Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
"Карты на стол" просто богичны! А это просто тут пусть повисит!


01:47 

Доступ к записи ограничен

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
В который раз я подходила к высоким воротам с дверью в форме арки. Через пустые глазницы массивного входа была видна дорога в рай. Я шагнула под своды к двум офицерам в темно-синей форме и поставила свою подпись в их тетради-журнале размером с лист бумаги формата а4. Не впервые. Эта процедура мне была слишком хорошо знакома. Я была здесь уже раньше. Когда-то, когда была зима, заставлявшая одеться тепло, и вот тогда я сокрушалась, что нет с собой фотоаппарата, а снег лежал на дорожках из разноцветных камней и венчал верхушки сказочных домов с ажурными хитросплетениями узоров на них. Я здесь уже была. Была и снова пришла. Возможно, вернусь еще неоднократно. За моей спиной захлопнулись дубовые ворота с узорами напросвет, оставив и офицеров, и хмурый осенний вечер позади меня. Я огляделась. Ступая по дорожке из разноцветных камней, переступая с красного на синий, с синего на зеленый, я медленно шла мимо цветов, оплетающих своими телами ограды. Розовые и красные, безумное буйство разноцветных шапок. Вдали виднелись голубые с золотом минареты мечети Стамбула… Почему Стамбула?.. Я была уверена в том, что это Стамбул. В голове даже не было иной мысли и иного предположения. Разве, если вокруг так красиво, может это быть не Стамбул?.. Город на море. На Мраморном море… А вокруг высокие дома — точно из сказки, все в ажурных хитросплетениях узоров. С неба льется вниз тихий, неразбавленный свет. Молчаливый свет. И в этой тишине ни единый звук не нарушает воцарившееся молчание. Ни людей, ни животных — здесь никого нет. Я одна. Или нет. Солнечный зайчик отразился от опутанной вьюном стены, подле которой стояла деревянная лавка с резными подлокотниками, где сидел мужчина лет пятидесяти на вид, со светлыми, уже тронутыми сединой волосами, в темных очках, в сером брючном костюме и серой рубашке. Я, молча, подошла и встала рядом, не издав ни звука, опустив голову вниз.
— Ты снова вернулась в Стамбул? — Спросил он, не поворачиваясь и не сводя взгляда с цветов розового шиповника, опутавших, словно сорная трава, парапет балкона, за которым внизу располагалась насыщенного яркого зеленого цвета долина.
— К лучшему, что это не Тибет. — Как-то неудачно пошутилось мне, ведь на ассоциации со Стамбулом в памяти почему-то всегда всплывал Тибет, и в воздухе снова повисло молчание. Которое я вскоре и нарушила. — Только так и видимся… А ведь знаешь, я была уже в шаге. Я не смогла. Я знаю, что тебе все равно, но почему-то, не смотря на это, хочу сказать «прости». На самом-то деле, стыдно мне не перед тобой, а перед собой. Пережитки и шрамы прошлого дают о себе знать. Ведь было время, когда я не считала, что имею право говорить, что люблю тебя, пока ничего не сделала, чтобы доказать это поступком. И сейчас это больше всего терзает. Я ничего не могу сделать для тебя понимаешь. Я никак не могу доказать свои чувства. Я ведь настолько немощна, что не могу сделать ничего ДЛЯ СЕБЯ, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ ТЕБЯ. Так что я тогда могла бы ДЛЯ ТЕБЯ сделать?.. Прости меня. Я теперь даже во сне переживаю клеймо своей неудачи. Я не могу даже тебе в лицо сказать, насколько ты неповторимый и замечательный. Насколько ты повернул вспять реки моей жизни. Мне слов описать не хватит, что я чувствую. Но судьба против даже такого пустяка. Мне жаль, мне жаль, что мы не увидимся?.. Слышишь?.. Я знаю, что даже если бы услышал, тебе нет дела, а мне жаль. Я вышла в океан по броду. Уверенная в том, что его волны меня не поглотят, и я в безопасности. А в самом центре океана я потеряла этот брод, и дно ушло из-под ног. Теперь день за днем мне кажется, что я тону. Океан — могучая стихия. Я играла с этой стихией, думая, что она будет ко мне благосклонна и не потопит меня. Но я была не права. Ты — океан, понимаешь, а я — утонувшая. Делаю вид из последних сил, что ничего не произошло, а в легких уже вода… Что-то внутри меня панически захлебывается… Я потеряла себя без тебя, а в итоге даже увидеть тебя не могу.
