Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ 〤 vk.com/public133717533
четверг, 02 марта 2017
Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ 〤 vk.com/public133717533
вторник, 28 февраля 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Теперь и геометрический
воскресенье, 26 февраля 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ты можешь сломать, но не сломить.
Я возненавидела весь мир, чтобы его любить сильней.
Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ 〤 vk.com/public133717533
Я возненавидела весь мир, чтобы его любить сильней.
Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ 〤 vk.com/public133717533
вторник, 21 февраля 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Обзор мест: День четырнадцатый.
Планируемая дата: 21.02.2017.
Планируемая дата: 21.02.2017.
понедельник, 20 февраля 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Любой прекрасен. Время не лети, пощади...
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Иногда, чтобы увидеть красоту и ехать никуда не надо. Достаточно в обеденный перерыв выйти с работы и сделать несколько шагов, и вот уже оно. Бери, снимай!
#хрампреподобногосергиярадонежского #москва
#хрампреподобногосергиярадонежского #москва
четверг, 16 февраля 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
» Дрожу, покрываясь мурашками, чувствую твои холодные мертвые глаза, крадущие жизнь из меня.
» Не смей смотреть Ему в глаза сегодня ночью,
Так как ты танцуешь с Дьяволом.
Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ 〤 vk.com/public133717533
» Не смей смотреть Ему в глаза сегодня ночью,
Так как ты танцуешь с Дьяволом.
Автор Ольга Майская для сообщества 〤 נαcκαʟ 〤 vk.com/public133717533
понедельник, 13 февраля 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
… Я приперла ее к стенке. Сумасшедший пульс галопом мчался по ее отравленным венам, а взгляд был исполнен такой ненависти, что, пожалуй, никакое очищение от скверны не дало бы нужного результата. Моя девочка гнила душой. Очень жаль. Придется испробовать методики Мессира на этом трепещущем сознании. В конце концов, что я теряю?.. Может, уже к середине испытания экс Лора Уилсон захочет блевать от мысли о своем единственном. Если нет — просто сотру ей память, будто ничего и не было. Но, на самом деле, нет — вариант проигрышный. На мне-то это сработало на все сто. Взяв провинившуюся чувственным контактом со скверной за шкирку, я выволокла ее из нашей уютной комнатки. Для Корины моя пещера, хоть она и орала постоянно, что это тюрьма, была курортом, по сравнению с тем, какие мрачные секреты это место хранит в других своих отсеках, о коих моя подруга даже и не подозревает. Нажав на замаскированную под камень панель, я втолкнула ее в тусклое и мрачное помещение. Боги. Я вздрогнула. Даже стоять в этой камере пыток было для меня испытанием, вспоминая через какие круги ада Мессир меня здесь провел. Я сжала руки в кулаки, так что ногти впились в кожу, оставляя маленькие ранки. Крик. Он прорезал мое сознание, как тонкое и смертельно острое холодное оружие. Еще один. Вопль, что закладывал уши. Огонь. Меня полощет изнутри. Воздух внезапно заканчивается в легких, и я уже достаточно близка к панической атаке, которую не могу себе позволить в данный момент. Со мной здесь подружка вампира, которой надо прочистить мозги…
Голос Мессира режет по ушам. — Будь безжалостна, солдат. Сегодня я разрешаю тебе пропустить ее через адскую физическую боль. Сделай все необходимое, чтобы грешное сладострастие стало ненавистью. Иначе ты знаешь, что ждет тебя. И, может быть, даже Зела.
Огненная вспышка разрывается в мозгу, и я падаю на колени, ослепленная ей, лишенная ей всех чувств и ощущений.
— Мессир, нет, нет, куда Вы тащите меня… Мессир, пожалуйста, Мессир, проявите милосердие!.. Мессир, прекратите, я больше не выдержу! Неее-ееее-ееет!!! Нет, что угодно, Мессир, умоляю, только не снова пытки!!!
— Заткнись, животное. Ты здесь, чтобы служить и выполнять команды. — Бледная рука моего мучителя жестом дала знак своим приспешникам, которые силой усадили меня, брыкающуюся и вопящую, в кресло, заключив мои руки и ноги в металлические объятия подлокотников, а голову — в металлическую корону, всадив в мою вену иглу капельницы. Короной назывался стальной обруч, стискивавший мне виски. Один из приспешников Ксандера подкрутил какие-то винтики у этого пыточного инструмента, и, тотчас же, с десяток острых игл впились мне в затылок. Немыслимая по силе боль разорвала сознание, как время истончает старое тряпье. Кресло чуть опустилось назад, так что теперь я словно бы находилась в кинотеатре. Щелкнул проектор, и на экране появилась фотография достаточно омерзительного и отталкивающего внешне Ворона в профиль. Темные волосы, собранные в хвост, золотая серьга в ухе, холодный взгляд тирана, длинный и острый нос, мерзкая и самодовольная ухмылка того, кто получает от жизни все.
— Кто это, Дэна?! — Раздался обманчиво баюкающий голос Мессира прямо возле моего уха. — От твоего верного ответа зависит то, как скоро ты выйдешь отсюда пить кофе в соседнюю комнату и играть в нарды с моей девочкой.
— Король этого мира…
— Ответ неверный. — Ледяной голос скрежетнул в моем сознании, а затем Мессир подкрутил пару винтиков сзади «короны» и нажал на какой-то рычаг. Если я думала, что десяток игл пару минут назад — это больно, то я и примерно не представляла себе, что есть боль. Весь череп объяло огнем, прошило все нервные окончания в голове. Мой крик должны были слышать абсолютно все. Где же Корина… Она должна прийти и остановить это. Я же помогала ей, когда это было в моих силах. Когда я еще была Андреа. Она ведь спит сейчас в соседней комнате, почему она этого не слышит?..
— Потому что стены герметичные и не пропускают звук. — Пустым и безжизненным тоном ответил Мессир в моем сознании.
Пытка прекратилась. Я больше не ощущала игл в своей голове. Зато прекрасно ощущала мокрые волосы на затылке. Кровь… Я бессмертна. Они не могут меня убить. И это сейчас стало моим худшим кошмаром. Я буду регенерировать, а они — причинять мне боль вновь и вновь. И это не закончится, пока они не склонят меня к тому, чтобы я причинила ей боль. Самую сильную боль. Ребенку, который живет одной лишь любовью в этом мире. Дышит ей, наполняется ей, умирает за нее.
— Солдат Тефенсен, кого ты видишь на экране?.. — Мессир, не изменяя своему хладнокровному тону, снова повторяет свой вопрос.
— Мужа Лоры Уилсон.
Что-то случилось. Мессир потерял самообладание. Его голос лихорадочно дрожал, проклиная меня, в бессильной ярости. Новая вспышка боли перечеркнула все мои бледные представления о боли, испытываемой мной пару минут назад. На этот раз шипы выехали и из спинки кресла, впиваясь в спину. Спина, шея и голова. Как курица на гребаном вертеле, которую тыкают ножами, чтобы проверить, достаточно ли она спеклась. Слезы ручьями стекали по моим щекам. Любой смертный на моем месте уже умер бы от болевого шока. Как же дитя дракона завидовало этому несуществующему смертному. Иногда бессмертие и сила — адские проклятия.
