливер Грин. И таких огромных жоп ты еще не видал, даже учитывая, насколько легко вероятно тебе этой своей нелепой улыбкой уговорить юных дамочек вроде меня, только интеллектом, не превышающим интеллект ананаса, на ночевку в твоей койке…
***
Всю ночь пытаясь урегулировать хаос в голове, я провела, блуждая по улицам города, а в шесть часов тридцать минут был открыт бар Пикколо, у которого я оставила припаркованной свою тойоту вечером, когда отвозила этого Грина домой. Я пропустила около шести чашек кофе, и адреналин в крови не позволял мне ни уснуть, положив голову на стол за просмотром трансляции сиднейских утренних новостей, ни вернуться домой. Полагаю, вечерний незнакомец все еще крепко спит, либо уже поднялся на свою работу. Даже в его жизни, полной неразберихи, шантажа, угроз, вечных долгов, было некое подобие стабильности, в отличие от моей. Я не знала, что скажет отец, узнав о том, что, возможно, меня скоро посадят. За преступление, которого я даже не совершала. И я боялась. Я боялась не быть пойманной и осужденной. Я боялась реакции отца. Мик Корелла — демон преступного мира в Сиднее. Мик Корелла не щадит ничьи просчеты. Даже его горячо любимой дочери. Возможно, если бы я с ним поговорила и прояснила ситуацию, подала ему на блюдечке с голубой каемочкой все, что знаю сама: о том, как Кирсти и Патрис задумали упрятать меня за решетку, он бы мне и поверил. Но для этого нужно начать с чего-то вроде: «Папа, привет. Как дела?.. Тут такая херня, что меня ищут полицейские шавки, потому что подозревают в убийстве наркодилера». Начало уже звучит так, что снять с меня скальп вроде бы кажется не такой уж плохой идеей. И успею ли я приступить к правде — такой, какая она есть на самом деле: «Ты ничего такого не подумай. Просто грязи, которую ты зовешь своей женой, надоело мое присутствие в твоей жизни. Она решила меня слить, поэтому подослала свою племянницу, которая подначила недоразвитого головой Гевина убить дилера, который начал выебываться, а потом в коридоре громко произнесла мое имя, так что его, наверняка, слышали все соседи. Ты же мне веришь, папа?» до того, как от меня останется мокрое место?.. Разумеется, я была уже взрослой девочкой, но даже взрослые девочки боятся таких отцов, как Мик Корелла. Больше суда, больше пожизненного заключения, больше тюрьмы, больше самой смерти. Какой есть выход из этого дерьма?.. Какой?.. Выход не шел в голову. Зато к полудню, когда я опрокинула в себя все содержимое кофе-машины кафе-бара, в окончательно осоловевшую от кофеина голову пришла другая мысль. Надо было замести следы. Да. Это было рискованно возвращаться на место преступления, но если не останется ни одной улики, указующей на то, что мужика грохнул Гевин, то не будет и повода в чем-то обвинять меня. Трясущимися руками достав телефон из кармана кожанки, я набрала номер Дентри. Полдень, а этот придурок сонный. И как ему только удается спать, когда он обосрался, совершив убийство СВОИМИ РУКАМИ, а я потеряла покой, даже ничего не сделав, просто попросив достать мне ебучий кокс, не создавая при этом дополнительных проблем. — Тици, который час?.. — Час решения заваренных тобой проблем. Через сорок минут жду тебя в баре Пикколо в Кингс-Кросс. У тебя есть ровно сорок минут, чтобы встать с дивана, привести себя в чувство и приехать. — Я раздраженно нажала на отбой, не желая слушать возражений. Он приехал, опоздав на три минуты. Собирался подойти ближе и поцеловать меня в щечку, но я выставила руки вперед и указала ему на стул. Он сел, кажется, целую вечность листал меню, прежде, чем сделать выбор в пользу салата «Цезарь», и, наконец, окинуть меня беглым взглядом. — Боже. Тици, да ты на привидение похожа. В чем дело?.. Я только покачала головой. Слепому не покажешь, тупому не докажешь. — Я не спрашиваю, почему ты спал, грохнув кого-то