— И каково это? Как оно могло бы быть?.. — Спросил он, не оборачиваясь, позволяя видеть лишь его горделивый профиль в темных очках.
— Воздушная компания «Аэрофлота» доставила бы меня в Нью-Йорк. В моей гостинице на Бродвее двадцать два этажа, и лифта ждать пришлось бы очень долго, потому что в «Эдисоне» всегда проживает много людей. Номера там не слишком удобные, а за интернет дополнительная плата, и там очень шумно, но знаешь, это ничего, пять дней пожить там было вполне можно, уходя в свободное время отдохнуть в Таймс Сквер. До театра «Бэрримор» от моей гостиницы всего ничего — рукой подать. Я бы пришла туда, на 47ую западную улицу, дважды. Двадцать второго и двадцать четвертого февраля две тысячи семнадцатого года. В половину восьмого вечера. В платье и с цветами. Я бы купила розы. Красные. В первый день я сидела бы на третьем ряду, во второй — на пятом. Я бы отдала по подарку и по букету в конце каждого дня, и если бы вышло, мы бы сфотографировались. Я бы сказала тебе спасибо за все, вырвав себя по кускам в этот момент, но, конечно, ты бы этого не увидел. Я бы хотела обнять тебя, но, ты же понимаешь, что не стала бы этого делать. У людей так не заведено — женатым на шею бросаться. Мне больно от того, что я слишком хорошо все это видела своим чертовым воображением писателя, хоть ни на что и не надеялась. Мне больно от того, что пройдя весь гнусный путь волокиты с документами, от меня отмахнулись в Посольстве Соединенных Штатов Америки, как от назойливой мухи, вручив зеленую бумажку с кодом 214b. Кому я нужна с моими глупыми мечтами? Никому… Даже тебе… Знал бы ты, как пусто, одиноко и безнадежно. Я говорю с тобой во сне, потому что если перестану — сойду с ума. Мне нужно что-то, за что можно держаться, что-то, к чему нужно стремиться, иначе я вяну. А сейчас мне больше не к чему стремиться. Надежды нет. Половину недели я просыпаюсь и открываю глаза, затянутые черной пеленой, а в груди гулким эхом отдается осознание того, что надежды нет. Я ее поймала, точнее, она уже была в моих руках. Почти… И снова потеряла. И снова ничего нет. Знал бы ты как каждый поход, каждое действие на пути к делу заставляло меня летать. Знаешь, словно крылья за спиной вырастали. А сейчас мне, как падшей, обрубили эти крылья, и я на земле. Не за что держаться. Не к чему идти. Все мертво. Ожидание снова растянулось на годы, когда я уже была почти в нескольких месяцах. Прости, что пишу письма о чувствах, а даже приехать не в состоянии. Прости, что верить моим словам нет причин. И прости, что пришла сюда в столь мрачных обстоятельствах, ведь это было светлым местом моей души. А сейчас в ней нет этого безмолвного луча, освещающего рай. Больше нет…
— Садись. — Тоном, не подразумевающим возражений, произнес он это единственное слово, пока я все-таки села и оперлась головой о его плечо. — Ты, как акула. Если остановишься — пойдешь ко дну и умрешь. Не останавливайся. Еще будут шансы. Не впадай в отчаяние и живи моментом. Например, Стамбулом. Здесь красиво.
Не переставая загадочным взглядом мерять мечеть с голубыми минаретами вдали, живые зеленые изгороди с розовыми цветами шиповника, прекрасные здания, увенчанные ажурными узорами, дорожки из разноцветных камней и безмолвный немигающий свет, потоками льющийся с голубого неба, он тихо добавил. — Проиграна битва, а не война. Опустишь плечи — и до войны дело не дойдет. Иди вперед, и когда-нибудь удача улыбнется. Упорным она всегда улыбается. Это был лишь первый провал на пути. А ты ведь знаешь, что, порой, в жизни встречаются дороги такой длины, что пешком не пройдешь. И это одна из них. Твоя попытка — это нулевой километр. Есть вариант — попробовать добраться до первого…
— Никто, кроме тебя, не может так разбить мою душу вдребезги. — Пригревшись на его плече, я закрыла глаза, приготовившись задремать, вдыхая воздух иллюзорного Стамбула. — И никто, кроме тебя, не может стать панацеей от тебя. Под этим светом безмолвным Стамбула…