— Он — не ее муж!!! Он не будет ее мужем!!! И не должен быть!!! Неужели так трудно произнести заветные слова?!! Или и ты клюнула на его черное обаяние, животное? — Сорвавшийся голос Мессира хрипел и мерзко дребезжал в бессильной ярости. — Если последний ответ не будет правильным, я оторву твою тупую башку от твоего тела, и мы посмотрим, как при всем бессмертии она будет прирастать, выкинутая в океан на съедение акулам. Но сначала ты посмотришь на то, как умрет твой добренький Зел. Кто на экране, животное? Кто???
Острые шипы ворвались в мою голову, шею и спину раз двадцать прежде чем меня вырвало кровью прямо на себя, потому что оковы не давали мне ни единой надежды на маневр наклона к полу, и я не подняла обожженный ненавистью взгляд на объект на дисплее. — На экране педофил, насильник и убийца. Вампир, заражающий девушек болезненной скверной одним лишь половым контактом. На экране тварь, убившая Дерана. На экране ублюдок, изнасиловавший мою подругу в двенадцать лет, на экране пытавшийся и меня, когда я была еще совсем ребенком…
— Последний вопрос и с тебя достаточно, милая Дэна. — Склонившись ко мне и почти нежно заправив мою золотую прядь волос, испачканную кровавой рвотой, мне за ухо, он улыбнулся, и в голубых глазах мелькнули веселые искорки. — Что ты с ним сделаешь?..
Не слушавшимся меня языком я тихо прошелестела. — Я не смогу снова причинить боль любви всей ее жизни. Я вытащила его из ада. Больше я так не поступлю с ней. Даже в отрыве от него сейчас ей дает силы жить то, что он в порядке. Она с ума сойдет…
— Ты просто недостаточно мотивирована. — Мессир улыбнулся и велел кому-то щелкать кадры на экране. Больше никакие иглы не пронзали мое тело. Я только смотрела. Монтаж ли этот снимок, можно было только догадываться. На одном из них кровосос поставил ногу на голову мертвого Зела. Зеленоватые и шелковистые волосы моего любимого разметались по земле, а на губах застыла мука кривым искажением. Затем был кадр, на котором он с все той же паскудной ухмылкой и мордой, вымазанной кровью, возвышался над телами Мариуса и Тауны дель Конте. Да, я оставила Андреа дель Конте позади. Она была мертва, но видеть смерть родителей, которых помню, как своих, видеть того, кто убил их, было просто невыносимо. В отличие от фото с Зелом, смерть моих бывших мамы и папы не была монтажом… Огонь полоскал легкие. По игле капельницы, что до сих пор не была использована, в мои вены вкачивали какую-то кислоту, что расплавляла все живое внутри меня. Снова смена кадра — как он убивал Дерана. Какой-то ублюдок даже снял видео, но не помог моему милому Волчику спастись. Тело Дерана было разорвано на куски. Я взвыла от невыносимой боли. Огонь внутри полоскал все органы и сворачивал мой мозг, словно листок тлеющей бумаги. Дрожа в эпилептической агонии, всеми импульсами своего обессиленного тела я хотела отвернуться и не смотреть, но наемный убийца и его жуткое оборудование, не позволяли мне этого сделать. Вырезанные деревни. Горы сотен, тысяч трупов. Везде он, торжествующий ублюдок. Женщины, дети, никто не пощажен. Обезглавленные, с пустыми глазницами, разорванными глотками, порваны на куски. Граф Дракула был аватаром Дьявола последних столетий на земле. И все же в нем что-то было. Не смотря на всю боль агонии, я гордо вскинула голову, не покоряясь. — Я знаю все это. Но и в нем есть свет. Она делает его лучше. А того, в ком есть капля света, еще можно спасти.
— А это видео на десерт было. — Рассмеялся Мессир. — Я знал, что ты начнешь лепетать ее словами о любви, животное. Наслаждайся просмотром.
Я не представляла после всех явленных мне мерзостей, что увижу нечто еще более отвратительное. Мессир отвернулся, стиснув зубы. Слишком был неравнодушен к худенькой фигурке девочки-подростка в розовом ситце на алтаре.
— Отпустите меня домой, к маме и папе. Пожалуйста, Мистер. Пожалуйста. Я устала, я замерзла, мне холодно, я хочу к родителям, Мистер. — Крошечные беззащитные кулачки тщетно молотили в воздухе, пока двенадцатилетняя девочка плакала от бессилия.
— Я буду твоим папочкой, моя крошка. Тебе незачем искать своих старых родителей. Я буду твоим всем. Целым вечным миром. — Его возбужденный голос дрожал, пока ублюдок лапал маленькую грудь двенадцатилетки через прозрачный ситец.
— Выключи!!! Не хочу это видеть. Я знаю, что он ее изнасиловал. Зачем смотреть на это?!! — Я извивалась, как бешеная, в кресле, пытаясь отвернуться или закрыть глаза, чему мешали металлические распорки, удерживавшие мои веки открытыми.
— Этот момент напоминает мне самому, почему я хочу лютой смерти для него, чтобы и в аду ему покоя не было. — Все еще дрожа голосом, произнес Мессир. — Он — не просто убийца, и садист, и насильник, и псих. Его извращениям нет конца.
— Кровь в твоем теле так пульсирует — так и просится освежить мое пересохшее горло. Но и хочу я тебя, моя маленькая бабочка, так, что нет сил больше ждать. — Почти ласково разведя ее колени и одним рывком лишив ее белья, он склонил свою оскаленную пасть к низу ее живота, попеременно пуская в работу над ее лоном пальцы, язык и острые, как ножи, клыки, наконец, намертво впившись, высасывая кровь из самого чувственного места под истошные вопли девочки.
— Свет? Любовь? Все еще так думаешь?.. — Омраченным голосом спросил Ксандер. Шприц с капельницей вытащили из моей вены, оковы тоже пали. Выпрямившись во весь рост, я уже не чувствовала боли. В сознании все затуманилось поволокой тьмы.
— Я раздавлю его череп голыми руками, Мессир. Он будет страдать. За все. — В данный момент в моем взгляде не было ничего живого. Только слепая ярость и желание убивать. Что бы ни делал со мной Мессир, чтобы перекроить мои мысли, и я это только сейчас осознала, было единственно верным, что со мной происходило за всю жизнь. Раздавленный череп Зела, обезглавленные мама и папа дель Конте, вырезанные деревни, разорванный на кусочки Деран и похабное надругательство над моей подругой — еще ребенком. Не имело больше никакого значения, какие розовые сопли развесит из-за него Корина. Убить его — единственное верное решение, принятое в этой сети миров и принятое мной…
Я выдохнула и медленно пришла в себя. Позже Мессир оставил мне совершенное орудие, чтобы я могла пытать сама. Пытать, но не убить.
Закрепив тело подруги в кресле, в котором некогда сидела сама, я опустила ее руки и ноги в резервуар с прохладной жидкостью.
— Боже. Да я же сейчас умру от страха. Ты решила меня помыть. — Корина снова испепелила меня взглядом, полным отвращения, закатив глаза.