и оставив за собой след, и тебя причины моей бессонницы трогать не должны. Мне нужно знать, где вы оставили труп. — В его квартире. — Орудие убийства?.. — В его груди. Мы торопились. Я попыталась заржать, но вышло слабо. На троечку. — Не буду повторять, что ты — дебил. Полагаю, что это уже ни для кого не новость, даже для тебя. Рискуя всем, я хочу, чтобы ты меня отвез туда. Заметем сраные улики и свалим. Иначе мне пиздец. А если мне пиздец, то я за собой и тебя уволоку, и шалаву Патрис. Если вас и не посадят, я из тюрьмы доберусь до вас и перекрою вам дыхание. Найду способ. Есть у меня пара трюков в рукаве. И ты за рулем. Я всю ночь не спала. С тех пор, как я пристегнула ремень безопасности, в течение минут двадцати не было слышно ни звука кроме шума двигателя и соприкосновения колес с асфальтом. Первым его нарушил Гевин. — Я был расстроен, когда ты убежала. Вышел за тобой, пропустив пару бокалов. Ты в это время садилась в машину, а вместе с тобой какой-то мужик. И давно это у вас? Дело ведь совсем не в том, что я тебя расстроил убийством дилера, да?.. Ты давно уже зовешь меня придурком, безмозглым тупицей, и я думаю, что если бы я не доставал тебе кокс, ты бы меня еще раньше бортанула, не правда ли?.. Кто был в твоей машине, Тиц?.. — Не твое собачье дело, Гев. — Как давно это длится?.. — Он резко вывернул руль на повороте и затормозил так, что по инерции меня швырнуло вперед, впечатало в сидение, а уже потом мы встали у обочины трассы. — Я не должна тебе никаких объяснений. Особенно в тот день, когда выясняю, что меня посадят из-за тебя, долбоеб!!! Нет нас! Слышал? Больше нет, тупой осел! И в этом ты сам виноват!!! Всю ночь и утро я пребывала в состоянии подавленности и уныния, а сейчас внезапная волна ярости, спровоцированная выбросом адреналина во время резкого торможения, затопила меня с головой. В нахлынувшем ощущении бессмысленной жестокости я кинулась на источник всех своих проблем. Я лупила его по башке, вцеплялась ногтями в кожу лица до крови, таскала за темные вихры и готова была вонзить в его глотку зубы, как бульдог, и так держать, пока моя жертва, наконец, не остынет. Но в какой-то момент времени меня внезапно отпустило, и я откинулась на спинку сидения. Не знаю, сколько времени прошло прежде, чем мы въехали в Рокдейл на Кинг-стрит. Красиво причесанная улочка с зелеными деревьями и аккуратными домиками, включая краснокирпичный, что находился в ста шагах от нас, могли бы обмануть любого путешественника, но отнюдь не местных жителей, которые прекрасно знали, чем дышит этот пригород. — Это здесь. — Гевин указал на входную дверь в причудливое наполовину желтое, наполовину розовое кирпичное здание. Домик для Барби… Барби, которая увлечена амфиташками, спайсом или чем потяжелее. Что тут скажешь. Колыбель цивилизации… Лестница дома повидала многое за свой жизненный путь. Почти бесшумно мы поднялись на второй этаж. В темноте проскользнули по другую сторону открытой двери, и в такой же темноте прошли из гостиной в комнату наощупь по стенам. На ковре в неясном матовом свете недавно взошедшей Луны, лившемся из окна, темнело багровое пятно запекшейся крови. Труп исчез. — Какого…? — Только и успела спросить я, когда в комнату с шумом ворвался вооруженный отряд полиции Нового Южного Уэльса. — Гевин Дентри. Летиция Корелла. Вы арестованы за убийство Далтона Уоррена. У вас есть право хранить молчание. Все, что Вы скажете, может и будет использовано против вас. Когда наручники холодной змеей обвились вокруг моих запястий, я поняла сразу три вещи. Первое: нас ждали в засаде, и мы пришли прямо в теплые ручки полиции. Второе: теперь я в полной жопе, и это больше не надуманная теория. Третье: даже если я выживу в тюрьме, когда я ее покину, отец меня убьет и скинет мое тело с моста Харбор прямо на дно залива Порт-Джексон…