30.10.2016


@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
P.S. Раньше думала, что такие арты под силу сделать только богам фотошопа. :) А уже вон творю сама!)


00:07

...

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
И застыла душа от холодного "нет".

Я дошла до конца. Я сделала все, что было в моих силах. К сожалению, в моих не все. Я почти коснулась звезд, но мой небосклон затянули тучи. Не увидимся. Мне очень жаль.


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.



П.С. Купила "Арти" у beachside bookshop! Скоро у нас будут сканы с книги)


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Прекрасно, когда группа не затихает)


16:36

))

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Готовилась выходить на улицу, прямиком в октябрь с головой. Нырнуть в пожелтевшую, нахмурившуюся осень, вдохнуть ее в легкие так, чтобы места уже не оставалось. Была на то причина. Причина покидать четыре стены, роднее которых снаружи можно было даже не пытаться что-либо отыскать. Анья сегодня приезжает. А виделись редко с ней. Урывками, пару раз летом, недостаточно, чтобы почувствовать, что есть живая душа, сидит перед тобой лицом к лицу и готова говорить, о чем угодно с тобой: начиная длинными повестями об истории и политике СССР, заканчивая размышлениями о том, как в черную ночь, когда не видно ни зги на расстоянии вытянутой руки, светят холодным серебряным свечением звезды своими непокрытыми чадрой головами. Странные с ней отношения складывались. Так, в принципе, даже обычные люди не дружат – исчезая из жизни друг друга на годы, снова появляясь, не давая никакой гарантии, что больше никогда не испарится, будто бы галлюцинация больного мозга, а не человек, но с Аньей было так. И это могло злить, раздражать, доводить до приступа бешенства, но вот она сойдет с поезда: грустная ли, веселая, задумчивая ли, мечтательная, с волосами, с детства привыкшими лежать собранными в косе, и как-то резко про обиды забываешь. Не зря говорят, что обижаться по телефону легче. В жизни труднее. Еще труднее, когда знаешь ее с восьми лет, а сейчас двадцать шестой уже пошел. Анья такая константа. Исчезает, появляется, но только глядя на нее замечаешь, что время на месте не стоит. На себе-то этого никогда и ни за что не почувствуешь. Вот вроде она я – была, есть, буду, и ничего не меняется, а Анья вон носилась по полям вместе с ней, потом в школу пошла, университет закончила, в город из деревни переехала, работает. Не стоит жизнь на месте. Не стоит. Даже если сама ненавидишь алчной ненавистью отрывать листы календаря. Глупое такое убеждение – если не двигать бегунок на квартальнике, то и время можно остановить, а двигать назад – и вовсе вспять повернуть. Анья же живое доказательство того, что все течет, все изменяется. Даже если не хочешь.
А помимо Аньи был тот, из-за кого перестала отрывать листы календаря и дни считать. Был или не был, сложно сказать. Скорее второе – не был. Так вот «не был» в жизни ее тот, кто должен был быть. Должен, конечно, весьма условное слово. Должен он был только своей жене и сыновьям, а ей абсолютно ничего не задолжал. Но это если только законы реальности рассматривать. А кто эти законы придумал? Какой-нибудь матерый реалист, узкое мышление которого начинается и заканчивается общепринятой идеей «дом-работа», который и на минуту не допустит, что в мире существует, что-то, не поддающееся объяснениям и пониманию. Почему не допустит? А потому что страшно. Одна осечка, и карточный домик глупой веры в то, что все в жизни стабильно и хорошо, если ты каждый день с утра выходишь из дома, переходишь через дорогу, садишься в автобус, который мчит тебя в картонную коробку твоего