— Смотри. Уже скучаешь по нему с того отвратительного свидания в осоке? — Я включила проектор, и на экране появилась самая первая фотография чудовища, под которую меня пытал Мессир, повторяя один и тот же вопрос, требуя сказать, кто это.
Она дернулась и замерла. Как в сеть попала, не в силах отвести взгляд от экрана, впиваясь взглядом в каждую деталь фотографии. Я обреченно вздохнула. От такого быстро не избавишься. У этой собачки Павлова нужный рефлекс появится нескоро.
Она с шумом выдохнула, а потом истерически взвизгнула от невыносимой боли.
Изображая улыбку на лице, которую мне не хотелось на себя надевать, но нужно было быть убедительной, чтобы она и не заподозрила, что у ее мучителя есть свой мучитель, я развела руками. — В том-то и штука. Эта жидкость — не вода, любовь моя. Она реагирует на изменение температуры тела, первичные признаки тахикардии, затрудненного дыхания. В общем, когда испытуемый входит в фазу эксперимента и проявляет чувственные эмоции, из обычной дистилированной воды жидкость превращается в опаснейший яд, который не воздействует физически — ну это чтобы испытуемый не умер во время эксперимента, но он действует на всю ЦНС. Тебе кажется, что тела касается кислота и разъедает в тебе дыры. А чтобы прекратить это, ты должна взирать на объект спокойно. Негатив и презрение, что собьют состояние влюбленности, превратят химически опасный состав обратно в воду. Значит, чтобы прекратить эту пытку, ты должна его воз-не-на-ви-деть. И пусть тебе в этом помогут картины.
Я листала перед ней те самые фотографии, что показывал мне Мессир, а ее тело подскакивало на кресле в агонии от немыслимых ожогов, которые ощущала ее нервная система, но не тело. Но ни на одно из жутких зверств она не взирала ни с негативом, ни с ужасом. Каждый раз возвращаясь к первой фотографии, я орала ей в ухо, как Мессир днями ранее, сказать кто на фото, и она каждый раз отвечала одно и то же. Неизменно. Что он — любовь всей ее жизни. Я закусила губу. Я сдалась и согласилась с Мессиром за три попытки. Этих фото, видео и безумной боли хватило, чтобы все, чего я внезапно больше всего на свете захотела — это его смерти. Даже от вида разорванного на клочки Дерана она не вздрогнула, только извивалась из-за химического состава в воде, воздействующего на Центральную Нервную Систему, со словами: «Мне все равно, что он сделал. Он — мой, а я — его. И будь все остальное проклято». Скверна расползлась далеко. Я даже не представляла, что настолько. Она сама всегда сетовала на то изнасилование, даже когда я еще была Андреа. А сейчас с видом раболепной сучки в корчах заявила, что все, что было на том видео, помогло ей раскрыть свой чувственный потенциал ради ее Хозяина… Когда я, раздосадованная и озлобленная, вытаскивала ее руки и ноги из химического состава, с пеной на губах она смеялась моему проигрышу и торжеству истинной любви. Я не смогла склонить ее даже равнодушно смотреть на него, не то, что ненавидеть. Не взирая на боль, что сломала меня перед Мессиром, меня: всесильную, бессмертную и почти не чувствующую боли, она, простой человек, все стерпела. Воистину эти чувства были отражением ада. Она не могла их отпустить, даже чуть не обратившись в пепел. Пытки бесполезны. Осталась метка Хранителя в качестве запасного варианта. Стерев ее память об этом моменте и улыбку с ликующего лица, желающего бесконечного повторения последней видеозаписи в реальности, я отпустила ее на магическую тренировку, совсем не изящно матерясь. Он влез к ней не только между ног, но и в мозг, и в сердце, и в душу, и под кожу. И с этой одержимостью, как я чувствовала, придется поплясать еще не раз и мне, и Хранителям Баланса Измерений, и самому Мессиру…
12.02.2017
Голос Мессира режет по ушам. — Будь безжалостна, солдат. Сегодня я разрешаю тебе пропустить ее через адскую физическую боль. Сделай все необходимое, чтобы грешное сладострастие стало ненавистью. Иначе ты знаешь, что ждет тебя. И, может быть, даже Зела.
Огненная вспышка разрывается в мозгу, и я падаю на колени, ослепленная ей, лишенная ей всех чувств и ощущений.
— Мессир, нет, нет, куда Вы тащите меня… Мессир, пожалуйста, Мессир, проявите милосердие!.. Мессир, прекратите, я больше не выдержу! Неее-ееее-ееет!!! Нет, что угодно, Мессир, умоляю, только не снова пытки!!!
— Заткнись, животное. Ты здесь, чтобы служить и выполнять команды. — Бледная рука моего мучителя жестом дала знак своим приспешникам, которые силой усадили меня, брыкающуюся и вопящую, в кресло, заключив мои руки и ноги в металлические объятия подлокотников, а голову — в металлическую корону, всадив в мою вену иглу капельницы. Короной назывался стальной обруч, стискивавший мне виски. Один из приспешников Ксандера подкрутил какие-то винтики у этого пыточного инструмента, и, тотчас же, с десяток острых игл впились мне в затылок. Немыслимая по силе боль разорвала сознание, как время истончает старое тряпье. Кресло чуть опустилось назад, так что теперь я словно бы находилась в кинотеатре. Щелкнул проектор, и на экране появилась фотография достаточно омерзительного и отталкивающего внешне Ворона в профиль. Темные волосы, собранные в хвост, золотая серьга в ухе, холодный взгляд тирана, длинный и острый нос, мерзкая и самодовольная ухмылка того, кто получает от жизни все.
— Кто это, Дэна?! — Раздался обманчиво баюкающий голос Мессира прямо возле моего уха. — От твоего верного ответа зависит то, как скоро ты выйдешь отсюда пить кофе в соседнюю комнату и играть в нарды с моей девочкой.
— Король этого мира…
— Ответ неверный. — Ледяной голос скрежетнул в моем сознании, а затем Мессир подкрутил пару винтиков сзади «короны» и нажал на какой-то рычаг. Если я думала, что десяток игл пару минут назад — это больно, то я и примерно не представляла себе, что есть боль. Весь череп объяло огнем, прошило все нервные окончания в голове. Мой крик должны были слышать абсолютно все. Где же Корина… Она должна прийти и остановить это. Я же помогала ей, когда это было в моих силах. Когда я еще была Андреа. Она ведь спит сейчас в соседней комнате, почему она этого не слышит?..
— Потому что стены герметичные и не пропускают звук. — Пустым и безжизненным тоном ответил Мессир в моем сознании.
Пытка прекратилась. Я больше не ощущала игл в своей голове. Зато прекрасно ощущала мокрые волосы на затылке. Кровь… Я бессмертна. Они не могут меня убить. И это сейчас стало моим худшим кошмаром. Я буду регенерировать, а они — причинять мне боль вновь и вновь. И это не закончится, пока они не склонят меня к тому, чтобы я причинила ей боль. Самую сильную боль. Ребенку, который живет одной лишь любовью в этом мире. Дышит ей, наполняется ей, умирает за нее.