офиса, вечером совершаешь все то же самое, только в обратном порядке, а в выходные и носу из дома не суешь, и так делаешь изо дня в день, из года в год, чтобы было херовато, но все ж таки стабильно, снесет ко всем чертям, как замок из песка на берегу океана. Потому и не допустит. А со стороны смешно. Он даже и не представляет, насколько. Потому что ей-то точно известно, что за закрытыми веками есть замок, в котором живут король и королева. Королева учится махать мечом и скакать на единороге, а король над ней издевается. Не морально, и на том спасибо. Так вот по законам фантасмагории тот, кто «не был» был должен и еще как. А должен, потому что она одолела меня своим нытьем. Вроде у нее и все нормально, и в порядке, как и было этим утром, а потом посыпались у того, кто «не был», презентации по всему его родному городу – целый тур. Книжку он написал для детишек. И вот все утро она зарывалась в фотографии с разных презентаций с носом. Сначала она восхищалась всем этим до блеска звезд из глаз с привкусом безуминки, коий рождал один взгляд в серо-голубую сталь его глаз, одна возможность увидеть его улыбку, сделавшую ее душепродажницей, (да что там душе-, если бы тот, кто «не был», дал ей шанс прожить с ним один счастливый день, в котором все бы было идеально – без ссор, неприятностей, любой подставы в форме негативной ситуации, если бы он, или кто-то свыше дал ей шанс такого дня в его присутствии – просто, как лунатику, побродить рядом под боком – она охотно умерла бы на следующий утром, ведь ей было совсем не жаль свою жизнь, ибо она в ней что? Отработанный материал. Ни жизни в ней не теплилось, ни любви иной, ни радости. Кое-что и сбоку бантик. Как говорила ей сестра ее по духу, она и была этим бантиком сбоку), потом, глядя на посетителей презентации, теплые беседы, персональные автографы на книгах и фотографии, пусть даже с половинчатыми обнимашками – тот, кто «не был» не теплился радушием и не источал свой свет на далеких от него – она внезапно вышла из себя. Искала информацию и компромат на одаренных секундой его сияния, мысленно обзывала их «девками не слишком тяжелого поведения», бесилась на свои четыре стены, на себя, свою жизнь и на тех людей, что идут по улице, когда она выглядывала из окна (ну так, на всякий случай, профилактики ради), а когда закончила, разнылась, как зеленая сопля. Скреблась внутри наподобие кошки с острыми когтями и пускала слезы она долго. Для меня долго. Минут за сорок, знаете, можно изо всех сил опухнуть лицом! А вот когда пришла в себя, извинялась. Не простила, послала к чертям ее извинения. Вслух сказала ей, как она меня выбешивает. Тупая бабенка неполноценная, экий Шерлок Холмс нашелся под кодовым именем #хочувсезнать. Запустить реактивную цепочку – смотрю на него – хорошо – плохо – снова хорошо – на душе кошки скребутся – и снова допамин повергает в эйфорию, после которой придется много плакать, а помимо этого «ну что за прошмандовка рядом», «руки убрала», «убить мало – повезло лишь тем, что родилась там, а она здесь (не верьте в поговорку «кто где родился, тот там и пригодился» – бред это все, по сути, никто никому нигде не нужен вообще)», а потом жаловаться мне, дескать «не виноватая я, оно само все как-то, да и вообще вини того, кто «не был». Ну уж нет, милочка. Это не извинения, а самый настоящий отмаз. Никто в этом, кроме тебя не виноват. Списываешь на необходимость вести официальный паблик знаменитости, постоянно поддерживать его живым и активным, ибо – единственный ресурс в интернете, а заходишь туда только за дозой своей наркомании, чтобы потешить свое занозившееся на всех, кроме того, кто «не был», мироощущение. Меня-то не обманешь. Я тебя с детства, как облупленную знаю – как никто другой...
Самое забавное в этом то, что она верила, что не виновата ни в чем передо мной, но сегодня обматерила ее, как портовый грузчик. Сопли распускает она, а глаза опухшие с начинающим казаться каменным от тяжести лицом, и, как итог, мигрень, у меня! Нормальное ли дело? Хорошо пристроилась, ничего не скажешь. Сорок минут жизни в трубу. Время остановило свой ход, а в этот же самый момент Анья уже давно сидела в поезде и грезила о том, как посетит презентацию своего любимого автора. Родом из Баку.
Еще летом Анья предложила вместе сходить на презентацию Эльчина Сафарли в октябре. Откликнулась положительно. Литературу люблю, рядом живая душа даже на день никогда не помешает, в общем, никаких минусов. Представляла, как вскочу с утра, буду долго рыться в горах шмоток, сделаю невероятной красоты прическу, и свежая, как майский день, поеду на мероприятие. Пока воображение рисовало изысканной красоты живописную картинку будущего, она смеялась, надрывая живот. Не зря смеялась. Замалевать на скорую руку опухшие глаза, собрать волосы в тугой хвост и мчать в сторону Ярославского вокзала на всех парах – вот и все, на что время осталось. Хорошо хоть так. Ехать в этот день в Дом Книги на Арбате, чтобы посидеть в зале, глядя на автора, который для тебя ровным счетом ничего не значит, который не построил в тебе тебя, разгуливать по змеистым тропинкам между стеллажей книг, вспоминая месяцы одной из самых неудачных работ в жизни, и что еще хуже, утренние фотографии того, кто «не был», из книжных магазинов, стало недюжинным испытанием. До такой степени, что даже видеть книжные полки, оказалось выше уровня допустимого. Он на презентацию, как автор, к другим читателям. Я на презентацию, как читатель, к другому автору... В один и тот же день. Ехать туда, проводя бесконечное количество ассоциаций и параллелей и адресовать тому, кто никогда «не был» и не «обязан был быть»: «А ведь знаешь. Это мог бы быть один и тот же магазин. Тот же день, то же время, те же книги. Это ощущение сопричастности было настолько сильным, что, казалось, сломай стену за каким-нибудь громоздким стеллажом, и окажешься в другом месте – в том самом, там где ты. Но по законам кем-то наскоро и небрежно придуманной реальности, знаешь что?.. Так не случилось». А ведь не может быть так несправедливо. Не должно. Боги Земли и Подземных Миров, не должно. Погрязла в этих копаниях, не понимая одного – почему места сказке в этой жизни не отведено? И почему о надежде на исход Золушки лучше молчать, не привлекая внимание психиатров и психотерапевтов? Почему мир настолько затрухлел и осыпался, что об этом лучше молчать, чувствовать себя пристыженно и уязвленно? Почему в наше время пойти в ночные бабочки и торговать своим телом по полтиннику раз на дню – норма вещей, а не желать продавать себя без чувств, которые обмотались комком лески вокруг того, кто «не был» и связались в неразматываемый жгут, и лишь только по причине того, что он не отсюда и не из ее круга – это «фригидность», «шизофрения», «глупость», «стыдись», «молчи», «да как ты посмела вообще». Ярлычков этих на нее навешали, будь здоров. Иногда мне ее даже жалко за это и ругаюсь за опухшую физиономию тихо, вполголоса. Пусть лучше рыдает, чем пускается во все тяжкие. Обидно такую душу проебать. Которая ради любви от жизни готова отказаться. Ошалевшая, безумная, но с принципами, которые пусть дуростью и величали, но все равно, в глубине души, понимали, что это ментальная сила. Единственная ей доступная...