— Солдат Тефенсен, кого ты видишь на экране?.. — Мессир, не изменяя своему хладнокровному тону, снова повторяет свой вопрос.
— Мужа Лоры Уилсон.
Что-то случилось. Мессир потерял самообладание. Его голос лихорадочно дрожал, проклиная меня, в бессильной ярости. Новая вспышка боли перечеркнула все мои бледные представления о боли, испытываемой мной пару минут назад. На этот раз шипы выехали и из спинки кресла, впиваясь в спину. Спина, шея и голова. Как курица на гребаном вертеле, которую тыкают ножами, чтобы проверить, достаточно ли она спеклась. Слезы ручьями стекали по моим щекам. Любой смертный на моем месте уже умер бы от болевого шока. Как же дитя дракона завидовало этому несуществующему смертному. Иногда бессмертие и сила — адские проклятия.
— Он — не ее муж!!! Он не будет ее мужем!!! И не должен быть!!! Неужели так трудно произнести заветные слова?!! Или и ты клюнула на его черное обаяние, животное? — Сорвавшийся голос Мессира хрипел и мерзко дребезжал в бессильной ярости. — Если последний ответ не будет правильным, я оторву твою тупую башку от твоего тела, и мы посмотрим, как при всем бессмертии она будет прирастать, выкинутая в океан на съедение акулам. Но сначала ты посмотришь на то, как умрет твой добренький Зел. Кто на экране, животное? Кто???
Острые шипы ворвались в мою голову, шею и спину раз двадцать прежде чем меня вырвало кровью прямо на себя, потому что оковы не давали мне ни единой надежды на маневр наклона к полу, и я не подняла обожженный ненавистью взгляд на объект на дисплее. — На экране педофил, насильник и убийца. Вампир, заражающий девушек болезненной скверной одним лишь половым контактом. На экране тварь, убившая Дерана. На экране ублюдок, изнасиловавший мою подругу в двенадцать лет, на экране пытавшийся и меня, когда я была еще совсем ребенком…
— Последний вопрос и с тебя достаточно, милая Дэна. — Склонившись ко мне и почти нежно заправив мою золотую прядь волос, испачканную кровавой рвотой, мне за ухо, он улыбнулся, и в голубых глазах мелькнули веселые искорки. — Что ты с ним сделаешь?..
Не слушавшимся меня языком я тихо прошелестела. — Я не смогу снова причинить боль любви всей ее жизни. Я вытащила его из ада. Больше я так не поступлю с ней. Даже в отрыве от него сейчас ей дает силы жить то, что он в порядке. Она с ума сойдет…
— Ты просто недостаточно мотивирована. — Мессир улыбнулся и велел кому-то щелкать кадры на экране. Больше никакие иглы не пронзали мое тело. Я только смотрела. Монтаж ли этот снимок, можно было только догадываться. На одном из них кровосос поставил ногу на голову мертвого Зела. Зеленоватые и шелковистые волосы моего любимого разметались по земле, а на губах застыла мука кривым искажением. Затем был кадр, на котором он с все той же паскудной ухмылкой и мордой, вымазанной кровью, возвышался над телами Мариуса и Тауны дель Конте. Да, я оставила Андреа дель Конте позади. Она была мертва, но видеть смерть родителей, которых помню, как своих, видеть того, кто убил их, было просто невыносимо. В отличие от фото с Зелом, смерть моих бывших мамы и папы не была монтажом… Огонь полоскал легкие. По игле капельницы, что до сих пор не была использована, в мои вены вкачивали какую-то кислоту, что расплавляла все живое внутри меня. Снова смена кадра — как он убивал Дерана. Какой-то ублюдок даже снял видео, но не помог моему милому Волчику спастись. Тело Дерана было разорвано на куски. Я взвыла от невыносимой боли. Огонь внутри полоскал все органы и сворачивал мой мозг, словно листок тлеющей бумаги. Дрожа в эпилептической агонии, всеми импульсами своего обессиленного тела я хотела отвернуться и не смотреть, но наемный убийца и его жуткое оборудование, не позволяли мне этого сделать. Вырезанные деревни. Горы сотен, тысяч трупов. Везде он, торжествующий ублюдок. Женщины, дети, никто не пощажен. Обезглавленные, с пустыми глазницами, разорванными глотками, порваны на куски. Граф Дракула был аватаром Дьявола последних столетий на земле. И все же в нем что-то было. Не смотря на всю боль агонии, я гордо вскинула голову, не покоряясь. — Я знаю все это. Но и в нем есть свет. Она делает его лучше. А того, в ком есть капля света, еще можно спасти.
— А это видео на десерт было. — Рассмеялся Мессир. — Я знал, что ты начнешь лепетать ее словами о любви, животное. Наслаждайся просмотром.
Я не представляла после всех явленных мне мерзостей, что увижу нечто еще более отвратительное. Мессир отвернулся, стиснув зубы. Слишком был неравнодушен к худенькой фигурке девочки-подростка в розовом ситце на алтаре.
— Отпустите меня домой, к маме и папе. Пожалуйста, Мистер. Пожалуйста. Я устала, я замерзла, мне холодно, я хочу к родителям, Мистер. — Крошечные беззащитные кулачки тщетно молотили в воздухе, пока двенадцатилетняя девочка плакала от бессилия.
— Я буду твоим папочкой, моя крошка. Тебе незачем искать своих старых родителей. Я буду твоим всем. Целым вечным миром. — Его возбужденный голос дрожал, пока ублюдок лапал маленькую грудь двенадцатилетки через прозрачный ситец.
— Выключи!!! Не хочу это видеть. Я знаю, что он ее изнасиловал. Зачем смотреть на это?!! — Я извивалась, как бешеная, в кресле, пытаясь отвернуться или закрыть глаза, чему мешали металлические распорки, удерживавшие мои веки открытыми.
— Этот момент напоминает мне самому, почему я хочу лютой смерти для него, чтобы и в аду ему покоя не было. — Все еще дрожа голосом, произнес Мессир. — Он — не просто убийца, и садист, и насильник, и псих. Его извращениям нет конца.
— Кровь в твоем теле так пульсирует — так и просится освежить мое пересохшее горло. Но и хочу я тебя, моя маленькая бабочка, так, что нет сил больше ждать. — Почти ласково разведя ее колени и одним рывком лишив ее белья, он склонил свою оскаленную пасть к низу ее живота, попеременно пуская в работу над ее лоном пальцы, язык и острые, как ножи, клыки, наконец, намертво впившись, высасывая кровь из самого чувственного места под истошные вопли девочки.
— Свет? Любовь? Все еще так думаешь?.. — Омраченным голосом спросил Ксандер. Шприц с капельницей вытащили из моей вены, оковы тоже пали. Выпрямившись во весь рост, я уже не чувствовала боли. В сознании все затуманилось поволокой тьмы.