Пахнуло в лицо сыростью, и промозглый октябрь неприветливо обдал холодными потоками воздуха, не щадя путника ни на грамм. Переходила через ж/д пути, пролистала калейдоскоп пересадок с автобусов на метро и в самом метро несколько, не помнила, как добралась до Ярославского вокзала. В отупевшем после самого натурального психоза мозгу билась птицей о прутья клетки одна мысль. Что если сегодня сломать одну из стен за громоздким стеллажом на презентации Сафарли, век хождений по лезвиям закончится. За этой стеной окажется тот, кто «не был». Он улыбнется той самой светлой улыбкой, от которой (повезло, что не видят окружающие) под рукавами блузки мурашки, и сладостно давит череп. Она купит книгу, займет свое место, отсидит положенные сорок минут, пока он будет рассказывать об источниках своего вдохновения, в немом молчании, не задаст ни одного вопроса, лишь изредка вытирая сбежавшую по щеке слезу, а затем подойдет к его столику и попросит подписать его книгу «для Ларисы». Дрогнет всем телом, наблюдая, как он, склоненный над своим детищем, внимательно и старательно будет выводить букву за буквой непонятного имени на языке тарабарщины. Его брови будут сведены, взгляд – сосредоточен, а рука с ручкой пройдется по бумаге, запечатлев всего лишь несколько слов. На всю дальнейшую жизнь. Потому что он никогда не станет тем, кто был в ее жизни. Он навсегда останется тем, кто «не был», он навсегда останется горьким сожалением о том, что не был, он навсегда останется духовным наставником, даже если слова не напишет и вслух не произнесет, он навсегда останется мужем и отцом, которыми не мог стать по законам реальности, он навсегда останется тем... Впрочем, кем – он этого не узнает. Затем он поднимет свой взгляд, а она спросит, давя застрявший комок в горле. – Можно с Вами..?
– Что?..
– Можно с Вами – прятаться от дождя под крышей подъезда, замерзая и хохоча от холода, касаясь ледяными пальцами Вашего продрогшего чела, еще больше замерзая, и оттого еще сильнее смеясь? Можно с Вами – найти мандарины на Новый Год под елкой и поедать их в огромном количестве, сидя на полу, завернутыми в плед, пока камин потихоньку тренькает свою песню пламени под Нарнийскую колыбельную? Можно с Вами – воспитывать Вашего ребенка, чьи волосы будут золотыми, как пшеница на рассвете под лучами восходящего солнца, а глаза – такого же цвета серо-голубой стали, как у Вас?.. Потому что это единственный случай, когда она могла бы пойти против своего убеждения – не заводить детей никогда, если только не появилась бы возможность продолжить Ваш род и выносить в себе Вашу плоть от плоти и кровь от крови. Можно с Вами – забыться в Вас, как в безумии, просто запустить руку в Ваши волосы, пропустить Вас, как ток по венам – двести двадцать для пульса, который становится все тише, потому что крики S.O.S. с годами все безмолвнее – пусть и не замолкают совсем, но сдаются под диктовку обескровленного морально общества; выпить Вас, как ликер – невозможно сладкий и обжигающий нутро. Можно с Вами – ночевать под открытым небом, где-нибудь, где так хорошо видно звезды, что можно плакать от счастья, просто потому что у нее есть глаза, и она может это видеть. Можно с Вами – вместе рассказать всю историю этой жизни, которая только с Вами может иметь смысл после всех этих лет хатикоподобной верности Вам, когда, ведь на каждом вокзале, в каждом лице ожидая увидеть, наконец, что Вы приехали, в тот момент, когда Вы не приехали, а совсем наоборот, она теряла изначально ложную надежду, порожденную шизофренической мечтой, год за годом. Можно с Вами – стать безмолвным, везде и всюду присутствующим, словно тень, что скитается по пятам, свидетелем каждой Вашей книги, каждой Вашей, пусть и не всегда для Вас удачной картины, потому что все это дорого до онемения каждого отростка нервной системы?.. Она бы не позволила плохо о Вас говорить – никогда и никому. Просто можно ли с Вами – дышать в одном помещении одним воздухом? Вы даже не представляете, насколько этого уже много...