— Я раздавлю его череп голыми руками, Мессир. Он будет страдать. За все. — В данный момент в моем взгляде не было ничего живого. Только слепая ярость и желание убивать. Что бы ни делал со мной Мессир, чтобы перекроить мои мысли, и я это только сейчас осознала, было единственно верным, что со мной происходило за всю жизнь. Раздавленный череп Зела, обезглавленные мама и папа дель Конте, вырезанные деревни, разорванный на кусочки Деран и похабное надругательство над моей подругой — еще ребенком. Не имело больше никакого значения, какие розовые сопли развесит из-за него Корина. Убить его — единственное верное решение, принятое в этой сети миров и принятое мной…
Я выдохнула и медленно пришла в себя. Позже Мессир оставил мне совершенное орудие, чтобы я могла пытать сама. Пытать, но не убить.
Закрепив тело подруги в кресле, в котором некогда сидела сама, я опустила ее руки и ноги в резервуар с прохладной жидкостью.
— Боже. Да я же сейчас умру от страха. Ты решила меня помыть. — Корина снова испепелила меня взглядом, полным отвращения, закатив глаза.
— Смотри. Уже скучаешь по нему с того отвратительного свидания в осоке? — Я включила проектор, и на экране появилась самая первая фотография чудовища, под которую меня пытал Мессир, повторяя один и тот же вопрос, требуя сказать, кто это.
Она дернулась и замерла. Как в сеть попала, не в силах отвести взгляд от экрана, впиваясь взглядом в каждую деталь фотографии. Я обреченно вздохнула. От такого быстро не избавишься. У этой собачки Павлова нужный рефлекс появится нескоро.
Она с шумом выдохнула, а потом истерически взвизгнула от невыносимой боли.
Изображая улыбку на лице, которую мне не хотелось на себя надевать, но нужно было быть убедительной, чтобы она и не заподозрила, что у ее мучителя есть свой мучитель, я развела руками. — В том-то и штука. Эта жидкость — не вода, любовь моя. Она реагирует на изменение температуры тела, первичные признаки тахикардии, затрудненного дыхания. В общем, когда испытуемый входит в фазу эксперимента и проявляет чувственные эмоции, из обычной дистилированной воды жидкость превращается в опаснейший яд, который не воздействует физически — ну это чтобы испытуемый не умер во время эксперимента, но он действует на всю ЦНС. Тебе кажется, что тела касается кислота и разъедает в тебе дыры. А чтобы прекратить это, ты должна взирать на объект спокойно. Негатив и презрение, что собьют состояние влюбленности, превратят химически опасный состав обратно в воду. Значит, чтобы прекратить эту пытку, ты должна его воз-не-на-ви-деть. И пусть тебе в этом помогут картины.
Я листала перед ней те самые фотографии, что показывал мне Мессир, а ее тело подскакивало на кресле в агонии от немыслимых ожогов, которые ощущала ее нервная система, но не тело. Но ни на одно из жутких зверств она не взирала ни с негативом, ни с ужасом. Каждый раз возвращаясь к первой фотографии, я орала ей в ухо, как Мессир днями ранее, сказать кто на фото, и она каждый раз отвечала одно и то же. Неизменно. Что он — любовь всей ее жизни. Я закусила губу. Я сдалась и согласилась с Мессиром за три попытки. Этих фото, видео и безумной боли хватило, чтобы все, чего я внезапно больше всего на свете захотела — это его смерти. Даже от вида разорванного на клочки Дерана она не вздрогнула, только извивалась из-за химического состава в воде, воздействующего на Центральную Нервную Систему, со словами: «Мне все равно, что он сделал. Он — мой, а я — его. И будь все остальное проклято». Скверна расползлась далеко. Я даже не представляла, что настолько. Она сама всегда сетовала на то изнасилование, даже когда я еще была Андреа. А сейчас с видом раболепной сучки в корчах заявила, что все, что было на том видео, помогло ей раскрыть свой чувственный потенциал ради ее Хозяина… Когда я, раздосадованная и озлобленная, вытаскивала ее руки и ноги из химического состава, с пеной на губах она смеялась моему проигрышу и торжеству истинной любви. Я не смогла склонить ее даже равнодушно смотреть на него, не то, что ненавидеть. Не взирая на боль, что сломала меня перед Мессиром, меня: всесильную, бессмертную и почти не чувствующую боли, она, простой человек, все стерпела. Воистину эти чувства были отражением ада. Она не могла их отпустить, даже чуть не обратившись в пепел. Пытки бесполезны. Осталась метка Хранителя в качестве запасного варианта. Стерев ее память об этом моменте и улыбку с ликующего лица, желающего бесконечного повторения последней видеозаписи в реальности, я отпустила ее на магическую тренировку, совсем не изящно матерясь. Он влез к ней не только между ног, но и в мозг, и в сердце, и в душу, и под кожу. И с этой одержимостью, как я чувствовала, придется поплясать еще не раз и мне, и Хранителям Баланса Измерений, и самому Мессиру…
12.02.2017
четверг, 09 февраля 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
среда, 08 февраля 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
А мое письмо для Чари уже в Театре Бэрримор, кстати.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Сегодня я совершила много дел!) Я была в горах, под водой, на улицах городов других стран, в чужих домах, сидела на берегу своей безымянной реки, увидела полярное сияние, извержение вулкана и большое количество диких животных, прослушала лекцию о брянских медведях — и все это, представьте себе, не выходя из Центрального Дома Художника. Прекрасная выставка фото и живописи! Кто сможет — го. Билеты по приемлемой цене. Дня было настолько мало, что уже привыкшая ложиться рано, сейчас три ночи, а я тут! Двадцати четырех часов в сутках, порой, слишком мало на чудеса. И не важно какие: заканчиваешь ли ты потрясающе интересную книгу или ешь бутерброд с моцареллой, рассматривая полотна и реалистичные фотоснимки, увозя с собой частичку в виде маленькой картинки в рамке, создающей в тебе ощущение атмосферы не то собственного творчества, не то рассказов Макса Фрая (фото 10 — в общем, не смогла без нее уйти 
Настроение: #wonderfullife #цдх #первозданнаяроссия #райчелмид #безмолвная
Настроение: #wonderfullife #цдх #первозданнаяроссия #райчелмид #безмолвная
вторник, 31 января 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Повод для торжества!!!
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Возможно, даже в роли Кэтрин. Тема дня, при моей болезненной любви к Кэт.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Первое огромное дело нашего сообщества, чем я несказанно горда! Теперь у нашей группы есть хоть маленькая, но история. Сегодня просмотром «Ван Хельсинга» мы отмечали день рождения Ричарда в арт-пабе «ТриТон». Прекрасная обстановка, флешбэки в 2004 год до дрожи души и поджилок, вкусный чай. Надеюсь, имениннику сегодня не особо икалось на сцене. Спасибо и организаторам, и моим милым участникам, поддержавшим нашу идею, и волонтерам с искрометным чувством юмора, прекрасно работающим на свое уютное и комфортное заведение! Чего стоила фотосъемка композиции: «Девушка и Граф» с восьмого фото: «Ты должна изобразить страх. Нет, это однозначно не страх» 😅😅😅. А десятое фото — композиция, названная емко: «п....ц подкрался незаметно» 😆😆😆. Вы все сделали этот вечер, думаю, нашему имениннику было бы приятно такое воспоминание о нем и теплая встреча его дня рождения. Он — очень эмоциональный человек, и я не без оснований полагаю, что его сердце бы радовалось. А если так — радуется и мое.