– Можно с Вами сфотографироваться? – Это единственное, что она сможет сказать из того, что могла бы, но не скажет. И, возможно, тот, кто «не был», даже согласится сделать фото на память. Одно фото на всю будущую одинокую жизнь впереди. Одно фото...
Анья одета в белое пальто, волосы ее заплетены во французскую косу, возлежащую поверх бирюзового шарфика. Она улыбается, задумчиво глядя на вычурную архитектуру Ярославского вокзала, гуляя с ней под руку. Недавно пережив тяжелое и гнусное расставание с человеком, которого считала близким, песочные часы моей жизни шаг за шагом учатся жить дальше. И она научится. А вот я не умею.
На станции метро «Арбатская» они проводят около часа в кафе «Шоколадница», а затем выдвигаются в Дом Книги. Поднявшись на второй этаж, в литературное кафе, они покупают новую книгу Сафарли – «Расскажи мне о море» и занимают места в книжной зале. Из колонок противный дребезжащий голос, совершив ошибку в дате на целый месяц (на радость ей – быть может, еще есть возможность повернуть время вспять), говорит, что это книга о том, что порою надо объездить полмира, чтобы осознать: все важное и ценное ждет тебя дома. Может, Финника и ждет. Ее никто не ждет. Ее просто-напросто некому ждать и некому любить, да она и не ищет чувств. Лица в толпе с каждым годом все больше расплываются, превращаясь в одно общее, словно она страдает прозопагнозией, и лишь его лицо выделяется из общей массы.
Проходя мимо рядов книжных полок, прикрывая глаза, она касалась книг руками. Как тактильный контакт со старым и лучшим другом. Твердый и мягкий переплет, глянец или матовая бумага, с ламинацией и без нее. Так просто заблудиться в лабиринте книжных джунглей. В отделе литературы на иностранном языке она даже сфотографировалась. Забавно вышло. Не нужно закрывать глаза, чтобы почувствовать себя не в Московском Доме Книги, когда за спиной обложки с названиями на английском. Зачем и стену ломать, когда ты уже «здесь», на месте, и миссия твоей жизни почти выполнена.
Эльчин много говорил о море, о себе, о востоке и Стамбуле. Отвечал на вопросы поклонниц. Одна даже чуть не расплакалась. Она же ехидно подметила, что «чуть» – не предел, и сама бы уже рыдала в полный голос, когда микрофон внезапно дал сбой и забарахлил. На долю секунды весь Дом Книги погрузился во тьму, а когда лампочки снова загорелись, оказалось, что книжный магазин деформировали, словно мягкий пластилин в уставших пальцах. Библиотека начальной школы на Билгола Плато. Четко знала об этом, когда увидела того, кто «не был» на том самом месте, где сорок секунд назад сидел уроженец Баку. Крепко сминая в ладонях, вспотевших от нервов, книгу в интегральном переплете, в голубой обложке, с красными буквами названия на обложке, выстроилась в длинную колонну ожидавших автографа. Когда подошла и попросила подписать историю об Арти, дрогнув всем телом, наблюдала, как он, склоненный над своим детищем, внимательно и старательно выводил букву за буквой непонятного ему имени на языке тарабарщины. Его брови – сведены, взгляд – сосредоточен, а рука с ручкой ведет по бумаге, запечатлевая всего лишь несколько слов. На всю дальнейшую жизнь. Потому что он никогда не станет тем, кто был в ее жизни. Он навсегда останется тем, кто «не был», он навсегда останется тем... Впрочем, кем – он этого не узнает. Затем он поднимает свой взгляд, а в нем искрятся лучики солнца – единственный источник света посреди бархатной ночи, царящей на улице.
Давя застрявший комок в горле, спросила. – Можно с Вами...
Выдержав паузу, добавила. – Сфотографироваться?..