И самое главное, сегодня наша группа сделала большое дело. Мы поддерживаем в душах людей искорку воспоминаний о нашем мужчине, хоть в России его и помнят единицы. Но сегодня мы не просто вспоминали его. Мы чествовали его праздник. Что бы ни случилось, куда бы карьера Вас ни завела — так далеко от нас, помните, наша единственная и неповторимая звезда, мы сделаем все, чтобы Вы остались в сердцах, душах и памяти, и чтобы Ваш вклад в мир кино и театра никогда не был забыт. Всегда и навечно! ❤
И самое главное, сегодня наша группа сделала большое дело. Мы поддерживаем в душах людей искорку воспоминаний о нашем мужчине, хоть в России его и помнят единицы. Но сегодня мы не просто вспоминали его. Мы чествовали его праздник. Что бы ни случилось, куда бы карьера Вас ни завела — так далеко от нас, помните, наша единственная и неповторимая звезда, мы сделаем все, чтобы Вы остались в сердцах, душах и памяти, и чтобы Ваш вклад в мир кино и театра никогда не был забыт. Всегда и навечно! ❤
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
18:34
Доступ к записи ограничен
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
И даже для другой группы)
среда, 25 января 2017
Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
#AU #L #V
— Шурх... — Так шуршит черная тугая лента, стягивающая запястье. — Шурх...
Этот звук, как древняя молитва, которую привыкаешь читать перед сном бесконечное количество раз. Этот ритуал, как служение Всевышнему, как приговор самой себе. Неумолимое «шурх», улетающее в высоту мрачных и готических сводов. Любуюсь на дело своих рук. Ну и кто сегодня бабочка? Распятый на игле мотылек?.. Делала бы это вечно. Шурх...
В темноте помещения, где практически сто тридцать лет спустя мне доводится находиться, вода все также нервно и размеренно по капле падает с потолка. Розовый цвет моего почти что невесомого платья отражается в полумраке такими же розовыми вспышками. Почему бы и не повторить тот момент? Только хищник — теперь жертва. А жертва стала хищником, воскрешенным из пламени анархии.
Волевая линия подбородка. Шурх. Я затягиваю крепко свои путы. Я, словно паук, что плетет паутину. С каждым уверенным движением она все крепче. Беззащитная шея. Сколько этих шей Он обескровил, сколько жизней оборвал, над сколькими надругался, а сам дышит незащищенностью. Маниаче, маниаче. Я смеюсь в лицо Его власти сегодня. Потому что этот вид одержимости не предполагает свободы для избранного хищницы, воскрешенной из пламени анархии. Выступающий кадык. Нервное сглатывание. Полуприкасаюсь к нему переносицей и снова возношусь к линии подбородка без отрыва, с фанатичным огнем в позвоночнике, выжигающим незримый узор на ребрах. Как можно быть таким... Чтобы хотелось сдаться на Его волю и пропасть. Каждый миллиметр Его тела лихорадочно притягивает и сводит с ума. Ты не будешь ничьим другим. Я не стану тобой делиться. Ты лишил меня всего, что мне было дорого, на этом самом алтаре более ста тридцати лет назад. А я сегодня возвращаю долг.
— Ты кусаешь нижнюю губу. — Со злорадным смехом замечает Он, пока в Его пронзительных черных глазах пляшут демоны всей моей жизни. — Совсем не в силах держать себя в руках?.. Огненное марево застилает рассудок? Что ты будешь делать с этим?.. Не только я, а все вокруг замечают, насколько ты сдвинута.
— Я бы не стала противоречить связавшему по рукам и ногам. — Мрачно усмехаюсь я, проводя лезвием кинжала вдоль своего высунутого языка. — Я буду творить анархию.
Одно неуловимое движение — облизать пересохшие губы, и вот уже весь мой рот — застывшая кровавая маска. Я чувствую приторный вкус металла на губах. Сталь закаляется огнем. Металл желает огня и схватки. А я желаю этого мрачного маньяка без остатка. Наклоняюсь, впиваясь в его рот алчным поцелуем, сводя ноги на Его бедрах. Вкус моей крови на Его губах и на языке рождает приторно-тошное вожделение и в Нем самом. Предсказуемо, но мне нет дела до деталей. Позвоночник выгибается от боли и упоенного счастья. Вернувшись сюда столько лет спустя, я связываю Его и владею Им на том алтаре, где Он впервые аморально завладел мной, даже платье не меняю с того дня. Еще один приторный до тошноты обоюдный чувственный порог — это наша ценой в тринадцать реальных лет испорченная история о любви. В которой я, в чаде и копоти догорающих костров любви всего мира, горю желанием владеть каждым миллиметром Его тела и прикасаться, когда захочу. И этот голод неутолим. Мне никогда не будет достаточно этой черной фигуры в плаще, черных прямых волос, забранных в заколку, кривой усмешки. И черных сапог, оных я желаю лобызать коленопреклоненно. Мое внутреннее чудовище изнывает от огня, ударяющего попеременно по всем органам чувств, и я восхожу к высшей степени фантазма — фантасмагорического безумия, порожденного конвульсией разверзнутой души...
***
— Срочно вернись в себя. Это недопустимо. — Алтарь исчезает, свет загорается и снова меркнет, а проектор небольшого паба отражает на полотне, прикрепленном к стене, Его образ. Комок в моем горле душит и мешает сглотнуть, позвоночник горит огнем, а противовоспалительная таблетка «Аспирина» уже упала в чай и шипит, словно сера в реакции с перекисью водорода. Мягкий и бархатный голос в голове баюкает своим серебристым баритоном. Я знаю только, что хочу вечно целовать Его колени, а Он тихо шепчет на ухо о том, какая это боль — вожделеть сокровенного, предлагает представить свои тяжелые руки, блуждающим огоньком ползающие по моему телу, камнем ложащиеся на груди, доводящие до экстаза поддразниванием пальцами с внутренней стороны бедер. Это уже не возбуждение. Это воспаленный припадок эпилепсии. Дышать трудно, в солнечном сплетении появляется невыносимая тяжесть, и, кажется, что если удастся сделать вдох — умрешь на месте. От счастья. Или от ужаса при мысли о том, что со мной сделали эти тринадцать лет поклонения. И что сделает будущая жизнь. Но я не желаю, чтобы голос исчез. Он терзает мой рассудок своими не в меру грязными намеками, а я до конвульсии всего тела их впитываю. Только не молчи. Не прекращай свое наркотическое на меня воздействие. Я, как мне кажется, однажды умру, если проживу день без передозировки тебя, без интоксикации тобой. Аморе... Владислав...
Уютное место. Почаще б здесь кинопоказы. Я даже гордилась тем, что произошло. Мир забыл Его. Имя Его не произносится много лет. Раньше в Его образ энергию вкладывали тысячи людей, а сейчас сериалами, низкопробными фильмами о клыкастых красавчиках полнится телевидение и интернет. Иногда Он говорит мне, что чувствует, что больше нигде и ни для кого не существует. И тогда я отвечаю, прислонившись к Его лбу своим: «Кроме меня. Для меня ты никогда не исчезнешь». Он — мое отражение. Мужская половина меня. Выдернутый клочок подсознания из структуры сознания. Но сегодня Он снова жив. Снова, для семи человек. И я сделала все для того, чтобы это произошло. Для меня этот образ снова на полотне киноэкрана — такой непостижимый, но такой родной за все эти годы — словно возвращает меня в глубины тринадцатилетней давности. Словно бы забытую сказку еще можно реанимировать. В моей душе так и происходит. Зал, люди, полотно, непостижимый контакт глаза в глаза. Но все, что меня окружает, перестает существовать. Иррадиирует нервной болью во всех суставах между темнотой помещения и светом от проектора только образ Его, а имя словно полощет лезвием по запястьям, оставляя после себя вспоротые вены, истекающие кровью. Владислав, Владислав, Владислав... Не могу без тебя существовать. Никогда не могла и не умела... И не стала. Проще нарисовать тебя и оживить своим полумертвым сознанием, чем жить в несправедливом мире, в котором нет тебя и твоей жестокости. Мир без нее слишком жесток. Слишком быстро забыл тебя, а я не могу...
Двумя часами ранее я плутала по улице Новой Слободы в поисках паба, в котором пройдет кинопоказ. Перепутала номера и корпуса домов, несколько раз возвращалась назад, в исходную точку поиска, нервно теребя перчатку. Я добилась, чтобы в Его день рождения чествовали Его, а не другого. Получилось... У меня нет веры в собственные силы ни на грамм, но каким-то чудом все сложилось удачно. Контраст пламени, вибрирующего в моем позвоночнике, и снега, хлопьями засыпающего тротуар и остужающего разгоряченное чело, был невыносим настолько, что даже сосредоточиться на поиске было трудно. Одна мысль о воскрешении дурманила, словно яд. Болезненная ясность сознания звенела и рассыпалась при соприкосновении с воздухом. Отыскав паб, чтобы избавиться от нее, я заказала зеленый чай с вишней, меланхолически поглядывая на полотно, падавшее со стены вниз уже дважды.
В лучших традициях Макса Фрая, чтением которого я так сильно увлеклась последние месяцы, волонтер кинопоказа с юмором рассказала о призраке по имени Василиса, которая обитает в стенах этого паба и, порой, пошаливает, как сейчас. Я поддержала идею с темой призрака, пока полотно возвращалось на место — с предостережением быть аккуратней и не ударить Ваську по пальчику. Знаю, что многие бы просто посмеялись над этим. Но я верю в свой мир, что для всех остальных иллюзорен, и призрак паба в картину моего мира вполне укладывается. Не уложились бы некоторые материальные ценности и злонамерения, а призрак — вполне себе ничего. Не хуже, черт возьми, пингвина и единорога, которые у того же Макса, свободно прогуливались по улице. Небольшая анархия для воскрешенной из пламени этой самой анархии — нормальное явление.
Василиса немного побунтовала, раздраженная моим изменением планов самих волонтеров, да и успокоилась, после запуска фильма в другом плеере начался показ ленты с одной звуковой дорожкой. И это была мечта. Нереальная, но исполнившаяся, невозможная, но настоящая. Воскресить двадцать второе мая, воскресить свое божество для мира, снова плакать в конце — на моменте смерти цыганской принцессы. И фотографироваться после на фоне экрана. Смотреть в эти глаза на полотне, не испытывая страха, даже при большом желании его изобразить. Баюкала воспаленное сознание в голове песнь про Девушку и Графа в бесконечной вечности Лоры и Владислава...
Меня приглашали еще, да и я была не против. Сумерки окончательно опустились на город, когда я выходила с лестницы на улицу. Там у дверей, немного поодаль, стоял высокий мужчина в темном пальто с воротником-стойкой, длинными черными волосами, сцепленными заколкой в тугой хвост, прямым носом с небольшой горбинкой, с веселой усмешкой, кроющейся в пронзительных глазах. Подойдя ближе и взяв его за руку, я улыбнулась, опуская глаза.
— Каково это было? Воскресить меня снова, чтобы я не умер никогда?..
И я ответила всего лишь одно короткое слово, прежде чем две тени — одна в сером, другая в черном пальто, в обнимку скрылись за качелями детской площадки, оставляя позади себя черную входную в паб дверь. — Прекрасно...
24.01.2017
— Шурх... — Так шуршит черная тугая лента, стягивающая запястье. — Шурх...
Этот звук, как древняя молитва, которую привыкаешь читать перед сном бесконечное количество раз. Этот ритуал, как служение Всевышнему, как приговор самой себе. Неумолимое «шурх», улетающее в высоту мрачных и готических сводов. Любуюсь на дело своих рук. Ну и кто сегодня бабочка? Распятый на игле мотылек?.. Делала бы это вечно. Шурх...
В темноте помещения, где практически сто тридцать лет спустя мне доводится находиться, вода все также нервно и размеренно по капле падает с потолка. Розовый цвет моего почти что невесомого платья отражается в полумраке такими же розовыми вспышками. Почему бы и не повторить тот момент? Только хищник — теперь жертва. А жертва стала хищником, воскрешенным из пламени анархии.
Волевая линия подбородка. Шурх. Я затягиваю крепко свои путы. Я, словно паук, что плетет паутину. С каждым уверенным движением она все крепче. Беззащитная шея. Сколько этих шей Он обескровил, сколько жизней оборвал, над сколькими надругался, а сам дышит незащищенностью. Маниаче, маниаче. Я смеюсь в лицо Его власти сегодня. Потому что этот вид одержимости не предполагает свободы для избранного хищницы, воскрешенной из пламени анархии. Выступающий кадык. Нервное сглатывание. Полуприкасаюсь к нему переносицей и снова возношусь к линии подбородка без отрыва, с фанатичным огнем в позвоночнике, выжигающим незримый узор на ребрах. Как можно быть таким... Чтобы хотелось сдаться на Его волю и пропасть. Каждый миллиметр Его тела лихорадочно притягивает и сводит с ума. Ты не будешь ничьим другим. Я не стану тобой делиться. Ты лишил меня всего, что мне было дорого, на этом самом алтаре более ста тридцати лет назад. А я сегодня возвращаю долг.
— Ты кусаешь нижнюю губу. — Со злорадным смехом замечает Он, пока в Его пронзительных черных глазах пляшут демоны всей моей жизни. — Совсем не в силах держать себя в руках?.. Огненное марево застилает рассудок? Что ты будешь делать с этим?.. Не только я, а все вокруг замечают, насколько ты сдвинута.
— Я бы не стала противоречить связавшему по рукам и ногам. — Мрачно усмехаюсь я, проводя лезвием кинжала вдоль своего высунутого языка. — Я буду творить анархию.