13.10.2016


@темы: Не закрывай глаза или Кошмарные Сказки 2019

19:22

(c)

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.


19:21

...

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Ну и пост о том, как говорится: что-то модно, что-то вышло из моды, а что-то #вечно. Спасибо за прекрасный вечер, дорогая Альяна! 😘😘


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Терзаюсь смутными подозрениями, что ты убьешь меня за это 😆, но я выжала из лично твоей фотографии все, что смогла по обработке, так как качество было просто 🔫🔫🔫, на фотографию руки у меня — крюки. Вот делюсь.

Вчера посетили очень вдохновляющую душевно и духовно презентацию Эльчина Сафарли. Надеюсь, тебе она запала в душу, я же получила свой фотосет среди книжных полок, ну а мне и этого достаточно. Эх, мой родной МДК. Любила я здесь работать, что ни говори!

#сердцеарбата #душумдк


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.




Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.




Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
10. Парк искусств «Музеон» (Москва)

ул. Крымский вал, вл. 2
м. Октябрьская

Идея создания парка появилась в 1991 году, когда по решению Правительства Москвы в городе были демонтированы многие памятники советским коммунистическим деятелям. 22 августа 1991 года в сквер у ЦДХ привезли демонтированную статую Феликса Дзержинского. Со всей Москвы к ЦДХ стали свозить бюсты Ленина, статуи Калинина, Свердлова и складывать прямо на траве. Изваяния привозили и из закрывающихся скульптурных комбинатов — артелей советского периода, где работы часто производили анонимно и как на конвейере. 24 января 1992 года мэр Москвы Юрий Лужков подписал постановление о создании в парке Музея скульптуры под открытым небом. В 1995 году к 50-летию Победы в парке появилась новая экспозиция, посвящённая военной тематике. В 1998 году был открыт новый раздел музея, посвящённый сталинским репрессиям.

А вообще привлекает такая идея — что-то, сотворенное из ничего. В таком стиле оказались оформлены скульптуры в парке "Музеон", сделанные из разных материалов. "Вавилонская башня", "Наследник", "На отдыхе" и подобные им — все экспозиции представлены из кусков металла, которые иные бы выкинули на помойку, а творческие люди вдохнули в них жизнь. Причудливо, ново, подобного я в Москве еще не видела. Чего стоят и скульптуры из камня, выставленные на гравии, и каменные маски в виде голов (привет многоликому Богу из "Игры Престолов"), и статуи советских правителей, выполненные с пугающей реалистичностью. Помимо этого в такой чудный осенний день можно было сделать большое количество прекрасных осенних снимков. Погода располагала, деревья в парке были покрыты разноцветной листвой и так и манили их сфотографировать, а обратная прогулка по набережной Москвы-реки, мост с вечерней подсветкой и красивые кораблики, также зажегшие иллюминацию, ужин в небольшом кафе с видом на набережную — все это дополнило картину дивных впечатлений от вечера. Как ни крути, а есть прекрасное в мире и в жизни. Жаль, что не каждый день это можно заметить...

30.09.2016

Л.Роксберова


20:35

Джен

Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.



Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
В данный момент пишу этот пост, доедая последние из набора. Печенюшки от Yummy_4_you получила на этой неделе. Вообще работа для этого поста, конечно, кропотливая проведена была. Сфотографируйся, выбери фон не только для себя, но и для печенек, пошамань в редакторе фото, чтобы обработка достойно смотрелась, ибо иду писать отзыв в паблик, где все так невозможно красиво, и, как я теперь уже удостоверилась, также невозможно вкусно! Это были печеньки, попробовав которые, не забудешь никогда, и это при том, что я вообще, в принципе, печенье не ем, не люблю, не сложились с ним отношения. Но только не с печеньем Ксении! Неповторимый вкус, мягкость, нежность и легкость, шоколад, вкусом напоминающий детство, где все продукты еще были вкуснее, чем сейчас. Если начинаешь есть это печенье, остановиться просто невозможно! Спасибо тебе, дорогая, за этот прекрасный подарок! Съелось очень быстро, и теперь я буду по ним скучать. ❤❤😍😘😘


Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.




Ветром коснуться б румянца ланит, Уст целовать твоих пьяный фарфор, Море в груди моей буйной шумит, Волны уносят мой дух на Босфор.
Обзор мест: День одиннадцатый.
Планируемая дата: 30.09.2016.