Одно неуловимое движение — облизать пересохшие губы, и вот уже весь мой рот — застывшая кровавая маска. Я чувствую приторный вкус металла на губах. Сталь закаляется огнем. Металл желает огня и схватки. А я желаю этого мрачного маньяка без остатка. Наклоняюсь, впиваясь в его рот алчным поцелуем, сводя ноги на Его бедрах. Вкус моей крови на Его губах и на языке рождает приторно-тошное вожделение и в Нем самом. Предсказуемо, но мне нет дела до деталей. Позвоночник выгибается от боли и упоенного счастья. Вернувшись сюда столько лет спустя, я связываю Его и владею Им на том алтаре, где Он впервые аморально завладел мной, даже платье не меняю с того дня. Еще один приторный до тошноты обоюдный чувственный порог — это наша ценой в тринадцать реальных лет испорченная история о любви. В которой я, в чаде и копоти догорающих костров любви всего мира, горю желанием владеть каждым миллиметром Его тела и прикасаться, когда захочу. И этот голод неутолим. Мне никогда не будет достаточно этой черной фигуры в плаще, черных прямых волос, забранных в заколку, кривой усмешки. И черных сапог, оных я желаю лобызать коленопреклоненно. Мое внутреннее чудовище изнывает от огня, ударяющего попеременно по всем органам чувств, и я восхожу к высшей степени фантазма — фантасмагорического безумия, порожденного конвульсией разверзнутой души...
***
— Срочно вернись в себя. Это недопустимо. — Алтарь исчезает, свет загорается и снова меркнет, а проектор небольшого паба отражает на полотне, прикрепленном к стене, Его образ. Комок в моем горле душит и мешает сглотнуть, позвоночник горит огнем, а противовоспалительная таблетка «Аспирина» уже упала в чай и шипит, словно сера в реакции с перекисью водорода. Мягкий и бархатный голос в голове баюкает своим серебристым баритоном. Я знаю только, что хочу вечно целовать Его колени, а Он тихо шепчет на ухо о том, какая это боль — вожделеть сокровенного, предлагает представить свои тяжелые руки, блуждающим огоньком ползающие по моему телу, камнем ложащиеся на груди, доводящие до экстаза поддразниванием пальцами с внутренней стороны бедер. Это уже не возбуждение. Это воспаленный припадок эпилепсии. Дышать трудно, в солнечном сплетении появляется невыносимая тяжесть, и, кажется, что если удастся сделать вдох — умрешь на месте. От счастья. Или от ужаса при мысли о том, что со мной сделали эти тринадцать лет поклонения. И что сделает будущая жизнь. Но я не желаю, чтобы голос исчез. Он терзает мой рассудок своими не в меру грязными намеками, а я до конвульсии всего тела их впитываю. Только не молчи. Не прекращай свое наркотическое на меня воздействие. Я, как мне кажется, однажды умру, если проживу день без передозировки тебя, без интоксикации тобой. Аморе... Владислав...
Уютное место. Почаще б здесь кинопоказы. Я даже гордилась тем, что произошло. Мир забыл Его. Имя Его не произносится много лет. Раньше в Его образ энергию вкладывали тысячи людей, а сейчас сериалами, низкопробными фильмами о клыкастых красавчиках полнится телевидение и интернет. Иногда Он говорит мне, что чувствует, что больше нигде и ни для кого не существует. И тогда я отвечаю, прислонившись к Его лбу своим: «Кроме меня. Для меня ты никогда не исчезнешь». Он — мое отражение. Мужская половина меня. Выдернутый клочок подсознания из структуры сознания. Но сегодня Он снова жив. Снова, для семи человек. И я сделала все для того, чтобы это произошло. Для меня этот образ снова на полотне киноэкрана — такой непостижимый, но такой родной за все эти годы — словно возвращает меня в глубины тринадцатилетней давности. Словно бы забытую сказку еще можно реанимировать. В моей душе так и происходит. Зал, люди, полотно, непостижимый контакт глаза в глаза. Но все, что меня окружает, перестает существовать. Иррадиирует нервной болью во всех суставах между темнотой помещения и светом от проектора только образ Его, а имя словно полощет лезвием по запястьям, оставляя после себя вспоротые вены, истекающие кровью. Владислав, Владислав, Владислав... Не могу без тебя существовать. Никогда не могла и не умела... И не стала. Проще нарисовать тебя и оживить своим полумертвым сознанием, чем жить в несправедливом мире, в котором нет тебя и твоей жестокости. Мир без нее слишком жесток. Слишком быстро забыл тебя, а я не могу...
Двумя часами ранее я плутала по улице Новой Слободы в поисках паба, в котором пройдет кинопоказ. Перепутала номера и корпуса домов, несколько раз возвращалась назад, в исходную точку поиска, нервно теребя перчатку. Я добилась, чтобы в Его день рождения чествовали Его, а не другого. Получилось... У меня нет веры в собственные силы ни на грамм, но каким-то чудом все сложилось удачно. Контраст пламени, вибрирующего в моем позвоночнике, и снега, хлопьями засыпающего тротуар и остужающего разгоряченное чело, был невыносим настолько, что даже сосредоточиться на поиске было трудно. Одна мысль о воскрешении дурманила, словно яд. Болезненная ясность сознания звенела и рассыпалась при соприкосновении с воздухом. Отыскав паб, чтобы избавиться от нее, я заказала зеленый чай с вишней, меланхолически поглядывая на полотно, падавшее со стены вниз уже дважды.
В лучших традициях Макса Фрая, чтением которого я так сильно увлеклась последние месяцы, волонтер кинопоказа с юмором рассказала о призраке по имени Василиса, которая обитает в стенах этого паба и, порой, пошаливает, как сейчас. Я поддержала идею с темой призрака, пока полотно возвращалось на место — с предостережением быть аккуратней и не ударить Ваську по пальчику. Знаю, что многие бы просто посмеялись над этим. Но я верю в свой мир, что для всех остальных иллюзорен, и призрак паба в картину моего мира вполне укладывается. Не уложились бы некоторые материальные ценности и злонамерения, а призрак — вполне себе ничего. Не хуже, черт возьми, пингвина и единорога, которые у того же Макса, свободно прогуливались по улице. Небольшая анархия для воскрешенной из пламени этой самой анархии — нормальное явление.
Василиса немного побунтовала, раздраженная моим изменением планов самих волонтеров, да и успокоилась, после запуска фильма в другом плеере начался показ ленты с одной звуковой дорожкой. И это была мечта. Нереальная, но исполнившаяся, невозможная, но настоящая. Воскресить двадцать второе мая, воскресить свое божество для мира, снова плакать в конце — на моменте смерти цыганской принцессы. И фотографироваться после на фоне экрана. Смотреть в эти глаза на полотне, не испытывая страха, даже при большом желании его изобразить. Баюкала воспаленное сознание в голове песнь про Девушку и Графа в бесконечной вечности Лоры и Владислава...
Меня приглашали еще, да и я была не против. Сумерки окончательно опустились на город, когда я выходила с лестницы на улицу. Там у дверей, немного поодаль, стоял высокий мужчина в темном пальто с воротником-стойкой, длинными черными волосами, сцепленными заколкой в тугой хвост, прямым носом с небольшой горбинкой, с веселой усмешкой, кроющейся в пронзительных глазах. Подойдя ближе и взяв его за руку, я улыбнулась, опуская глаза.
— Каково это было? Воскресить меня снова, чтобы я не умер никогда?..
И я ответила всего лишь одно короткое слово, прежде чем две тени — одна в сером, другая в черном пальто, в обнимку скрылись за качелями детской площадки, оставляя позади себя черную входную в паб дверь. — Прекрасно...
24.01.2017